Графиня де Монсоро. Том 1
Шрифт:
Итак, подоткнув полы рясы, монах выбежал из комнаты со своим экю в кармане.
Как только он исчез, Шико, не теряя времени, взял штопор и провертел в перегородке на уровне своего глава дырку.
Правда, толщина досок не позволяла Шико обозревать в этот глазок, величиной с отверстие сарбакана, всю комнату адвоката, но зато, приложив к нему ухо, гасконец мог вполне отчетливо слышать все, что говорилось в комнате.
К тому же, по счастливой случайности, в поле зрения Шико находилось лицо хозяина
Начала разговора Шико, как мы знаем, не слышал, однако из тех слов, которые ему удалось уловить, явствовало, что Давид всячески выказывает перед хозяином свою преданность королю и даже намекает на некую важную миссию, якобы возложенную на него господином де Морвилье.
Пока он так говорил, хозяин гостиницы слушал с видом несомненно почтительным, но в то же время довольно безучастным, и едва удостаивал адвоката ответом. Шико даже показалось, что он улавливает то ли во взгляде хозяина, то ли в интонациях его голоса иронию, заметную особенно отчетливо всякий раз, когда адвокат произносил имя короля.
– Эге! – сказал Шико. – Наш хозяин, часом, не лигист ли он? Смерть Христова! Я это выясню.
И поскольку в комнате Николя Давида не говорилось ничего интересного, Шико решил подождать, пока хозяин гостиницы не соблаговолит занести ему визит.
Наконец дверь открылась.
Хозяин вошел, почтительно держа свой колпак в руке, но на лице его еще сохранялось то подмеченное Шико насмешливое выражение, с которым он беседовал с мэтром Николя Давидом.
– Присядьте, любезный хозяин, – сказал Шико, – и, прежде чем мы окончательно договоримся, выслушайте мою историю.
Хозяин явно недоброжелательно отнесся к такому вступлению и даже отрицательно мотнул головой в знак того, что он предпочитает оставаться на ногах.
– Как вам угодно, сударь, – сказал Шико. Хозяин снова мотнул головой, как бы желая сказать, что он здесь у себя и может делать, что ему угодно, не ожидая приглашения.
– Сегодня утром вы меня видели вместе с монахом, – продолжал Шико.
– Да, сударь, – подтвердил хозяин., – Тише. Об этом не надо говорить… Монах этот изгнан.
– Вот как! – сказал хозяин. – Может статься, он переодетый гугенот?
Шико принял вид оскорбленного достоинства.
– Гугенот! – проговорил он с отвращением. – Высказали – гугенот? Знайте, этот монах мой родственник, а в моей родне нет гугенотов. И что это вам взбрело в голову? Добрый человек, вы должны краснеть от стыда, говоря такие нелепости.
– Э, сударь, – сказал хозяин, – всякое бывает.
– Только не в моем семействе, сеньор содержатель гостиницы! Напротив, этот монах есть самый что ни на есть злейший враг гугенотов. Поэтому-то он и впал в немилость у его величества Генриха Третьего, который, как вам известно, поощряет еретиков.
Хозяин, по-видимому, начал проникаться живейшим интересом к гонимому Горанфло.
– Тише, – предупредил он, поднося палец к губам.
– То есть как тише? – спросил Шико. – Неужели в вашу гостиницу затесались люди короля?
– Боюсь… – сказал хозяин, кивнув головой. – Там, в комнате рядом, есть один приезжий…
– Ну тогда, – сказал Шико, – мы оба, я и мой родственник, немедленно покидаем вас, ибо он изгнан, его преследуют.
– А куда вы пойдете?
– У нас есть два-три адреса, которыми нас снабдил один содержатель гостиницы, наш друг мэтр Ла Юрьер.
– Ла Юрьер! Вы знаете Ла Юрьера?
– Тс-сс! Не называйте его по имени. Мы познакомились накануне ночи святого Варфоломея.
– Теперь, – сказал хозяин, – я вижу, что вы оба, ваш родственник и вы, святые люди; я тоже знаю Ла Юрьера. Купив эту гостиницу, я даже хотел, в знак нашей дружбы, дать ей то же название, что и у его заведения, то есть «Путеводная звезда», но гостиница уже приобрела некоторую известность с вывеской «Под знаком креста», и я побоялся, как бы перемена названия не отразилась па доходах. Значит, вы сказали, сударь, что ваш родственник…
– Имел неосторожность в своей проповеди заклеймить гугенотов. Проповедь имела огромный успех. Его величество, всехристианнейший король, разгневанный этим успехом, свидетельствующим о настроении умов, приказал разыскать моего брата и заточить в тюрьму.
– И тогда? – спросил хозяин, уже не пытаясь скрыть своего сочувствия.
– Черт побери! Я его похитил, – сказал Шико.
– И хорошо сделали. Бедняга!
– Монсеньер де Гиз предложил мне взять его под свое покровительство.
– Как, великий Генрих де Гиз? Генрих Свя…
– Генрих Святой.
– Да, вы верно сказали, Генрих Святой.
– Но я боюсь гражданской войны.
– Ну коли так, – сказал хозяин, – если вы друзья монсеньера де Гиза, стало быть, вы знаете это?
И он сделал рукой перед глазами Шико нечто вроде масонского знака, с помощью которого лигисты узнавали друг Друга.
Шико в ту знаменитую ночь, проведенную им в монастыре святой Женевьевы, заметил не только этот жест, который раз двадцать мелькал перед его глазами, но и ответный условный знак.
– Черт побери! – сказал он. – А вы – это? И, в свою очередь, взмахнул руками.
– Коли так, – сказал хозяин гостиницы, проникнувшись полным доверием к новым постояльцам, – вы здесь у себя, мой дом – ваш дом. Считайте меня другом, а я вас буду считать братом, и если у вас нет денег…
Вместо ответа Шико вытащил из кармана кошелек, который, хотя уже несколько осунулся, тем не менее все еще сохранял тучность, радующую глаз и невольно внушающую доверие.