Графиня де Монсоро
Шрифт:
После отъезда Екатерины король, как бы он ни полагался на посла, отправленного им в Анжу, король, повторяем мы, думал лишь о том, чтобы подготовиться к возможной войне с братом.
Он по опыту знал о злом гении династии Валуа. Ему было известно, на что способен претендент на корону – новый человек, выступающий против ее законного обладателя, то есть против человека скучающего и пресыщенного.
Он забавлялся или, скорее, скучал, как Тиберий, составляя вместе с Шико проскрипционные списки, куда вносились в алфавитном порядке все те, кто не выказывал горячего желания встать на сторону короля.
С каждым днем эти списки становились все длиннее и длиннее.
И каждый день король вписывал в них имя господина де Сен-Люка, на «С» и на «Л», то есть два раза вместо одного.
Оно и понятно, гнев короля против бывшего фаворита все время подогревался придворными сплетнями, коварными намеками его приближенных и их суровыми обличительными речами по адресу супруга Жанны де Коссе, бегство которого в Анжу следовало расценивать уже как измену с той минуты, когда в эту провинцию сбежал и герцог. В самом деле, ведь не исключается, что Сен-Люк отправился в Анжу как квартирьер герцога Анжуйского, чтобы подготовить ему апартаменты в Анжере.
Посреди всей этой сумятицы, толчеи и треволнений Шико, подстрекавший миньонов натачивать их кинжалы и рапиры, чтобы резать и колоть врагов его наихристианнейшего величества, Шико, повторяем мы, являл собою великолепное зрелище.
И тем более великолепное, что, изображая из себя муху, которая хлопочет возле волокущейся в гору кареты, он в действительности играл значительно более важную роль.
Шико мало-помалу, так сказать, по одному человечку, собирал войско на службу своему господину.
И вот однажды вечером, когда король ужинал с королевой – в политически опасные моменты он всегда ощущал особую тягу к ее обществу, и бегство Франсуа, естественно, сблизило Генриха с супругой, – вошел Шико, растопырив руки и ноги, словно паяц, которого дернули за ниточку.
– Уф! – произнес он.
– В чем дело? – спросил король.
– Господин де Сен-Люк, – сказал Шико.
– Господин де Сен-Люк? – воскликнул его величество.
– Да.
– В Париже?
– Да.
– В Лувре?
– Да.
После этого тройного подтверждения король поднялся из-за стола весь красный и дрожащий. Трудно было разобраться, какие чувства его волнуют.
– Прошу прощения, – обратился он к королеве и, утерев усы, швырнул салфетку на кресло, – но это дела государственные, женщин они не касаются.
– Да, – сказал Шико басом, – это дела государственные.
Королева хотела встать из-за стола, чтобы уйти и не мешать королю.
– Нет, сударыня, – остановил ее Генрих, – не вставайте, пожалуйста, я пройду к себе в кабинет.
– О государь, – сказала королева с той нежной заботой, которую она всегда проявляла к своему неблагодарному супругу, – только не гневайтесь, прошу вас.
– На то божья воля, – ответил Генрих, не замечая лукавого вида, с которым Шико крутил свой ус.
Генрих поспешно направился из комнаты, Шико последовал за ним.
Как только они вышли, Генрих взволнованно спросил:
– Зачем он сюда пожаловал, этот изменник?
– Кто знает! – ответил Шико.
– Я уверен, он явился как представитель штатов Анжу. Он явился как посол моего брата. Обычный путь мятежников: эти бунтовщики ловят в неспокойной, мутной воде всякие блага – подло, но зато выгодно. Поначалу временные и непрочные, эти блага постепенно закрепляются за ними основательно и навеки. Сен-Люк учуял мятеж и использовал его как охранную грамоту, чтобы явиться сюда оскорблять меня.
– Кто знает? – сказал Шико.
Король взглянул на этого лаконичного господина.
– Не исключено также, – сказал Генрих, продолжая идти по галереям неровным шагом, выдававшим его волнение, – не исключено также, что он явился требовать у меня восстановления прав на свои земли, с которых я все это время удерживал доходы. Может быть, это и не совсем законно с моей стороны, ведь он, в конце концов, не совершил никакого подсудного преступления, а?
– Кто знает? – повторил Шико.
– Ах, – воскликнул Генрих, – что ты все твердишь одно и то же, словно мой попугай, чтоб мне сдохнуть. Ты мне уже надоел с твоим бесконечным «кто знает?».
– Э! Смерть Христова! А ты думаешь, ты очень забавен со своими бесконечными вопросами?
– На вопросы надо хоть что-нибудь отвечать.
– А что ты хочешь, чтобы я тебе отвечал? Не принимаешь ли ты меня случайно за Рок древних греков? За Юпитера, Аполлона или за Манто? [149] Смерть Христова, это ты меня выводишь из терпения своими глупыми предположениями.
– Господин Шико…
– Что, господин Генрих?
– Шико, друг мой, ты видишь, что я страдаю, и грубишь мне.
149
Манто – в греческой мифологии вещая дочь знаменитого прорицателя Тиресия, воплощающая собой искусство гадания – мантики.
– Не страдайте, смерть Христова!
– Но ведь все изменяют мне.
– Кто знает, клянусь святым чревом, кто знает?
Генрих, теряясь в догадках, спустился в свой кабинет, где, при потрясающем известии о возвращении Сен-Люка, собрались уже все придворные, среди которых или, вернее, во главе которых блистал Крийон с горящим взором, красным носом и усами торчком, похожий на свирепого дога, рвущегося в драку.
Сен-Люк был там. Он видел повсюду угрожающие лица, слышал, как бурлит вокруг него возмущение, но не проявлял по этому поводу никакого беспокойства.
И странное дело! Он привел с собой жену и усадил ее на табурет возле барьера королевского ложа.
Уперев кулак в бедро, он прохаживался по комнате, отвечая любопытным и наглецам такими же взглядами, какими они смотрели на него.
Некоторые из придворных сгорали от желания толкнуть Сен-Люка локтем и сказать ему какую-нибудь дерзость, но из уважения к молодой женщине они держались в стороне и молчали. Посреди этой пустоты и безмолвия и шагал бывший фаворит.
Жанна, скромно закутанная в дорожный плащ, ждала.