Графиня Кейт
Шрифт:
— А река-то как же, душа моя? — испуганно спросила тетка.
— Ах, перед рекой было еще ровное место, на котором я и остановилась! После еще играли, изображали морских рыб. Река там мелкая, и на дне речные раки и большие жемчужные раковины. Мы сняли башмаки и чулки, Чарли с Эрмином засучили панталоны и барахтались в воде, — отлично! Я надеялась и в самом деле найти драгоценную жемчужину, но это, вы знаете, были простые раковины…
— Вы входили в реку?! И ваш двоюродный брат вам это позволял? — ужаснулась леди Джейн.
— Конечно, а что такого? На нас были наши старые голубые штиблеты. А потом,
Кейт наконец замолчала и задумалась над представляемой ею картиной: приедет Эрмин и в великолепной гостиной услышит сладкий голос своей любимой графини, сидящей за фортепиано и поющей песню, которая напоминает ей дни детства, проведенные в деревне.
Леди Джейн, сидя за работой, думала в это время о том ужасном вреде, который был нанесен бедному ребенку; о том, что Барбара не должна была быть с Кейт слишком строгой, учитывая, что девочка жила среди таких необразованных людей; о том, что они с сестрой, к счастью, забрали к себе Кейт прежде, чем та успела усвоить все привычки дурного общества.
Вскоре после этого разговора юной графине пришлось на деле показать пример своего обращения с мальчиками. Как-то в дождливое утро, торопясь в столовую к завтраку, девочка увидела вошедшего вслед за тетками незнакомого джентльмена приятной наружности в сопровождении мальчика почти одних с ней лет.
— Это наша племянница! — сказала леди Барбара. — Кэтрин! Подойдите и поговорите с лордом Лапоэром.
Кейт понравился взгляд гостя и манера, с которой он протянул ей руку, но, предчувствуя, что осуждения за неуклюжий поклон ей все-таки не миновать, она сконфузилась, подала свою руку, не отделяя локтя от талии, и, нагнув голову на сторону, прошептала вместо «здравствуйте» только «сьте»; по крайней мере, остального разобрать было нельзя. Но что-то ободряющее почувствовали ее тонкие маленькие пальцы при прикосновении сильной мужской ладони. А пожатие руки сына лорда показалось Кейт чем-то вроде угощения. Несмотря на то, что новые знакомые не успели еще обменяться ни единым словом, ощущение, испытанное Кейт от прикосновения детской руки, было похоже на то чувство, которое охватывает человека при встрече с земляком на чужой стороне.
Кейт узнала, что мальчика звали Эрнест, что отец привез его для помещения в школу и заехал к ним только по каким-то делам, касающимся теток. Девочка прислушивалась к словам лорда Лапоэра, который ей понравился и который, казалось ей, непременно будет большим ее другом.
Тот рассказывал о Джайлзе (ее дяде, полковнике в Индии). Девочка узнала, что Энтони, старший сын дяди, офицер полка, которым дядя командовал, никак не мог оправиться от полученной им на войне раны. И что если ему не станет лучше в Шимле [8] , куда его увезла мать, то отец привезет его на родину, в Англию. Но это, по мнению всех родных, будет крайне неблагоразумным, ибо полковник будет вынужден тогда оставить службу, не дождавшись повышения. Но дядя Джайлз все-таки принял такое решение, потому что сын у него остался один, другого он потерял в сражении, а две или три дочери его родились и умерли в Индии.
8
Шимла — административный центр Британской Индии, горный курорт на севере страны.
Кейт в первый раз слышала обо всем этом, тетки никогда ничего ей не рассказывали и вообще о семейных делах при ней не говорили даже между собой. Зато теперь, навострив уши и переводя свои быстрые блестящие глаза с одного рассказчика на другого, девочка слушала так серьезно и с таким вниманием, что гость в конце концов обратился к ней с вопросом:
— А вы, Кейт, помните своего дядю Джайлза?
— Ах, батюшки, нет! Я ведь была еще совсем маленькой, когда он уехал! — ответила Кейт.
Слово «батюшки» она употребляла по большей части некстати, и тут произнесла его с таким жаром, что леди Барбара даже оглянулась на нее.
— Ну, а кого-нибудь из их семейства вы видели? Энтони или бедного Фрэнка, пока они еще не уехали в Индию к отцу? — спросил опять Лапоэр.
— Ах, батюшки, нет! — Кейт повторила свое «батюшки» уже от конфуза, который всегда заставлял ее делать то, чего не следовало.
— Ох, моя племянница слишком долго была вдали от своих родных… — вмешалась леди Барбара, желая чем-нибудь оправдать просторечные словечки Кейт.
— Мистер Вардур, я надеюсь, здоров? — спросил лорд Лапоэр, снова обращаясь к девочке.
— Ах, да, покорно благодарю! А вы его знаете? — оживилась Кейт.
— Я видел его два или три раза, — ответил Лапоэр ласковее прежнего. — Когда будете писать ему, напомните, пожалуйста, обо мне!
— Хорошо, — поспешила ответить Кейт. — Только ведь он всегда говорил, что это совершенный вздор!
Тетка едва удерживала свое негодование и только из приличия не начала бранить Кейт тут же при посторонних. Но лорд Лапоэр смеялся от всей души и продолжал расспросы.
— В самом деле? И что же именно он считает вздором, позвольте спросить, леди Кергвент?
— Ну, например, всякие изъявления почтения, поклоны… Письма, которые Мэри получала от своих подруг по пансиону, были обычно наполнены разными нежностями и признаниями в любви, и мы всегда над ней смеялись. А Эрмин, бывало, не читая еще, знал, что в них содержится!
— Прошу вас заметить, — ответил Лапоэр серьезным тоном, за которым Кейт, однако, смогла распознать шутку, — прошу вас заметить, что я вовсе не намеревался посылать мистеру Вардуру изъяснений в любви. Здесь дело совсем в другом!
— Да, — кивнула Кейт, — только я не уверена, что вы действительно его помните.
— По-вашему, приветствия, которые мы посылаем в письмах, не приносят никакой пользы? — спросил Лапоэр.
Вопрос этот так поразил Кейт, что она не нашлась, что ответить.
— То есть не только пользы, — продолжал Лапоэр, — но и удовольствия?
— Я не понимаю… В чем тут удовольствие? — прервала Кейт.
— Значит, для вас приятнее быть всеми забытой?
— Никто никогда не может забыть па… дядю Вардура! — воскликнула Кейт с жаром.