Гракхи
Шрифт:
Положение было опасное. Корнелия это чувствовала и решила повидаться с Фульвием: хотелось выяснить, что он предпринимает и нет ли у него сведений, когда возвратится сын.
Флакк одевался, собираясь выйти. Раб набросил на него тогу, протянул ларчик с перстнями. Фульвий выбрал дорогую греческую гемму с выгравированной на одной стороне топаза сценой лесбийской любви, а на другой — инициалами MFF, подошел к зеркалу, вделанному в стену (вверху был изображен Геракл, убивающий Немейского льва, а внизу Парис, протягивающий яблоко Афродите); бледно-медная, ярко-блестящая поверхность отразила гладко выбритое лицо, тонкие губы, темные глаза с морщинками и багровую бородавку на левой щеке; белая паутина вилась уже на висках, лысина широким пятном желтела на макушке, подбираясь к затылку.
Раб доложил громким голосом:
— Матрона Корнелия желает видеть господина.
— Проси! — нетерпеливо передернул плечом Флакк.
И с видом занятого человека поспешно вбежал в атриум, бросился к Корнелии, радушно протянул руки:
— Счастлив тебя видеть, благороднейшая римлянка! Прошу тебя, садись. Ты так редко посещаешь нас… Какой радости обязан я твоему приходу?
Он передохнул, поправил складки тоги. Корнелия поняла, тонко улыбнувшись, сказала:
— Вижу, пришла я некстати — ты собирался уходить. Но я хотела предупредить тебя, что Ливий Друз и Люций Опимий действуют сообща. Берегись, чтоб они не захватили вас врасплох.
— Будь спокойна.
— Говорят, ты ведешь переговоры с латинами…
— Пусть говорят.
— Разве это неправда? Фульвий усмехнулся:
— Будущее покажет. Союзники доверяют Гракху, и когда он приедет, мы сделаем переворот…
— Не надо крови! — воскликнула матрона. — Гай не захочет…
— Ну, если не захочет, его постигнет участь Тиберия.
— Что ты говоришь? — испуганно шепнула Корнелия. — Разве нельзя уладить дело миром?
— Разве живут в мире орел и голубка, лев и серна? — вопросом на вопрос ответил Флакк и тут же стал говорить, что ожидает Гракха со дня на день, и два раба находятся на набережной, чтобы предупредить, как только появится на Тибре судно с лиловыми парусами. — Кроме рабов, — прибавил он, — на пристани находится народ…
— Много? — перебила Корнелия.
— Увы, — вздохнул Фульвий, — плебс изменчив, как море; он за того, кто больше обещает и больше дает…
— Так что же вы медлите? — заволновалась матрона. — Вас еще много… Призови в Рим союзников… Ах, нет, нет! Что я говорю? Нельзя нарушать спокойствия в стране, нельзя идти против власти!
Флакк пристально посмотрел на нее:
— Гай — трибун, вождь народа, и я, консуляр, обязан ему повиноваться. Но все же я посоветую ему поднять рабов, зажечь Рим, перебить сенаторов, точно так же, как они убили Тиберия с единомышленниками.
— Что ты, благородный Фульвий? Разве мало нам резни и восстаний на Сицилии? Овладев Римом, рабы уничтожат не только сенаторов, но и всех римлян…
Флакк нахмурился:
— От судьбы своей не уйдешь; даже Юпитер бессилен против того, что предначертано.
Он встал, подошел к клепсидре, стоявшей на треножнике в углу атриума. По бокам высокой колонки, на которой снизу вверх по порядку было выгравировано двенадцать цифр, стояли нагие мальчик и девочка; мальчик поддерживал фаллос, из которого вытекала тоненькая струйка воды, падая с легким журчанием в цистерну; девочка, с золотой палочкой в руке, стояла в лодочке, и по мере того, как вода прибывала, лодочка подымалась, палочка скользила вверх по цифрам.
— Прости, я тебя задержала, — молвила Корнелия, прощаясь с Фульвием. — Не будешь ли ты настолько добр, чтоб навестить меня завтра?
— Твоя воля. Не гневайся, что дела Гракха нарушают обычаи гостеприимства.
Он проводил ее до двери, кликнул раба Молеста:
— Посмотри, куда направилась матрона, да вели Афродизию приготовить лектику.
— Господин прикажет, чтоб его сопровождали слуги?
— Несколько человек, как всегда.
— Господин препояшется оружием?
— Подай короткий меч. Молест вышел и вскоре вернулся:
— Матрона пошла в сторону Мугонских ворот. Лектика готова.
Пряча меч под тогой, Флакк сказал:
— Молодой господин дома?
— Господин говорит о старшем? Он еще не приходил.
— Как не приходил? Со вчерашнего дня?
Раб молчал, виновато опустив голову.
— А младший?
— Дома.
— Что делает?
— Играет в мяч с юной Асклепидой.
Фульвий усмехнулся: в эту рабыню был влюблен Квинт.
На улице, против двери, стояла на маленьких ножках лектика. Рабы дожидались, беседуя вполголоса. Увидев вышедшего из дома Флакка, они поклонились и заняли свои места. Раб, на обязанности которого было бежать впереди и кричать прохожим, чтоб они уступали дорогу, спросил:
— Куда господин прикажет?
— Целийский холм, лагерь чужестранцев.
Раб знал, куда отправляется Фульвий: это было место, отведенное для чужестранцев, там жила гетера Аристагора, о которой говорил весь Рим и красота которой возбуждала зависть и бессильное бешенство жен сенаторов и всадников.
XVIII
Белый корабль, похожий на огромного лебедя, с выгнутой шеей, медленно плыл против течения; справа и слева опускались десятки длинных весел, и гребцы, обнаженные по пояс, вскрикивали каждый раз, когда весла погружались в воду. По обоим берегам Тибра тянулись зелеными полуостровами луга, вздымались широкие рощи, буйно раскидывались в тяжелой истоме кудрявые леса, приземистые кусты, купавшие ветки в прохладных струях.
Гракх стоял рядом с рулевым, всматриваясь в темневшие на правом берегу древние стены Рима.