Грань бессмертия (сборник)

Борунь Кшиштоф

Итак, Кшиштоф Борунь, год рождения 1923, польский писатель, активный антифашист, автор научно-популярных и научно-фантастических статей и книг, энтузиаст науки, астронавтики и кибернетики, журналист, публицист, секретарь редакции, общественный деятель…

И друг Советского Союза. И наш единомышленник в оптимистическом видении будущего, верящий в разум, в прогресс, в человека. Верой этой проникнуты все произведения Боруня, в одном из них он прямо говорит:

«Хуже всего в кошмарных снах сознание бессилия… Какого-то фатализма в событиях… Катастрофы, которой человек не может избежать. К счастью, в жизни, в действительности, мы сами можем ковать свою судьбу. И

вовремя предотвращать всякие опасности…»

Позиции автора находят свое выражение в научнофантастической форме. Попробуем разобраться, как Борунь это делает. Правда, мы сразу же сталкиваемся с определенными трудностями — ведь критерии оценки, методы разбора, требования к фантастике весьма многообразны, а порою противоречивы.

Критики пишут, что научная фантастика — это литература крылатой мечты, научного предвидения, занимательная форма популяризации, прием изображения будущего, просто раздел человековедения, изображение научного творчества, форма распространения новейших идей.

Как ни странно, все эти формулировки и правильны, и неправильны. Каждая из них правильна для одной группы авторов или произведений и неправильна для других. А фантастика в целом, подобно человеческой фантазии, как и любой вид искусства, обширна и разнообразна. В каждом отдельном случае надо разбирать, что и кому хотел сказать автор — ведь от литературной задачи зависят и тип сюжета, и система характеров, и степень занимательности, научности, психологичности произведения.

Так, если автор лишь информирует читателя о своей мечте, описывает цель, призывает стремиться к ней, стараясь изобразить мечту как можно увлекательнее, то и сюжет в таком случае обычно строится на столкновении могучих обладателей мечты с сегодняшними людьми. Происходит это при первом испытании, первом применении открытия, изобретения — плавание первой подводной лодки, первый воздушный корабль, первый полет на Луну, планеты, звезды. Фабула получается героико-приключенческая: владельцы воплощенной мечты берут барьеры, для сегодняшней техники непреодолимые. И герои здесь героические: гениальные изобретатели и бесстрашные испытатели.

Однако если цель поставлена, мечта общеизвестна, в науке и литературе обсуждаются способы ее осуществленпя, то и сюжет получается совсем иным. Теперь главная задача автора — изложить фантастическую научно-техническую идею. И построение получается лекционное, а главные герои — лектор и слушатели.

Иногда автора интересует не сама по себе идея, а ход ее выполнения, история воплощения мечты. Тогда опять новый тип сюжета: неторопливый, лабораторный или производственный, с обилием научных и технических подробностей.

Возможен и такой вариант, что автор изображает итоги, последствия всеобщего распространения воплощенной мечты. В этом случае сюжет сопряжен с максимальным для фантастики углублением в психологию. Ведь надо показать, что даст открытие людям, и следует изобразить этих людей как можно правдивее и убедительнее, со всей сложностью их характеров.

О многообразии фантастики необходимо было напомнить, иначе трудно понять и оценить творчество Боруня.

Он начал с космических приключений. Совместно с Анджеем Трепкой написал трилогию о полете к звезде Проксима Центавра — «Загубленное будущее», «Проксима», «Космические братья». Полет совершался на астероиде, в пути герои сталкивались с различными космическими опасностями и героически их преодолевали.

В дальнейшем Кшиштоф Борунь решительно переходит от космических приключений к изображению научных идей и последствий мечты.

Фантастика научных идей одновременно и легка

и трудна для литератора. Легка потому, что характеры, в сущности, играют тут роль подсобную. Основное — идея. Одни герои ее излагают, другие слушают. Кто слушает, безразлично. Слушателю необходимы уши, а не характер. Например, Ирена из рассказа «Письмо». Мы так до конца рассказа и не знаем, что она за человек, чем живет, к чему стремится, как поступит с доверенной ей тайной, куда р зачем плыла на пароходе. Не знаем и знать это нет необходимости, потому что Ирена-слушатель. Роль ее пассивна, она живой магнитофон, записавший в своей памяти тайну пребывания космических пришельцев.

Столь же неясен характер корреспондента из рассказа «Антимир», и, пожалуй, даже не нужно обрисовывать его яснее, потому что он тоже только слушатель, он как бы «делегат» читателей, введенный в рассказ.

Трудности в фантастике идей заключены в том, что голая лекция читателю скучна и в нее необходимо привносить занимательность, не вытекающую из задачи рассказа, из его сути, из взаимоотношений лектора и слушателя. И Борунь, надо отдать ему должное, проявляет немало изобретательности в построении увлекательного обрамления идеи.

Рассказ «Письмо» начинается с кораблекрушения. Двое на плоту — мужчина и женщина. Умирающий сообщает спутнице тайну своей жизни. Читатель заинтригован: в такой обстановке стоит рассказывать лишь что-то очень значительное. Лекция о прибытии космических гостей подана в форме завещания. Повествование то и дело обрывается по мере того, как вспыхивает и гаснет надежда на спасение. Жадный собственник открытия то дарит его, то отбирает, то умоляет выслушать, то отрекается от своих слов. И если у слушательницы нет характера, то у лектора он виден отлично — это честолюбец, собственник и скряга.

«Антимир» тоже рассказ-лекция со слушателем, но построен он еще сложнее — на постепенном прояснении тайны. Сначала намеки героя, потом разрозненные страницы его дневника и в заключение — связный, проливающий на все свет отчет.

И «Грань бессмертия» — самое большое произведение сборника — по своей форме тоже принадлежит фантастике научных идей, способов выполнения мечты. В данном случае идея заключается в том, что смерть можно победить, записав содержание мозга на некий материал, более прочный, чем серое вещество больших полушарий. Но узнаем мы это не сразу; тайна раскрывается постепенно, в сложном детективе, где автор ведет нас к истине через закоулки ошибочных догадок: подложное завещание — институт присвоил посмертные издания — Браго жив, но прячется от жены и ребенка — в могиле похоронен другой — Браго был объектом бесчеловечных опытов и убит — под его именем пишут другие люди или машины… И когда, наконец, дана разгадка, мы уже вовлечены в конфликты последствий: дальнейшей судьбы мозга и открытия.

Судьба Хозе Браго трагична. Запись его мозга гибнет в пламени пожара — он умирает во второй раз. Герой «Письма» уносит в могилу тайну о том, где находится пещера космических пришельцев. Самоотрицанием кончается «Антимир»: рассказчик отрекается от своего рассказа. Открытия нет, открытие сомнительно, оно померещилось! Не надо думать, что фантастика тут отрицает сама себя. Такой литературный прием, найденный еще в прошлых веках для успокоения придирчивых читателей, присущ не одному Боруню.

Дело в том, что художественная литература постоянно сталкивается с противоречием: читатель охотно читает выдуманные истории, но требует от писателя, чтобы при всей своей невероятности они казались правдоподобными. Особенно трудно разрешить это противоречие в фантастике.