Граната (Остров капитана Гая)
Шрифт:
Гай присел рядом с якорем на корточки. Стал гладить теплое от солнца тело якоря, как добродушного дремлющего великана. За этим занятием застал Гая пожилой усатый моряк (наверно, боцман). Он посмотрел на Гая молча, но так внимательно, что тот без звука и почти на цыпочках поспешил с бака.
Толик и Ревский продолжали свои «а помнишь».
— Кудымовы куда-то уехали, ничего о них не знаю, — рассказывал Ревский. — Витек стал военным, капитан сейчас, а Рафик — он мой почти коллега, тоже в кино.
— Режиссер? — удивился
— Художник-мультипликатор.
— А, ну он к тому и шел! А Мишка Гельман где? Не знаешь?
— Мишка в шестнадцать лет сел за банальное дело — групповое ограбление киоска. Через год выпустили по амнистии. Он взялся за ум, окончил физкультурный техникум, работал учителем в интернате, женился, мотоцикл купил. А потом сел снова.
— За что? Опять за то же?
— Нет. Он ударил на уроке мальчика. Да не рассчитал, видать, тот головой о батарею. Травма... Ну и пошел Миша в знакомые места...
— За это стоит, — сказал Толик.
— А мальчик? — спросил Гай.
— Что? — глянул на него Ревский.
— Его вылечили?
— Да, конечно...
Гай снова осторожно отошел. Шажок, еще шажок... Вот и поручни. А рядом — могучие тросы вант... Про такие моменты в жизни Гая мама говорила: «Ему бес пятки щекочет». Гай оглянулся, взялся за трос. Встал на нижний прут поручней. На верхний... На перекладину вант. Еще на одну. Тросы и ступеньки еле ощутимо дрогнули под легоньким Гаем...
Как бы ни щекотал пятки бес, а у Гая хватило ума не увлекаться. Поднялся на десяток ступенек — и стоп. И так вон какая высота! От воды до палубы метров пять, да от нее еще столько же. Как на крыше трехэтажного дома.
Севастополь раскинулся по обрывистым слоисто-желтым берегам, по высоким склонам. Белые дома, спуски, лестницы, пыльная зелень пустырей, меловые срезы скал, путаница старых кварталов на откосах. Груды деревьев — как выплеснувшаяся через гребни домов малахитовая пена...
Городу тесно на холмах и берегах, он сбегает к бухте переплетением эстакад. И здесь — будто продолжение улиц: теплоходы, танкеры, крейсера с их многоэтажными рубками-домами, с башнями, мачтами и праздничным трепетаньем флагов.
А за кораблями, за белым нагромождением береговых зданий, за плоским Константиновским мысом с его старинной крепостью — бескрайность открытого моря. И там, приподнявшись над горизонтом, опять туманно обрисовывался остров.
Гай вздохнул, покрепче взялся за ванты. Они еле заметно дрожали. А точнее — неслышно гудели, отзывались то ли на внутреннюю жизнь населенного сотнями людей гиганта-барка, то ли на касание соленого ветерка, что летел с открытого моря.
Это был совсем легкий, «шелковый» ветер, но он обмахивал свежестью лицо, шевелил волосы, и Гай не чувствовал жары, хотя солнце крепко припекало плечи и темя.
Ветер шел с моря, рябь на воде бежала оттуда же, и казалось, что «Крузенштерн»
У совершенно счастливых минут есть одно плохое свойство — они коротки. Гай услышал на палубе стук официальных шагов.
Он увидел под собой аккуратный пробор первого помощника и его черные погончики с квадратными вензелями.
Станислав Янович сказал Ревскому:
— Александр Яковлевич. Ваши коллеги сейчас, забыв о природной интеллигентности, разнесут ют, спардек и шканцы. Они ведут себя возбужденно и все требуют вас.
— О Боже! Ну почему все я да я? Там есть Карбенёв!
— Режиссер-постановщик сказал, что занят творческим процессом, а за оргвопросы отвечаете вы.
— А вы скажите ему...
— Нет, это уж вы скажите ему все, что считаете нужным, — перебил Ауниньш учтиво, но, кажется, с легким злорадством.
— Девятнадцать лет не виделся с человеком! — рыдающе произнес Ревский. — И поговорить не дают, изуверы!
Толик попытался «смягчить напряженность»:
— Представляете, какая неожиданность, Станислав Янович! Случайно оказался на судне и вдруг встретил друга детства...
— Поздравляю вас, — Ауниньш наклонил голову с пробором. — Если только это не новый повод для пребывания на борту...
Он, кажется, хотел придать словам оттенок шутки. Но Толик глянул на него в упор и спросил тонко и задиристо:
— Следует ли думать, что я здесь кому-то помешал?
— Ни в малейшей степени. Но вы обещали присматривать за племянником.
Ауниньш ни разу не посмотрел, но Гай ощутил, что первый помощник видит его как облупленного. Будто на темени Станислава Яновича третий глаз.
Гай пристыженно полез вниз. Толик проследил за ним обещающим взглядом. Ауниньш, так и не взглянув на Гая, сказал:
— Впрочем, гости не знают судовых правил. Но вы-то, Александр Яковлевич, могли объяснить мальчику...
— Я и объяснил, — невозмутимо сообщил Ревский. — Велел соблюдать осторожность. Это я послал мальчика на ванты: тренировка для съемки.
Гай, который переминался в стороне, приоткрыл рот. Ауниньш не сдержал удивления:
— Он что, уже ваш артист? Так быстро?
— Товарищ первый помощник, — назидательно проговорил Ревский. — Вы привыкли считать деятелей кино неорганизованными людьми, и в этом суждении есть доля горькой правды. Но иногда мы действуем оперативно.
— А вы уверены, что съемка ребенка на вантах находится в соответствии с техникой безопасности?
Ревский сказал печально:
— Станислав Янович. Кино ни с чем не находится в соответствии. Даже с самим собой. Оно как религия, искать в нем логику бессмысленно. Можно только или отрицать его, или верить в него со всем пылом преданной души.