Гранатовый дом
Шрифт:
– В советском кинематографе поэт всегда созвучен с образом государства, – резко перебил его редактор. – Да, государства, потому что нет лучшего строя, чем советское государство, способное поддержать любую творческую личность, особенно пролетарского поэта, который вышел из самых низов.
– Мой герой не пролетарский поэт, – поморщился Аджанов.
– Вот! – подхватил редактор. – Именно это я и говорю! Ваш герой, который противопоставляет себя государству и обществу, просто классовый враг!
– Он художник… – В горле сильно запершило, и Сергей откашлялся.
– Словом, – голос редактора стал ледяным, – вы должны понимать, что в таком виде, в котором существует ваша сценарная заявка, утверждение ее в производство невозможно. Вам нужно поработать еще. И как следует. Повторяю: в таком виде, как она написала сейчас… Думаю, вы меня понимаете.
– Понимаю, – кивнул Аджанов.
– Хорошо. Рад, что мы с ваши нашли общий язык по этому вопросу. Итак, возвращаю вам сценарную заявку. И мой вам совет на будущее: поработайте над чем-нибудь другим. Ну, просто обратите внимание на другие темы. Кстати, есть тут одно предложение… – Редактор вдруг замолчал, а Сергей, пережидая это молчание, почувствовал такую тоску, что ему просто захотелось выпрыгнуть из окна третьего этажа прямо на мостовую.
Конечно, он, Сергей Аджанов, ни за что не сделал бы так, но теоретически… Он вдруг представил, как раскалывается его голова о брусчатку мостовой как гнилой орех, как из-под треснувшего черепа черными, быстрыми змеями растекается кровь и мозги… Вопли, кто-то причитает, кто-то молится вслух, сигналят машины… Дребезжит трамвай, застрявший на рельсах…
Вздрогнув, он отогнал от себя это видение. А какой бы сценарий получился! Вот такое бы снять! Но… Сергей представил лицо редактора, читающего подобную сцену. Хмыкнул про себя. Пожалуй, стоит воздержаться. Еще из общежития выгонят. А снять комнату в городе денег нет. Поэтому… Вздохнув, Аджанов изобразил полнейшее внимание. И получилось.
– Великая Отечественная война – это тема, которая всегда будет сниматься, и с каждым годом все больше, – бравурно начал редактор.
Больше Сергей не слушал. Он смотрел, как золотят лучи солнца подоконник кабинета редактора. Вспоминал, как пахнет виноград. Думал о девушке с рыжими волосами, которая выбежала из трамвая утром. О том, почему на киностудии поставили бетонные стены, которые не пропускают запах моря и вообще ничего не пропускают… И еще думал о том, как и здесь не хватает пронзительно-свежего запаха моря… Но ведь море – это свобода, значит, его не может быть в этом месте.
В голове его быстро-быстро крутилась какая-то ерунда:
«СЦЕНА 1. Интерьер. Василий открывает окно кабинета редактора. Вскакивает на подоконник. ВАСИЛИЙ: Да пропадите вы все! Сталкивает на пол цветочный горшок. Редактор бросается из-за стола. Локтем сбивает папку со сценариями. Сквозняк поднимает ворох бумажных листков, и они крутятся под потолком комнаты. Издав победный вопль, Василий прыгает в окно. С улицы доносится дребезжание трамвая.
СЦЕНА 2. Натура, день, Пролетарский бульвар. Тело Василия лежит возле трамвайных путей…»
Ерунда продолжала крутиться в голове полнейшая. Только вот какого черта он обозвал своего героя Василием? Аджанов и сам не знал. Спросить – ни за что бы не смог ответить…
– Вы улавливаете мою мысль? – Прервав свой длинный монолог, редактор уставился на него в упор.
– Да, конечно. Полностью, – Сергей умел изображать повышенное внимание даже в самые неожиданные моменты.
– Вот именно в такой концепции мы хотели бы видеть эту тему. Поэтому попробуйте написать что-нибудь на тему войны.
«Какой войны, Первой мировой или Второй?» – Он уже приоткрыл рот, чтобы спросить, но вовремя спохватился.
– Да, конечно. Я вас понял. – Горький комок в горле, разросшийся до невероятных размеров, мешал говорить. – Война – это очень интересно. Я попробую.
– Вы сами понимаете, как важна тема героического подвига для воспитания поколений… – Снова начал редактор, понесшись галопом, словно взнузданный боевой конь, и Сергей понял, что у него есть еще пять минут, чтобы полностью погрузиться в свои мысли.
Кто сказал, что кино – это иллюзия? Кино – это единственная реальность, в которой, если что-то не так, можно запросто порвать пленку. Кино – это действие, бесконечное действие, а не дебильные монологи, которые не годятся даже на то, чтобы бубнить их под нос – либо себе, либо кому угодно…
Тело на трамвайных путях Пролетарского бульвара больше не было интересным. Сергей переключился на что-то еще и так, сбиваясь с мысли на мысль, продолжал летать под потолком.
– Было бы хорошо поговорить с очевидцами тех событий, найти ветеранов, – вдруг услышал он голос редактора.
– Что? – Он просто почувствовал, как падает с потолка.
– С очевидцами побеседовать, говорю. На тему войны. – Было видно, что редактор сам себе уже наскучил.
– Я поговорю, – вздохнул Сергей.
– Вот и хорошо. – Редактор посмотрел на часы, покрутился на стуле. – Значит, приходите со своими идеями.
– Обязательно. – Аджанов встал, развернулся и пошел к выходу, успев заметить, как редактор поднимает телефонную трубку.
«В КГБ звонит», – пронеслось у него в голове. Он знал, что копии каждой из этих двух сценарных заявок, категорически забракованных для советского производства, лежат в специальном отделе органов госбезопасности и что в этом отделе на него уже есть специальное досье. «Ну и пусть». – Аджанов передернул плечами и пошел по бульвару, наслаждаясь последними теплыми лучами осеннего одесского солнца.
В комнате, как всегда, было полно людей. По документам поселившихся числилось двое: Сергей и кинооператор Виталик, который жил в общежитии уже целый год. Но в последние месяцы, как раз перед его приездом, Виталик нашел женщину и ушел жить к ней. Поэтому он должен был находиться один, но… Но один Сергей никогда не был. Он не выносил одиночества.
И, сумев завести такое количество приятелей, что записной книжки не хватило бы, чтоб их записать, Аджанов обеспечил себе компанию в общежитии на все случаи жизни.