Грани русского раскола
Шрифт:
Помимо поисков сочувствия и помощи в правительственных кругах некоторые крупные московские фабрикаты предприняли неожиданный шаг. Они решили встретиться с идейным вдохновителем ненавистной им политики С.В. Зубатовым, чтобы в открытом разговоре выяснить позицию своего недруга. События, связанные с этой встречей, довольно запутанны. По свидетельству самого С.В. Зубатова, о встрече его попросил один из сослуживцев, сказавший, что не мешало бы развеять сомнения по поводу проводимой политики и еще раз уточнить некоторые акценты [758] . Непосредственным организатором встречи стал некто К.С. Красильников; когда-то он служил в издании «Русское обозрение», собственником какого-либо производства никогда не был, в течение некоторого времени состоял управляющим у фабриканта средней руки [759] . 26 июля 1902 года Красильников привел начальника московского охранного отделения в известный ресторан Тестова, где в самом большом зале его ожидали семеро представителей делового мира Москвы: В.В. Якунчиков, С.Т. Морозов, В.Г. Сапожников, С.С. Корзинкин, Н.И. Прохоров, С.И. Четвериков, К.А. Ясюнинский. Представление о состоявшемся разговоре мы можем составить благодаря записке, составленной по итогам встречи купеческой стороной. С.В. Зубатов вновь назвал фабричную инспекцию анахронизмом, давно утратившим доверие у рабочих; потому-то, сказал он, полиция и вынуждена принимать на себя часть ее функций; в конечном счете это делается для легализации рабочего движения в форме профессиональных объединений, с которыми необходимо обсуждать весь ход производственной жизни. Промышленники не согласились с Зубатовым, заявив, что если вместо фабричных инспекторов полиция будет присылать на предприятия каких-то непонятных личностей, называющих себя уполномоченными, то ничего путного из этого не выйдет. В случае продолжения такой практики они пригрозили закрыть фабрики и распустить рабочих, предоставив полиции самой о них заботиться [760] .
758
См.: Былое. 1917. № 4. С. 162-163.
759
См.:
760
См.: Записка из 17 пунктов о встрече фабрикантов г. Москвы с начальником московского охранного отделения Зубатовым // ГАРФ. Ф. 102. 1902. Д. 76. Л. 155-158.
Вообще, эта встреча не принесла, да и не могла принести ничего нового: судя по всему, стороны не собирались слушать друг друга. Однако записка по результатам встречи, подготовленная в откровенно невыигрышных для начальника московской охранки тонах, оказалась не где-нибудь, а в руках С.Ю. Витте. Министр финансов не замедлил переадресовать ее руководству МВД, сопроводив своими пояснениями:
«Ознакомившись с этими соображениями, я совершенно затрудняюсь отдать себе отчет о тех последствиях, кои могут иметь место на деле, если предложения начальника московского охранного отделения будут осуществлены. Не в состоянии предусмотреть результаты проектируемых мер, я не могу, тем не менее, не высказать ныне же опасений за возможность возникновения крупных недоразумений на фабриках и заводах г. Москвы» [761] .
761
Письмо министра финансов С.Ю. Витте министру внутренних дел В.К. Плеве. 21 августа 1902 года // Там же. Л. 154.
Завершал Витте свое письмо любопытным замечанием:
«...сведения сообщены мне московскими фабрикантами совершенно доверительно, почему факт доставления ими этих сведений не подлежал бы оглашению, дабы не поставить фабрикантов в неудобное положение»
// Там же.
Очевидно, что истинная подоплека ситуации состояла в соперничестве двух ключевых министров, чьи отношения, как известно, были отягощены всевозможными интригами [762] . В данном случае С.Ю. Витте выставил подчиненного В.К. Плеве в невыгодном свете, объявив инициативу полиции несостоятельной. Современники тех событий не сомневались, что это удалось благодаря московским промышленникам, заявившим о вреде зубатовской политики. Как утверждал Л.А. Тихомиров, злополучную записку составил К.С. Красильников, выставлявший себя победителем «зубатовщины», а доставил ее к С.Ю. Витте все тот же обиженный Ю.П. Гужон [763] . Кстати, этот эпизод действительно вызвал закат политики полицейского социализма. Интересно, что спустя некоторое время С.В. Зубатов имел другую личную встречу с одним из лидеров купечества, С.Т. Морозовым – по просьбе последнего. Морозов высказал соображение, что дело, задуманное Зубатовым, не имеет больших перспектив, так как полностью завязано на его незаурядную личность. В этом и кроется главный недостаток предложенной инициативы: без своего автора система долго не просуществует [764] . Так оно, собственно, и произошло. Вскоре С.В. Зубатова под предлогом повышения перевели из Москвы в Петербург, а затем убрали подальше – во Владимир.
762
Как отмечали современники тех событий, соперничество С.Ю. Витте и В.К. Плеве, помимо личной неприязни, представляло собой идейное противостояние экономиста и государственника-администратора // См.: Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. М., 2000. С. 248.
763
См.: Дневник Л.А. Тихомирова // ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 11. Л. 8-9.
764
См.: Былое. 1917. №4. С. 178.
Реакция соратников Зубатова на его перевод в Петербург была удручающей. Один из активистов движения М.А. Афанасьев писал ему 12 сентября 1902 года:
«после вашего отъезда в отделении чувствовалась какая-то пустота, и тот гостеприимный кабинет, в котором так много проведено для меня дорогих часов, казался каким-то необитаемым и неуютным»
// ГАРФ. Ф. 1695. Оп. 1. Д. 4. Л. 2.
Судьба рабочих обществ оказалась в руках могущественного С.Ю. Витте. Тот «творчески» распорядился доставшимся ему наследством. Осознавая, что потребность в организации рабочих масс для обсуждения текущих дел действительно велика, Министр финансов решил идти законодательным путем. Структуры департамента полиции устранялись от вмешательства в фабрично-заводскую сферу; на предприятиях вводился институт уполномоченных, именуемых старостами, для информирования администрации и иных должностных лиц о нуждах рабочих; через них же доводились до коллективов распоряжения и разъяснения начальства. По мнению С.Ю. Витте, предлагаемая инициатива не являлась новшеством, но лишь узаконивала существующее положение дел. Отсутствие законодательной санкции приводило к стихийному развитию рабочего представительства или к анархии. С появлением же старост возник легальный способ информирования всех заинтересованных сторон о производственной жизни [765] . Правда, хотя уполномоченные и объявлялись выборными, их самостоятельность была крайне невелика: кандидатов в старосты утверждала та же администрация, а при неудовлетворительном исполнении обязанностей староста мог быть отстранен решением губернатора [766] . Но даже эти расчеты С.Ю. Витте не оправдались. Закон, по сути имитирующий рабочее представительство, не встретил сочувствия у фабрикантов: они отказывались иметь на своих предприятиях старост и упоминать их в расчетных книжках [767] . После отставки С.Ю. Витте с поста Министра финансов в августе 1903 года В.К. Плеве дал новое дыхание полицейским инициативам в рабочем вопросе. На этот раз уже в Петербурге учреждались собрания фабрично-заводских рабочих, во главе которых оказался священник Гапон, получивший известность после событий января 1905 года.
765
См.: Выступление С.Ю. Витте на заседании Государственного Совета по делу об учреждении старост в промышленных заведениях. 2 мая 1903 года // РГИА. Ф. 1153. Оп. Д. 153. Л. 37-37об.
Как он подчеркивал:
«По-новому закону собрание всех рабочих фабрики воспрещены, только через старост. Они не только фактически, но и юридически будут уполномоченными рабочих. В отсутствии законодательной санкции следует искать причину того обстоятельства, что самая деятельность, имеющихся уже кое-где уполномоченных или выборных от рабочих не может приобрести надлежащего значения, как по отношению к заводчику, так и в особенности к властям»
// Там же.
766
См.: Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета «Об учреждении старост в промышленных предприятиях». 10 июня 1903 года // ПСЗ-З. №25122. Т. 23. Отд. 1. СПб., 1905. С. 734-735.
767
См.: Гвоздев С. Записки фабричного инспектора (Из наблюдений и практики в период 1894-1908 годов). М., 1911. С. 249.
Говоря о зубатовщине, необходимо отметить еще одну важную ее черту, на которую сегодня почти не обращают внимания. Речь идет о религиозной составляющей, а точнее, о направленности этого политического курса против старообрядческой купеческой группы – сердцевины московского промышленного мира. Общее ухудшение позиций московской буржуазии в конце XIX столетия сказалось и на религиозном климате. Разработка полицейских подходов в рабочем вопросе была тесно связана с возобновлением жесткого отношения к расколу. Терпимость предыдущих лет – эпохи Александра III – довольно быстро уходила в прошлое. Это выразилось в том, что фабрикантов из староверов, с их «фирменным», исконно русским лицом, власти перестали рассматривать в качестве подлинных представителей народа. К ним снова приклеили подзабытый ярлык – «австрийцы»: как известно, большая часть крупного купечества принадлежала к поповскому белокриницкому согласию, учрежденному в Австрийской империи в 1846 году. И власти задались закономерным вопросом: на каком основании они осмеливаются объявлять себя истинно православными? В рамках «зубатовщины» воздействие на раскол было дифференцированным. Уточним, что именно староверческим низам, блуждавшим, по убеждению властей в духовных потемках, предназначалась полицейская поддержка в противостоянии с хозяевами-кровопийцами. На нейтрализации религиозного дурмана, который якобы из корыстных побуждений напускали владельцы предприятий, концентрировались и заботы господствующей церкви. Для улучшения нравственной атмосферы синод требовал от Министерства финансов беспрепятственного допуска приходских священников господствующей церкви на те предприятия, где «хозяева и управляющие принадлежат расколу» [768] . Духовенство принимало активное участие в собраниях рабочих-старообрядцев; например, для собеседований с ткачами выделялись аудитории на тысячу человек, для них открывались приходские школы миссионерских братств и т.д. [769] Инициаторы этих мер ратовали за укрепление подлинно нравственных начал, сила которых, как демонстрируют «наши старообрядцы... без всякого сравнения могущественнее силы каких-нибудь промышленных олигархий» [770] .
768
См.: Запрос Св. Синода к Министерству финансов. 4 мая 1900 года // РГИА. Ф. 22. Оп. 5. Д. 161. Л. 2.
769
См.: Донесение С.В. Зубатова в Департамент полиции МВД. 4 февраля 1902 года // ГАРФ. Ф. 102. 1898. Д. 2. Ч. 1. Л. 4.
770
См.: Тихомиров Л.А. Чем живет человеческое общество // Московские ведомости. 1902. 29 сентября.
С представителями раскольничьего капитала велись совсем не духовно-просветительские обсуждения. Вспомним уже упомянутую встречу С.В. Зубатова с московскими воротилами в 1902 году (и заметим, что они – все семеро – были староверами). Кстати, уже с конца XIX века московские власти возобновили наблюдение за видными раскольниками-фабрикантами [771] . Все это заметно усиливало дискомфорт купеческой элиты. Ее представители – обладатели многомиллионных капиталов – рассчитывали на соответствующее отношение к себе со стороны властей. И не смотря на приверженность старой вере, они совсем не желали довольствоваться второсортным положением в обществе. Однако, на смену конфессиональной толерантности, правительство подвергло серьезному давлению рогожскую иерархию, расцветшую к середине 1890-х годов. Как известно, она полностью контролировалась прихожанами-толстосумами. Порядки первой половины столетия, когда иерархи поповства имели определяющий голос в решении не только религиозных, но и коммерческих дел (как, например, известный И. Ястребов), канули в лету. В течение пореформенного периода поставленные епископы и священники фактически находились на содержании крупного купечества, заправлявшего делами согласия. Но теперь власти решили положить конец австрийской или белокриницкой иерархии. Развенчать самозванцев вызвались по-настоящему, подлинно русские люди: обер-прокурор синода К.П. Победоносцев и Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович. В феврале 1900 года они собрали специальное совещание с участием Министров внутренних дел и юстиции. К.П. Победоносцев развил опасения, что расцвет раскольничьей иерархии рано или поздно приведет к учреждению на Рогожском кладбище своего патриарха. А это уже чревато для государства и господствующей церкви невиданными раздорами, последствия которых трудно спрогнозировать [772] . В результате совещание потребовало от поповцев подписаться под тем, что они обязуются впредь не именоваться архиерейскими титулами, не совершать недозволенных им законом служений и действий, позволенных лишь иерархам православной церкви [773] . Те, кто отказались дать требуемые властями обязательства, подверглись административной высылке. Даже архиепископ московский и всея Руси Иоанн (И. Картушев) вплоть до 1905 года был вынужден проживать то в Тульской, то во Владимирской губернии.
771
См.: Докладная записка обер-прокурору Св. Синода «Об учреждении в Москве для усиления борьбы с расколом наблюдения за его деятелями и отдельными случаями в его жизни». 28 января 1897 года // РГИА. Ф. 797. Оп. 67. Д. 27. Л. 2-4.
772
См.: Журнал Особого совещания. 5 февраля 1900 года // РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 58. Л. 110.
773
См.: Там же. С. 114-115.
Религиозный мир рогожан рисковал оказаться организационно расстроенным. Но они стоически восприняли старые религиозные вызовы нового, XX, столетия:
«Итак, Константин Победоносцев решил воздвигнуть гонения на старообрядцев. Но могут ли бояться его старообрядцы? Пусть вспомнят они времена Диоклетиана и прочих гонителей христианства. Разве Христиане боялись их?» [774] .
Тем не менее, как и прежде (ныне, скорее, по инерции), они бросились за помощью к всемогущему самодержцу. В кратчайшие сроки прошение на имя Николая II украсили 49 753 подписи староверов из различных губерний России. Императору, который находился в Ливадии, его передал великий князь Александр Михайлович [775] . В этом впечатляющем документе проводилась простая мысль: старообрядцы – исконно русские люди, исповедующие православную веру и всегда повинующиеся властям предержащим; их нельзя притеснять вследствие чьего-то предубеждения. Не был забыт и Александр III, который, как напоминали авторы, заботливо указал нам «те границы, в пределах которых мы должны устраивать свою религиозно-нравственную жизнь» [776] . Однако обнадеживающей реакции не последовало. Из архивных документов следует, что в ответ на данное прошение был подготовлен всеподданнейший доклад Министра внутренних дел Д.С. Сипягина. Доклад содержал пояснение относительно усилий раскольников по широкому толкованию закона от 3 мая 1883 года: их стремления сводятся к желанию «заявлять всеми способами о существовании в России другой православной веры», и основанием для этого служит допущенное в 1840-х годах учреждение «австрийского священства». Следовательно, необходимы меры, которые бы не позволяли создавать одинаковые условия для последователей раскола и для людей, исповедующих православную веру [777] . Этим объяснением все и завершилось. Правда, для старообрядцев работа по сбору подписей под прошением не прошла бесследно: с этих пор ежегодно начали проводиться так называемые всероссийские съезды [778] .
774
Обращение по поводу мер, предпринимаемых в сем XX веке к преследованию в России старообрядцев. 15 января 1900 года // РГИА. Ф. 1284. Оп. 222. Д. 29. Л. 15.
775
См.: Объяснительная записка В.К. Плеве. 14 декабря 1900 года // РГИА. Ф. 1284. Оп. 222. Д. 29. Л. 70-70об.
776
См.: Прошение старообрядцев Николаю II о сохранении за ними их прав по закону от 3 мая 1883 года // РГИА. Ф. 1284. Оп. 222. Д. 141. Л. 1-2.
777
См.: Всеподданнейший доклад Министра внутренних дел Д.С. Сипягина. 8 марта 1901 года // РГИА. Ф. 1284. Оп. 222. Д. 29. Л. 17об-18,20.
778
Учреждение всероссийских съездов, а по факту собраний старообрядцев-поповцев, весьма любопытная страница истории раскола. В начале эти мероприятия возникли в рамках этого согласия в качестве оппозиции крупному купечеству Москвы со стороны старообрядческой провинции. Инициатором созыва съездов на постоянной основе стал епископ уральский Арсений (Швецов). Будучи известной фигурой староверия, он даже выдвигался на ключевой пост архиепископа московского, но не был поддержан крупным купечеством. Съезды стали собираться ежегодно в Нижнем Новгороде во время ярмарки. Их участники критиковали Москву за отрыв от миллионов единоверцев, предлагали перенести московскую архиепископскую кафедру во Владимир, чтобы уменьшить влияние купеческой элиты. Понятно, что все эти инициативы вызвали опасения со стороны Москвы. Активными деятелями съездов являлись Д. С. Сироткин, М.И. Бриллиатов, Ф.Е. Мельников и др. Для признания большей легитимности своему начинанию они в 1902 году выезжали в Белую Криницу к митрополиту Афанасию, от которого получили необходимое благословение. С 1905 года московское крупное купечество признало съезды и, чтобы не создавать ненужного напряжения, начинало принимать участие в их работе. Денежную помощь съездам, проводившимся с 1906 года уже на Рогожском кладбище в Москве, оказывали П.П. Рябушинский, П.С. Расторгуев, С.М. Кузнецов, А.И. Морозов и др.
Материалы об этой ситуации См.: ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 12. Ч. 3; Д. 12. Ч. З. Л. Б.
Итак, в конце XIX – начале XX века у крупного купечества Центрального региона возникли серьезные проблемы. Правительственная бюрократия за его счет решила сбалансировать устои самодержавного режима. Интересы этой группы буржуазии были фактически принесены в жертву новым вызовам социально-экономического развития. Акцент на иностранный капитал и его широкое присутствие в отечественной экономике оказалось для властей куда более привлекательным, чем обеспечение потребностей фабрикантов крестьянского происхождения. С зарубежными финансами, знаниями и технологиями правительство теперь связывало перспективы развития страны. Иностранные инвестиции пользовались поддержкой высшей бюрократии. На этом фоне произошло резкое усиление петербургских банков, давних соперников промышленников Центра за первенство. Все это кардинально изменило экономический ландшафт страны, существовавший с пореформенных десятилетий. Помимо этого правительственные круги вознамерились за счет купеческой буржуазии решить ряд насущных социальных проблем, связанных с увеличением численности рабочего класса. Речь шла о содержании этой быстро растущей вместе с промышленностью части населения. На решение данной проблемы была направлена так называемая «зубатовская политика»: ее цель – заставить купечество, чуждающегося введения рабочего законодательства, в полном объеме оплатить социальные потребности трудящихся. Дополнительные расходы на наемных рабочих становились серьезной ношей, резко снижающей прибыль, прежде всего, опять-таки капиталистов из народа. Для них эти затраты были особенно ощутимы, поскольку, в отличие от петербургской буржуазии, купечество не могло компенсировать их с помощью административного ресурса, бюджетных источников и дешевых иностранных кредитов. Сюда следует добавить и возобновление религиозных притеснений русского купечества, в большинстве своем по-прежнему придерживавшегося староверческих традиций.
В результате целая группа капиталистов не дворянского и, соответственно, не чиновничьего происхождения оказалась перед лицом серьезного системного кризиса. Уяснение этого обстоятельства имеет определяющее значение для уточнения ряда важных выводов прошлых лет. Так, краеугольный тезис советской науки о том, что лишь страх перед рабочим движением и неспособность царизма (после 9 января 1905 года) обеспечить защиту, толкнули купечество на оппозиционный путь [779] , не является исчерпывающим. Недовольство этой буржуазной группы, как мы видели, было связано далеко не только с рабочей проблемой. А опасения за свое будущее возникло у купечества задолго до январских событий 1905 года, еще в конце XIX столетия. Как метко было замечено тогда же:
779
Например, См.: Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. М., 1970. С. 76.
«правительство собственными руками создавало себе врагов из “людей порядка”, превращая верных своих слуг в политически неблагонадежных, толкая капиталистов на путь политической оппозиции» [780] .
Утверждение советской историографии, что буржуазия в целом до января 1905 года пребывал в спячке, а потому чуть ли не проспала революционный подъем, включившись в него последней, также нельзя признать правомерным. Необходимость выживания в сложившихся условиях вызывала у московского клана не апатию, а потребность в активных действиях. К трудностям купечеству было не привыкать, но вот инструментарий для их преодоления теперь кардинально обновился.
780
Григорьеский М. Полицейский социализм в России. СПб., 1906. С. 43.