Граница
Шрифт:
Арула задумчиво пожевал губами.
— Думаю, когда Пайда Черный будет выбивать из твоего друга пыль, а он, поднимаясь на борт этой замечательной шнеки, битком набитой бараноподобными уродами, обещал это сделать обязательно, между тем как вся Пойма знает, слово Пайды Черного…
— Какой шнеки? — перебил его Жуч.
— А, я забыл, с кем говорю. Шнека, баркас, фрегат, галера, галеот, — Арула сыпал незнакомыми словами, а, между тем, его маленькие кабаньи глазки смотрели совсем не на Самоху. Его взгляд был прикован к причалу, на который расторопные
Граничары вперемешку с матросами гурьбой спустились на берег. Они еще были переполнены впечатлениями удачной стычки, размахивали руками, хлопая друг друга по плечам и, казалось, говорили все разом. Пленного менкита вели, то ли поддерживая, то ли подталкивая, двое. Пленник шел скрючившись, в мокрой одежде, прижимая к груди руку, вероятно, сломанную.
К причалу из тени складской стены выступила группа незнакомцев, человек двадцать. Несколько из них, по виду, принадлежали к знати. Меховые береты, мечи в богато украшенных ножнах, разноцветные длинные плащи, да и простые воины, на фоне бедно одетых граничар, смотрелись щеголями и богачами. Все они были в длинных, доходящих до колен кольчугах и красных сапогах, таких же, как на утреннем мертвеце. Железные каски на головах довершали убранство.
Вперед выступил тучный седобородый старик. Пайда Черный подошел к нему, остальные остановились в нескольких шагах. Подвели менкита. Старик о чем-то спросил пленника, менкит кивнул. Потом спросил Пайда Черный, менкит покачал головой. Опять спросил старик, менкит плюнул ему в лицо.
Стоящий за спиной Пайды Черного, кажется, это был старый Обух, крутанул в руке древко копья и без замаха ударил менкита, так что наконечник вышел между лопаток. Переступая через тело, все сошли с причала на берег и удалились в тень. Пайда Черный так и шел рядом с седобородым, о чем-то неторопливо переговариваясь.
— Хороший удар, — сказал Арула, — а новости, кажется, плохие.
— Ты говорил о фрегатах, — напомнил Жуч, растягиваясь на песке. — О шнеках и галеонах.
— Да, — ответил Арула, — галеры, шнеки и галеоны. Это там, Фетина, Джукин, портовые города на краю соленой воды. Это ни к чему. Собирай шишки, Жуч, сей репу, жизнь в Пойме коротка и прекрасна, а урожая, бывает, приходится ждать долго. Лодки бывают большие и маленькие, долбленки и плоскодонки…
За спиной Арулы в темноте бойницы возникло лицо его старшего сына, носившего по обычаю то же имя, что и отец, отличаясь от него только прозвищем, которое могло меняться, пока, наконец, не прикипало навеки.
Однако Арула Висельник, прозванный так в семилетнем возрасте, за то, что, играя в казнь императора Джоджо, чуть не удавил младшего своего брата Сийна, так и остался Арулой Висельником. Было что-то в нем такое.
— Господа граничары, — крикнул он, — вечером бал на Поганом хуторе. Свадьба Дины Трясогузки и Лоха Плотника. Мы приглашены. Форма одежды парадная. Ожидается гости из Архона, а также оркестр Безунуго Бочки с собственным барабаном.
Самоха, с лязгом выхватив саблю из ножен, отсалютовал
— Твои слова услышаны!
Висельник захохотал и растаял в темноте окна. И через несколько мгновений, откуда-то сверху, согласно уставу водяной службы, раздался его заунывный вопль:
— Водяные ворота закрываются. Водяные ворота закрываются!
Завизжали колеса разводного механизма, и сияющая под солнцем поверхность Мсты исчезла за сомкнувшимися створками. Сразу потемнело и даже будто похолодало.
— Ладно, — сказал Самоха, — надевай сапоги, пора.
Попрощавшись с Водяным, побратимы побрели к складу.
— Итак, достопочтенный Пайда, — седобородый старик говорил, но лицо его, стянутое с одной стороны шрамом, тянущимся от виска к подбородку, оставалось странно неподвижным, — ты считаешь, что пятидесяти граничар хватит чтоб обеспечить безопасность нашего каравана.
— Вполне, — отвечал ему Черный Пайда, — граничары речным разбойникам не по зубам.
— Но менкиты занимают весь берег до самого Тилигуя. Вчера во время бури один из наших кораблей бесследно исчез. А на нем был посол Хат и тридцать отборных воинов.
— Левый берег, — Пайда Черный снял с головы, нагревшийся на солнце, шлем и отдал его Пайде Белому. — Левый берег, достопочтенный Замыка, всегда кто-нибудь занимает, сегодня это менкиты, вчера — певки, народ, которым правят женщины. При этих словах в свите старика кто-то засмеялся.
— Да, женщины, — невозмутимо продолжал Пайда Черный, — а позавчера — народ Поросячьих рыл.
— Этих мы знаем, — сказал старик, впрочем, вблизи чужеземец уже не казался Самохе стариком, вряд ли он был сильно старше его отца, но жизнь вельможи и жизнь воина накладывают на человека разный отпечаток.
— Племена варваров сменяют друг друга, как день сменяет ночь, а граничары остаются в Пойме, и никто не может с ними совладать, — исполинская, жилистая, фигура Пайды Черного, который был на голову выше всех, кто здесь был, его горбоносое, дочерна загорелое, лицо с рысьими зелеными глазами и двуручный меч, оружие редкое в Пойме, служили наглядным подтверждением правоты его слов.
А между тем все знали, что дело обстоит не совсем так. Бывали и у граничар сильные враги, знали и граничары горечь поражений и не раз только помощь из Архона позволяла им избегнуть полного уничтожения. Но сейчас было не до воспоминаний.
Пайда Черный бросил взгляд на стоящих невдалеке Жуча и Самоху и вновь обратился к старику:
— Итак, менкит сказал, что они захватили ваш корабль и всех, кто на нем находился.
— Он лжет, — твердо ответил старик.
— Ладно, ночью двое наших плавало на тот берег, может быть им удалось чего-нибудь узнать. — Пайда Черный махнул рукой, приглашая Самоху и Жуча приблизиться.
Шапку с граничара, его войлочный колпак, можно снять только с головой, но о почтении к старшим тоже забывать не должно. Самоха и Жуч подошли и учтиво поклонились.