Гранит
Шрифт:
Когда в тот же день вечером Григоренко вернулся домой, Иринка сказала:
— А к нам дяденька приходил.
— Какой дяденька?
— Не знаю. Он тебе принес... Вот посмотри, — она показала на канистру, которая стояла в углу.
Григоренко открыл ее и почувствовал запах спирта. Он недоуменно посмотрел на дочку, на канистру и спросил:
— Какой это дядя? Как его звать?
— Ну, такой... как все... Как звать, не сказал.
— А какой он из себя?
— Красивый дядя, молодой... Сказал,
— Ты его раньше видела?
— Нет.
— Ну, зачем же ты открывала дверь, Иринка? Не нужно было открывать. Ведь тот дядя знал, что я на работе, потому и пришел сюда, когда меня нет.
— Разве он что-нибудь плохое сделал?
— Плохое. Очень плохое... Когда этот дядя нес к нам канистру, другой дядя позвонил в горком и сказал, что я получил спирт и что спирт у меня на квартире. Поняла?
Иринка кивнула, хотя, конечно, ничего не поняла.
Григоренко тут же отправился на комбинат. Вызвал из дома Файбисовича.
Когда улыбающийся Файбисович протиснулся в кабинет, Григоренко сразу же спросил:
— Скажите, Лев Давидович, только откровенно, когда наши «толкачи» уезжают в командировку, они спирт с собою берут?
— Спирт?.. Нет у нас спирта. Где его взять?.. Вот таранку возят. Когда с цементом туго было, а наряд нам не дали, возили таранку...
— Вы считаете это честным?
— Нет, разумеется. Но что Файбисович должен был делать?
— И часто такое случалось?
— Дважды. Второй раз — воблу отвезли за компрессор.
— Почему я об этом не знал?
— О боже мой!.. Да это же было еще год тому назад. Вы тогда здесь не работали.
— А как оформляли расходы?
— Как? Очень просто — как премию. Выписывали премию — ну, а на нее и покупали рыбу.
— Да будет вам известно, что мне сегодня на квартиру канистру спирта принесли. Взятку!..
— Кто же это?
— Не знаю. Кто-то из «толкачей», должно быть. Гоните их прочь!.. Вы никого не видели сегодня с канистрой?
— Как же — видел. Солидный такой мужчина ходил по коридору и все спрашивал: где главный инженер? Именно главного инженера искал.
Григоренко задумался: «Солидный мужчина, а домой принес канистру молодой человек. Неужели Иринка что-то напутала?»
Комашко, оказывается, еще был на работе: проверял, как обеспечена материалами на строительстве вторая смена. Разыскав его по телефону, Григоренко попросил зайти.
— К вам сегодня утром приходил представительный мужчина с канистрой? — спросил Сергей Сергеевич, едва Комашко переступил порог.
— Нет, что-то не припомню... — ответил тот.
— Прошу все-таки вспомнить.
Комашко задумался, подошел к окну.
— Нет. Не помню, — повернул он голову к Григоренко. — Никого не было.
— Что-то не так, — встал Григоренко. — Ведь есть люди, которые видели этого человека с канистрой и подтвердят, что он был у вас в кабинете.
— Сергей Сергеевич, с какой стати этот допрос? — поднял недоуменно глаза Комашко. — Я ничего не понимаю. Кто приходил? С какой канистрой? Не забывайте, что нам и дальше вдвоем руководить комбинатом. А вы позволяете себе такое...
— Я тоже часто думаю именно об этом — как нам вместе работать? Прежде всего мне необходима уверенность в честном отношении ко мне с вашей стороны. Но вы не хотите признаться даже в очевидном...
— У вас скверное настроение. Я лучше пойду.
— Идите.
Григоренко нервно заходил по кабинету. Потом снял трубку, набрал номер телефона Громова и все рассказал ему. После разговора с секретарем горкома у Сергея Сергеевича было почему-то такое чувство, что Громов ему не поверил.
На следующее утро Григоренко отправил спирт с шофером в медпункт.
Остап Белошапка с раннего утра на мойке. Сегодня решается ее судьба: что покажет пробный пуск? Пойдет ли? Будет ли хорошо отмывать отходы?
Вот уже собрались почти все руководящие работники комбината. Только Григоренко почему-то задерживается.
Комашко расхаживает вдоль длинного корыта мойки и о чем-то сосредоточенно думает. Остапу хочется подойти к нему и спросить: верит ли главный инженер в то, что все будет в порядке, что вся эта огромная груда гранитных отходов превратится в щебень? Но он не решается. Как подойдешь, когда Комашко так зло посматривает на него. С той поры, как Остап стал работать прорабом, Комашко постоянно бранит его...
Наконец пришел Григоренко. Лицо строгое, озабоченное.
«Директор тоже волнуется, — отметил про себя Остап. — Оно и понятно: в случае неудачи — с него три ставки вычтут... Да разве дело в этом! Погорит, как швед, наш директор!.. С меня ведь что возьмешь? Хотя главный виновник я! Это я убедил директора, убедил настолько, что он самолично принял решение строить мойку... Ну, лежали миллионы кубометров отходов многие годы — полежали бы и еще! Не испарились бы! А теперь...»
Заработали электромоторы, побежали ленты транспортеров, загудела мощная помпа. Самосвал высыпает в бункер гранотходы. Однако они никак не идут на транспортер. Приходится толкать их лопатой, ломом. Потом приспособили для этого пожарный багор. Наконец отходы попадают в корыто, и мойка выдает первые килограммы мелкого щебня.
Остап взял полную горсть камешков и почему-то понюхал их. Странно — они пахли хлебом. Или ему показалось? Нет, нет — действительно. Такой запах нельзя забыть. Он помнит его с детских лет. Он ничего не ел несколько дней, перед тем как попасть в детдом. Тогда-то одна женщина и дала ему ломтик черного ржаного хлеба. Запах этого хлеба навсегда остался в памяти Остапа. Теперь эти камешки тоже пахнут ржаным хлебом. Удивительно!..
— Что, Остап, доволен? — спросил Григоренко.
— Конечно, доволен и очень рад.