Гравилёт 'Цесаревич'
Шрифт:
– У них даже техническая ментальность другая, - пожаловался он. Например, гравитаторы они могли открыть тогда же, когда и мы - после работ Эйнштейна по полю. Но им и в голову не пришло копать в этом направлении. И я вам скажу, почему. Потому что тогда все страны при полетах должны пользоваться общей сетью, она одна на всех. Даже при конфликтах никому в голову не придет нанести ей ущерб - сам пострадаешь ровно в той же степени, что и противник. А там строят громадные ревущие крылатые чушки, одна другой тяжелее и страшнее, они жгут прорву топлива, то и дело падают и гробят массу невинных людей, прожигают каждым рейсом во-от такие, - он развел длинные руки, и едва не выронил бутылку, - мертвые коридоры в кислородной составляющей атмосферы, не выжимают, за редкими исключениями, и тысячи километров в час - но зато каждая из них летит сама! Не завися ни от кого! Суверенно!!
Он протянул мне бутылку; я отрицательно качнул головой. Он тут же хлебнул сам.
– Я могу много выпить, - сообщил он и оперся свободной
– Не волнуйтесь за меня.
Мы помолчали. Краем глаза я заглянул в перископ. Капля пылала. Хаусхоффер чуть повернул голову и долго смотрел остановившимися глазами в блестяще-черную, клепаную стену котла. Я не понимал его взгляда.
Казалось, на какое-то время он забыл обо мне.
– А ваши преступления... Боюсь, Трубецкой, здесь ничего нельзя сделать, - тихо проговорил он вдруг, продолжая глядеть на котел. Наполовину опустевшая бутылка косо висела в его бессильно опущенной руке.
– Разве что выжечь этот клоповник к дьяволу, во-он он, вентиль продувки, как это я еще не крутнул...
Я промолчал. Я не хотел прерывать ход его мыслей, сколь бы он не был беспорядочен. Он знал ответы на все мои вопросы, но я не знал, какие вопросы задавать.
– Человек - лишь часть кристаллической структуры. Относительно небольшая и наиболее динамичная. Когда такой кристаллик начинает особенно сильно вибрировать, почти наверняка он вызовет резонансную вибрацию в изоморфном ему кристалле. Ступак это теоретически предсказал, на этом и строился расчет. В предельно стрессовом состоянии - главным образом имеется ввиду стрессовая гибель - если вибрирующему кристаллику находится близкий по ряду базисных параметров психики аналог, инициировавший вибрацию кристаллик перебрасывает все свои свойства на тот, с которым вошел в резонанс. Поскольку впрыскивание препарата Рашке обеспечило человеку в котле почти постоянное существование на грани стресса, переброс индивидуальностей должен был идти практически исключительно от них к нам. Гениальный план.
Он вдруг вспомнил о бутылке. Тактично, но очень ненавязчиво протянул ее мне. Я отрицательно мотнул головой. И он тут-же как следует отхлебнул.
– Принципиальная схема такова!
– возгласил он и чуть покачнулся.
– В инкубаторе выращивается человечество, находящееся, в результате тотальной психохимической обработки, в состоянии непрерывной борьбы каждого с каждым и всех со всеми. Под любым предлогом, на любом уровне! Никакие, самые логичные и убедительные, призывы к миру и сотрудничеству, которые высказывают отдельные не восприимчивые к обработке личности - всегда есть процент людей, не поддающихся действию какого-то препарата - остаются втуне, ибо медикаментозное вмешательство парализовало определенные центры в мозгах большинства. Наиболее удачные из этих призывов, напротив, сразу используются для провоцирования новых конфликтов. Например: давайте жить дружно. Давайте! Всех, кто мешает нам жить дружно - на виселицу! Ты, я вижу, не хочешь жить дружно? И ты? На виселицу!
– Он умолк, тяжело дыша. На лбу его выступили бисеринки пота. Он явно отвык много говорить. И явно хотел.
– В таких условиях стрессовая вибрация гибнущих кристаллов становится все более частой, а, следовательно, все более частым становится переброс исковерканных индивидуальностей к нам, сюда. И здесь они, естественно, продолжают свою борьбу, ибо сознание их уже сформировано. Борьбу уже совсем непонятно с кем. Хоть с кем-нибудь, кто напоминает тамошнего противника, - он торопливо отхлебнул.
– Правда, возможен и обратный эффект. Ступак о нем не догадывался. Я обнаружил его лишь недавно, читая их статьи... С легкой руки тамошнего американца Моуди стало модным опрашивать людей, переживших клиническую смерть, об их ощущениях. И, представьте, многие припомнили состояние резонанса со своим здешним психодвойником. Самое смешное...
– он хихикнул и тут же пригубил, - самое смешное, они думают, что встречаются с богом! Они называют его "светоносным существом", "лучезарным сгустком доброты", и так далее. Мы настолько отличаемся от них, представьте! Они даже вообразить не могут, что всего лишь на какие-то мгновения сливаются с собой, обретают самих себя, только нормальных, не отравленных! Вот вы - обычный... русский офицер, - патетически произнес он, с явной иронией передразнивая меня, со своими заботами, хлопотами и недугами. Но если бы ваш тамошний двойник, умирая, срезонировал с вами, а врачи ухитрились бы вернуть его к жизни, он был бы уверен, что здесь виделся чуть ли не с самим Христом! В бледном венчике из роз...
– с ужасающим сарказмом добавил он на ужасающем русском, и я снова, в который уже раз, не понял, на что он намекает.
– Говорят, после таких встреч люди там становятся добрее... уносят что-то отсюда, он вздохнул.
– Все вообще оказалось много сложнее, чем полагали отцы-основатели. А судя по вашим словам, Трубецкой, по вашей же статистике, может происходить не полное подавление, и нестыковка, и, главное, вытеснение нормальным кристаллом системы ценностей ненормального в подсознание... Тут я мало что могу сказать. До сегодняшнего вечера я был уверен, что я - единственный, кто вышел оттуда.
Он грустно и как-то смущенно улыбнулся.
– Меня казнили в Моабите в сорок четвертом, - признался он. Так застенчивая девушка могла бы признаться в любви. Я не перебивал. Он помедлил.
– Гиммлер решил, что отец слишком независим, слишком влияет на фюрера... На отца он руки поднять не решился, но взяли меня, чтобы обуздать отца, если возникнет необходимость... А потом машина заработала сама собой. Отец даже не знал, узнал только в сорок шестом! И покончил с собой... Но здесь - не появился. Видимо, не нашлось аналога. Забавно, ведь он же был и здесь, он сам еще был в Альвице, рожденный в восемьсот шестьдесят девятом Карл Хаусхоффер, здесь он умер тремя годами позже, чем там - но не оказался аналогом самому себе. И даже смерти своего малого кристалла не ощутил. Возможно, кончая с собой, отец был слишком спокоен. Все уже давно пережил.
Я молчал.
– Они не поделили станка, Трубецкой!
– выкрикнул он и, оторвав руку от пульта, ухватил меня за плечо.
– Так всегда у бандитов! Какие бы высокие слова они не говорили! Это критерий!
– он, спеша, клюнул из бутылки.
– Когда два человека отстаивают высокие цели, и цели эти различны... если цели действительно направлены к благу, эти люди всегда найдут компромисс. Желание не навредить - заставит! Если же они начинают резать друг друга, потому что каждый именно свою цель считает единственно высокой - значит, цель их ложь, обман людей, а истинная цель, как у троглодитов: отнять чужую жратву и запихнуть себе в брюхо, - он перевел дух, - Рашке решил, что получил идеальный испытательный стенд. Он так и не уразумел, что эти пылинки внизу - люди, что они мечтают и страдают, как мы. Хотел попробовать на целой планете то один препарат, то другой... Ступак решил, что получил племенную ферму для выращивания несгибаемых революционеров, в грош не ставящих ни жизнь врагов, ни жизнь друзей. Он был уверен, что, погибая там на баррикадах, они попрут сюда и уж тут дадут чертей эксплуататорам. Ну а дед... Он решил, что судьба кинула ему шанс стать королем мира. Нужно лишь устроить бойню. Нужно лишь, чтобы как можно больше людей там, - он ткнул в сторону котла и, потеряв равновесие, снова ухватился за мое плечо; нас обоих слегка качнуло, - умирали с тем же криком "Хайль Хаусхоффер!" Тогда они они очнутся здесь с тем же криком. Чего проще - имея на контакте двойника за этим вот пультом! Еще в четырнадцатом году молодой генерал, получивший когда-то маленький ящичек в подарок от отца, прославился своими военными и политическими предсказаниями. Германия проиграла. Но Хаусхоффер уже прослыл великим магом. Он нашел и натаскал Гитлера. Он придумал ему свастику, кстати... А, вы же не знаете, что такое свастика...
– Буддийский символ, - осторожно сказал я.
– Насколько мне известно, даже буддийские монастыри на картах обозначаются свастикой.
– Да, - задумчиво сказал Хаусхоффер.
– Отец дурил их Тибетом, Шамбалой... Ведь он не мог сказать, откуда на самом деле получает информацию! Это казалось даже более удобным - до поры до времени подвергать превратностям политической игры пешку Адольфа, а самому держать все нити. Но опять не получилось. Информация была, а реальная власть ускользала...
Он наконец оторвался от моего плеча и, нетвердо крутнувшись на каблуках, повернулся лицом к котлу и вновь оперся на пульт. Он опьянел. Но я уже знал главное: он не бредил.
– И ведь не только информация, - пробубнил он, и тут я с ужасом и жалостью понял, что он до сих пор страдает из-за неудачи отца, а следовательно, и своей; и если бы у него были силы, если бы он знал, как он начал бы все сызнова.
– И средства воздействия тоже были... ну, хотя бы зонды, при помощи которых следят за событиями там. Последнее время они их стали замечать, правда... они приписывают их, - он уныло хихикнул, инопланетянам. У-фо!
– непонятно выкрикнул он с полным триумфом.
– А знаешь, почему?
– он горестно замотал головой.
– Не удалось - почему? Потому что средство Рашке подействовало слишком хорошо. Тебе даже не представить, русский, какие они там теперь ублюдки, как мелко и гнусно тянут все только на себя, на себя, на себя... Даже Гитлер не сумел их объединить по-настоящему, даже Сталин, все бы только и смотрели, где бы урвать... а, ты ведь не знаешь, что такое Сталин, - он уже нетвердой рукой сунул в рот горлышко бутылки, но чуть промахнулся, и струйка коньяка потекла у него по подбородку.
– Русский офицер!
– с пафосом крикнул он и захохотал. А потом, запрокинув болтающуюся голову, снова отхлебнул, на этот раз более удачно. Вытер губы рукавом свитера.
– И потому я теперь только шалю, - сказал он, ухмыльнувшись и подмигнув мне с пьяной хитринкой. Приложил одну ладонь ко рту полурупором, как я давеча у входа в дом, и пробубнил замогильным голосом: - Не надо двигаться. Не надо бояться. С вами говорит представитель галактического гуманоидного центра...
Опустил руку. Снова смущенно и виновато глянул на меня сквозь свесившийся ниже носа клок редких сивых волос.
– А иногда...
– и вдруг с ненавистью пихнул ногою груду пустых бутылок, и та раскатилась с оглушительным стеклянным звоном, - иногда так нарежусь за пультом... Потом и не вспомнить, что вытворял. Только из газетных сенсаций иногда вычисляю. Бер-р-мудский треугольник!
– непонятно сказал он, будто выругался. И замолчал.