Гравитация
Шрифт:
Чернота.
Свет.
Чернота.
Свет.
Сколько прошло времени? День или неделя? Я не знаю. Наверно почти день. В горле все пересохло, и даже дыхание вырывается с таким трудом, словно я выдыхаю острые бритвы, разрезающие легкие снова и снова.
Наконец дверь открывается, пропуская одного из двоих. Тот самый, коренастый, который вел Седан. Ни в коем случае не показывай, что узнала его. Если всё лицо моё — в старой крови, то вряд ли он заметит это, но риск всё равно слишком велик. Он приносит воду. Блаженство, которое приносит отвратительная
Подождав, когда я откашляюсь и отдышусь, мужчина протягивает мне что - то светлое. Он понимает, что я не могу понять что это, и подносит их почти к моему лицу. Это бумаги. Господи, мелкий шрифт пляшет так, словно по бумаге танцуют джигу сотни многоножек.
— Вам надо подписать их.
Черт, нет. Я закрываю глаза, надеясь, что он поверил в то, что я снова уплыла. Мужчина поверил, он встает, ворча, и выходит за дверь. Единственные бумаги, которые мне могут предложить подписать, это бумаги, связанные с домом. И если это так, то подпись поставит точку в моём сером существовании. Самый бессмысленный конец.
Я должна оставаться без сознания столько, сколько смогу. Уже без особых усилий я прислушиваюсь к разговору, который происходит спустя достаточное количество времени, и он тоже подтверждает мои мысли о том, что этот сарай станет последней точкой моей жизни. Мужчины спокойно обсуждают то, что я в отключке, что в любом случае всё идет так, как надо. Моя подпись, или моя смерть (они полагают, что я не прихожу в себя потому, что скоро могу сама откинуться) одинаково помогут тому, кто всё это затеял.
Затейник - умница. Такого хитрого плана от него было сложно ожидать, но я всегда недооценивала тех людей, которые мне встречались. На мгновение меня охватывает дикая ярость, и я большим усилием запрещаю себе наделать глупостей — например, дернуться сильнее, или выдать себя.
Я не теряю ничего — ни пытаясь выбраться, ни понимая, что возможно не смогу этого сделать. В лучшем случае, я буду бороться до конца, а это сделает мою смерть менее бессмысленной. Я вновь царапаю стягивающую руки петлю, попутно разрезая собственную кожу неудачными движениями. И позволяю себе мысленно оказаться в любом другом месте, которое предложит мне память.
Волны медленно оббегают мои ноги, заворачиваясь барашками и исчезая в новой линии прилива. Где - то далеко впереди небо опрокинуто в воду, и граница разделения словно исчезает в туманной дымке. Если долго стоять в воде, в какой - то момент можно ощутить, как становишься частью неё. Мерное покачивание будет отдаваться ритмом сердца, а тихий шорох проникнет в каждый угол разума, вытеснив суетливые мысли. Над волнами летает одинокая чайка, и её перья поблескивают на солнце, отливая почти металлическим блеском. Она парит на широко расправленных крыльях, медленно и отстраненно рассекая пространство над гладью воды. Кажется, что птица просто наслаждается тем, как её несет поток воздуха, но это ложное впечатление. Она ждет. Ждет спокойно того момента, когда упадет камнем вниз, настигая свою добычу, беспечно плывущую в мнимой безопасности водной толщи.
И я тоже жду. Выиграет тот, кто будет спокойно ждать своего часа, неважно — принесет ли тот последний вздох или долгожданную свободу.
Они заходят ко мне еще пару раз, но теперь их поведение более агрессивно. Они испытывают раздражение из - за того, что вынуждены торчать в этой дыре, а их работодатель явно пребывает в нетерпении. Возможно, что в третий раз я уже не смогу отделаться игрой в полукоматозное состояние, и это заставляет меня все сильней пытаться справиться с неподатливой лентой на руках.
Я слышу, как они обсуждают — кто пойдет в этот раз. Один говорит другому, что можно попробовать применить что - нибудь пожестче, но другой сомневается. Ему и так не нравится то, что я того гляди помру, дескать труп на их совести, а тот, кто платит за работу, может и свалить все на них. Первый смеется над его нерешительностью и предлагает ему посидеть за стенкой, если это так сильно его волнует. Он может сделать все сам.
Раздается звук, который говорит о том, что кто - то поднялся с места, и сейчас направится сюда. Ко мне. Сколько бы я не уговаривала себя, сколько бы не заставляла забыть о скрученном в спазмах желудке и непрерывно ноющей голове, теперь это всё зря. Хоть я и не могу лишний раз дернуться, мысленно я мечусь, как загнанный в угол зверек, понимающий, что его часы отсчитывают последние секунды.
Не помогают даже мысли о том, что если все закончится, то может быть я встречу свою семью. Может быть все закончится гораздо быстрее. Дыхание сбивается на тяжелый хрип, в легкие оно не доходит. Начинает щипать глаза, и без того раздраженные и саднящие.
Мне опять предлагают подписать чертову бумагу, и я почти готова это сделать. Какая уже разница, ведь и так понятно, что живой меня не отпустят. Я продолжаю делать вид, что почти на грани потери сознания, но понимаю, что мужчина передо мной сегодня пойдет на всё, лишь бы я развязала им руки. Он раздумывает пару секунд, затем откладывает драгоценную бумагу в сторону и демонстративно закатывает рукава. После чего говорит, что он этого не хочет, но всё равно вынужден играть по - плохому.
Кажется, моё лицо настолько отвратительно выглядит, что он секунду медлит, пытаясь понять — есть ли смысл бить по голове. Смысла нет - мысленно отвечаю я ему. Один удар, и я отправлюсь обратно в черноту, если не к праотцам.
Тогда он говорит, что сломает мне ногу. Жуткая затея.
Когда я уже готова признать свое поражение, лишь бы меня прикончили менее болезненно, позади, за дощатой перегородкой кто - то громко и надсадно кричит. Этот звук говорит о боли, слишком сильной даже для мужчины. Затем раздается шум борьбы, разносящей все вокруг. И затем — тишина. На всё уходит чуть больше минуты.
Мужчина, приготовившийся испытать мои кости на прочность, явно застывает в недоумении. Затем поднимается, позабыв про меня. Когда он распахивает криво сделанную дверь, и в мой темный угол долетает свет, я понимаю, что этот красавчик действительно слишком мощный, чтобы раскатать меня в коврик одним ударом. Просто так я точно не умру. Но сейчас мне дают небольшую паузу, и я лихорадочно царапаю проклятую ленту, выламывая себе пальцы. Второй ноготь содран полностью, и теплая кровь заставляет пальцы соскальзывать.