Гражданская война в России: Оборона Крыма
Шрифт:
Я начал говорить и при первых же словах почувствовал, как спазмы сжимают мне горло. Меня глубоко [174] растрогала оказанная мне всеми моими соратниками неподдельно трогательная и радостная встреча. Я ясно чувствовал, что среди безысходного горя, разбитых надежд, страданий и лишений они ищут во мне поддержки и опоры. Привезенное мною известие наносило им новый удар.
Что ожидает их в ближайшем будущем? Что станется с теми, кто шли за нами, жертвуя личными интересами, здоровьем и самой жизнью во имя борьбы за свободу и счастье родины? Что станется с десятками тысяч русских людей, которые в слепом ужасе бежали сюда, на последний клочок русской земли, под защиту
Неужели напрасно принесено столько жертв, пролито столько крови и слез?
Неужели бесследно будет вычеркнута из истории России светлая страница борьбы ее лучших сынов, борьбы среди смрада российского пожарища, потоков крови, развала и бесчестия родины? С трудом выдавливая фразы из горла, закончил я свою речь.
Я остался с генералом Драгомировым и генералом Шатиловым.
Я решил немедленно ответить на ноту великобританского правительства и, приказав послать за начальником политической канцелярии управления иностранных сношений Б. Л. Татищевым (начальник управления иностранных сношений А. А. Нератов был болен), стал диктовать генералу Шатилову ответ англичанам. Татищев вскоре прибыл, и нота тут же была подписана мною.
Телеграмма адмиралу де Робек, в Константинополь, отправленная из Севастополя 22 марта (4 апреля) 1920 года.
Приказом генерала Деникина я назначен Главнокомандующим Вооруженными Силами на Юге России и вступил в исполнение моих обязанностей. Категорическое требование Великобританского Правительства прекратить борьбу ставит мою армию в невозможность продолжать таковую. Возлагая на Великобританское Правительство всю нравственную [175] ответственность за принятое им решение и совершенно исключая возможность непосредственных переговоров с врагом, я отдаю участь армии, флота и населения занятых нами областей, а также всех тех, кто участвовал с нами в настоящей борьбе, на справедливое решение Великобританского Правительства.
Я считаю, что долг чести тех, кто лишает своей помощи в самый решительный час армию Юга России, оставшуюся неизменно верной общему делу союзников, обязывает их принять все меры к обеспечению неприкосновенности армии, населения занятых областей, а также тех лиц, которые не пожелали бы вернуться в Россию, и, наконец, тех, кто боролся против большевиков и ныне томится в тюрьмах Советской России.
Я имею право требовать от моих подчиненных жертвовать жизнью для спасения Отечества, но я не могу требовать от тех, кто считает для себя постыдным принять пощаду от врага, воспользоваться ею.
При этих условиях я нахожу необходимым, чтобы та возможность, которую Британское Правительство предлагает Главнокомандующему и его главным сотрудникам найти приют вне России, была бы предоставлена в одинаковой степени всем тем, кто предпочел бы оставление своей Родины принятию пощады от врага.
Я готов согласиться на самые тяжелые условия для существования за границей этих лиц, чем обеспечилось бы, что этой возможностью воспользуются только те, кому совесть не допускает воспользоваться милостью врага.
Само собой разумеется, что во главе этих лиц я прошу считать меня самого.
Возможно быстрое разрешение вопроса о перемирии и его осуществление является необходимым.
Переговоры могли бы быть возложены на представителей английского командования, находящихся здесь. [176]
Для спокойного разрешения вопросов, связанных с прекращением военных действий и ликвидацией военных и гражданских учреждений, в связи с передачей Крыма Советскому Правительству, необходимо предоставить мне не менее двух месяцев от дня завершения переговоров.
В течение этого времени союзники должны продолжать снабжать армию и население занятых областей всем необходимым.
Врангель
Я собирался ехать на крейсер «Генерал Корнилов», когда мне передали принятую по аппарату телеграмму генерала Слащева; последний телеграфировал, что считает мое положение в Севастополе опасным и просит разрешения прибыть с бронепоездом и отрядом своих войск для моей охраны. Я приказал ответить, что в охране не нуждаюсь, прибытие бронепоезда и войск считаю излишним, лично же генерала Слащева всегда рад буду видеть. Поздно ночью я вернулся в отведенное мне помещение на борту «Генерала Корнилова»…
Правительственного аппарата не существовало. С переходом в Крым «демократическое» правительство Мельникова пало, и бывшему начальнику финансового управления М. В. Бернацкому было поручено генералом Деникиным составить новый «деловой» кабинет. За исключением М. В. Бернацкого, находившегося в Феодосии, и больного начальника управления иностранных сношений А. А. Нератова, все остальные начальники гражданских управлений и многие из ближайших их помощников разъехались. Во главе остатков громоздких управлений с огромным числом служащих, без помещений, с остатками растерянных и брошенных дел, остались второстепенные исполнители.
При упразднении и расформировании частей управлений и учреждений, по распоряжению генерала Деникина, всем оставшимся за штатом было обещано четырехмесячное содержание. Огромные суммы подлежали выдаче в качестве «эвакуационного» пособия. [177]
Крошечный Крым, при полном отсутствии естественных богатств, должен был принять, кормить и оплачивать в течение многих месяцев и армию, и бесконечно разросшиеся тылы Вооруженных Сил Юга России.
Неумелая финансовая политика, упорный отказ генерала Деникина от использования для привлечения иностранного капитала громадных естественных богатств Юга России, несовершенство налогового аппарата, приводили к тому, что вся финансовая система сводилась к печатанию денежных знаков. Однако новые и новые эмиссии не могли удовлетворить денежной потребности, беспрерывно возраставшей, по мере обесценивания денежных знаков бесконечными их выпусками. При отходе в Крым из четырех экспедиций заготовления государственных бумаг три были частью вывезены и бездействовали, частью погибли. Оставшаяся в Феодосии экспедиция не успевала печатать. С утерей нами всего Юга России и оставления нас нашими союзниками и без того незначительные суммы, находящиеся в банках и на руках финансовых агентов главного командования заграницей, не могли считаться прочно обеспеченными от захвата многочисленными кредиторами.
На довольствии в армии состояло более 150 000 ртов, но из этого числа лишь около одной шестой могли почитаться боевым элементом, остальную часть составляли раненые, больные, инвалиды разных категорий, воспитанники кадетских корпусов и военных училищ, громадное число чинов резерва, в большинстве случаев престарелых, чинов многочисленных тыловых учреждений.
Крым местными средствами был беден и в мирное время он жил за счет богатой Северной Таврии; теперь же с населением в значительной степени возросшим, с расстроенным долгими годами Германской и гражданской войны хозяйственным аппаратом он не мог прокормить население и армию. В городах южного побережья Севастополе, Ялте, Феодосии и Керчи, благодаря трудному подвозу с севера, хлеба уже не хватало. Цены на хлеб беспрерывно росли. Не хватало совершенно и необходимых жиров. Не было угля, и не только флот, но и железнодорожный транспорт были под угрозой. [178]