Гражданская война. Миссия России
Шрифт:
Использование ям-ловушек обороняющимися войсками Красной армии представляет особый интерес для военных историков. На полях сражений Первой Мировой на Западном фронте немцы, оставляя позиции, в панике бежали от британских и французских танков. Красные нашли способ задерживать их. А затем, согласно инструкции, обездвиженные боевые машины расстреливались из орудий. Но прорыв отдельных боевых машин Русской армии в Каховку все же состоялся, что, однако, сразу же поставило под сомнение дальнейший успех всей операции. Лишенные поддержки собственной пехоты танки в условиях городской застройки не смогли эффективно противостоять артиллерии, гранатам и зажигательным смесям пехоты противника. Красные и на улицах города подготовили ямы-ловушки, завалы.
Трофейный
С каждым днем повстанцы все ближе подходили к Тамбову. Поняв, наконец, что своими силами восстание не подавить, 31 августа советские руководители Тамбовщины Траскович и Громов обратились за помощью в соседние губернии. Через несколько часов после запроса полуэскадроны Тульской, Рязанской и Саратовской ГубЧК уже находились на пути в Тамбов.
Не сидели сложа руки и восставшие. В Кирсановском уезде 1 сентября выступил со своим отрядом сам Александр Антонов, отбив у красных волостное село Рамза. В других волостях этого уезда Антонова поддержали отряды повстанцев под руководством Ишина, Казанкова, Юрина. Одновременно в селе Хитрово Тамбовского уезда выступила хорошо организованная группа повстанцев во главе с Матюхиным. Правда, «поход на Тамбов» застопорился в 15 километрах от города, хотя инициатива полностью принадлежала восставшим. 2 сентября военно-оперативный штаб Губернского ЧК был преобразован в Военный совет, подчинявшийся президиуму губисполкома и ВЧК. Председателем Военсовета стал Траскович, командование войсками сохранялось за Шипуновым.
8 сентября между селами Федоровка и Ракитино красные впервые нанесли поражение крупному отряду повстанцев (800 пеших и 250 конных). Исход боя решила лихая атака эскадрона И. А. Переведенцева, ударившего во фланг повстанцам и опрокинувшего их кавалерию. Тем же вечером Переведенцев сжег дотла село Ракитино и половину села Федоровка. Правда, он был только исполнителем, а не инициатором столь жестокой карательной политики. К 9 сентября против восставших под Тамбовом действовали уже не менее трех тысяч бойцов, разделенных на 5 групп. Вооруженных же повстанцев насчитывалось до пяти тысяч, а территория, охваченная восстанием, составляла 1200 квадратных км. На этой территории шли отчаянные, кровопролитные стычки и бои.
9 сентября командующим войсками, действующими против повстанцев, был назначен Ю. Ю. Аплок. Посчитав, что только жесткие меры по отношению к деревне будут способствовать прекращению восстания, Аплок усилил карательную политику. Не имея возможности нанести поражение противнику, он своими действиями лишь усугублял и без того сложную ситуацию. В селах, поддерживающих повстанцев, карательным отрядам предписывалось: «арестовывать все мужское население, способное держать оружие, а затем произвести полную фуражировку, не оставляя ни одной овцы, ни одной курицы в данном пункте, после фуражировки данный пункт сжечь». В двадцати одном тамбовском селе была проведена поголовная конфискация имущества и арест всех мужчин.
Карательная тактика давала прямо противоположные результаты. Она была противна многим красноармейцам и командирам, которые вскоре переходили на сторону восставших, чтобы избежать расстрела за дезертирство.
Спустя год начальник военно-исторического отделения штаба войск Тамбовской губернии А. С. Казаков охарактеризовал карательные меры осени 1920 года так: «Наши части… больше занимались очисткой деревни от всего живого и мертвого инвентаря, чем очисткой от банд и их уничтожением. Здесь не разбираются, кто прав, кто виноват. Все крестьянство сваливается в одну кучу и объявляется бандитами. Преданная и лояльная нам часть крестьянства после произведенной фуражировки (грабежа), в результате которой они лишались всего инвентаря и жилища, находится в безвыходном положении. Для нее нет иного выхода, как только идти и пополнять банду, чтобы жестоко отомстить за свое добро, нажитое столь тяжелым путем. Целые деревни, боясь нашего „красного террора“, забрав свой скот, женщин, детей, уходили и скрывались в лесах. В результате такой ликвидации бандиты растут как грибы, и общая численность восставших достигает десятков тысяч человек. Действия командования напоминают поступки потерявшего голову человека, который, видя пожар своего дома, начал бы заливать его керосином».
В начале октября, уходя от преследования, один из крупных отрядов повстанцев покинул пределы Тамбовщины и оказался в Балашовском лесу Саратовской губернии. Восприняв это как конец «антоновщины», 3 октября 1920 года Аплок издал победоносный приказ, первый пункт которого гласил: «Вверенными мне войсковыми частями банды Антонова разбиты и рассеяны. На очереди стоит другая боевая задача: поднять интенсивность продовольственной работы, довести до максимума выкачку хлеба для голодного севера и фронта». После этого Аплок был откомандирован в Орел. Новый главнокомандующий В. И. Благонадежин перебросил 1400 своих бойцов на выполнение продовольственной работы, направив их по селам и деревням, а сам рапортовал Ленину о том, что «банда Антонова ликвидирована, а уничтожение ее остатков – дело нескольких дней».
Но тут словно ветер переменился, и пламя понесло в обратную сторону. Нежданно отряд повстанцев, отброшенный в Саратовскую губернию, вновь явился на Тамбовщине. Антоновцы навели такой переполох, что местные большевистские власти были вынуждены обратиться за помощью к самому Ленину.
Донской казак Филипп Иванченко хлестко рубанул матерого красного с усами и в кожанке, который дважды стрелял в него из «винта». Фуражка слетела с головы и укатилась куда-то далеко. Красный упал на спину и дернулся в конвульсии. Конь пронес казака до сельской околицы. Конная лава повстанцев катилась вслед и сзади справа, добивая бежавших карателей. Филипп остановил коня недалеко от горящей избы на краю села. Отер окровавленную шашку о скатку шинели. Вложил ее в ножны. Нагайку сложил и сунул за ремень. Снял фуражку с ремешком, утер тыльной рукой ладони пот на челе. Красные палили крестьянское жилье и хозяйство. Ближе было не подъехать. Жар от горящего дома и головешки, выстреливавшие из огня, не подпускали. Соломенная крыша уже обвалилась и догорала, бревенчатые стены занялись. Престарелая женка, стоя на коленях близ горящего дома, хватала себя за космы седых волос, с болью в голосе выла и стенала. Рядом две плачущие в голос девчушки протягивали руки к матери, не пуская ее лезть в огонь. Поблизости лежала куча дымящейся одежды и нехитрого крестьянского скарба, которое хозяйка, вероятно, успела выбросить из горящего дома.
Рядом, опустив вихрастую, белокурую голову, в порванной рубахе стоял измазанный в гари и копоти юноша лет семнадцати-восемнадцати и угрюмо молчал.
– Ох, ироды! Ох, безбожники! Палят и грабят, без милости бьють усех подряд! – причитала женщина.
– Не рви душу, мать! Крепись! Бога благодари, что дети живы. А мы-то за вас постоим и отомстим, – громко молвил с коня Филипп.
– Да все вы кажен за собя, и межи собою воюете! А мы за вас ответ держим! – в исступлении орала баба.
– Ой ли?! Так ли? Нет, мать, мы за волю и землю против большевиков поднялися, – произнес казак. – А что ж сын твой без оружия? Как же он табя от энтих безбожников защитить могет?
– Дак яму осьмнадцатый год всего… – испуганно и в растерянности молвила женщина.
– У нас чуть не половина повстанческой армии из таких пособрана. А ты – осьмнадцатый год всего!
– Мал он ишо воевать-то! – отказывалась баба.
– Ну шо, хлопец, пойдешь с нами супротив большевиков? – вопросил казак, обращаясь к юноше.