Гражданство и гражданское общество
Шрифт:
2. Права и их констелляции – сугубо исторические явления. В современном западном (либерально-демократическом, капиталистическом) обществе сложились три основных вида прав: гражданские, политические и социальные [63] . С точки зрения Т. Х. Маршалла они возникли в известной исторической последовательности. Но в этом не было предопределенности («законами истории», «природой человека», «сущностью капитализма» или чем-то иным), как нет ее и в том, каким образом протекает взаимодействие этих видов прав в настоящее время, учитывая их разное и меняющееся политико-экономическое содержание и различие функций в воспроизводстве и эволюции общества [64] .
63
Эта классификация прав гражданства стала хрестоматийной, но у самого Т. Х. Маршалла она выглядит менее строгой и как бы незаконченной. Особо примечательно то, что наряду с указанными тремя видами прав он вводит еще одну их категорию – «индустриальные права». Они трактуются как коллективные права объединений (типа профсоюзов), которые создают в сфере экономической жизни аналог политического гражданства (см.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 94). Вписать «индустриальные права» в триаду гражданских-политических-социальных прав невозможно, но без них вся эта триада (вследствие историко-политического характера своего происхождения и ее современного modus operandi) выглядит по меньшей мере неустойчивой, «деконструируемой» и податливой реакционному свертыванию. Все это и продемонстрировало наступление на социальные права в период тэтчеровской и рейгановской «неоконсервативной революции», которая стала возможной вследствие снижения силы профсоюзов (как носителей «индустриальных прав») и, в свою очередь, привела к дальнейшему их упадку (см.: Turner B.S. Outline of a Theory. P. 194–195; Offe С. Democracy Against the Welfare State? // Political Theory. 1987. Vol. 15. No. 3. P. 501–537.
64
У
3. Один из центральных тезисов Т. Х. Маршалла заключается в том, что (во всяком случае, с начала развития социальных прав) «гражданство и капиталистическая классовая система находятся в состоянии войны» [65] . Самое общее объяснение этой «войны» таково. Гражданство строится на принципе равенства (оно предполагает объединение индивидов в рамках данного общества в единый политический класс), тогда как капитализм с присущей ему классовой структурой необходимым образом порождает неравенство [66] . Главной задачей Т. Х. Маршалла и является выяснение того, каким образом и насколько глубоко гражданство модифицировало и в будущем сможет модифицировать капитализм. Главный же его вывод состоит в том, что посредством взаимной адаптации возможно сочетание и своего рода «примирение» противоположных принципов – гражданства и существования воспроизводимых капитализмом классов, социальной справедливости и экономической необходимости, рынка и обширной государственной регуляции общественной жизни и т. п. [67]
65
Marshall Т.Н. Op. cit. P. 84.
66
См.: Ibid. P. 84, 102-103.
67
См.: Ibid. P. 96–97, 110-111, 116-117, 119. «Примирение» этих противоположных принципов выглядит у Т.Х. Маршалла неокончательным, условным и даже с логической точки зрения непоследовательным. Но в пику тем, кто отождествляет совершенство общественного устройства с его логичностью, Маршалл иронически замечает: не логика управляет общественной жизнью, «человеческое общество может готовить съедобную пищу из мешанины парадоксов, не подвергая себя угрозе несварения, – во всяком случае, весьма долгое время» (Ibid. Р. 121–122).
4. У Т. Х. Маршалла гражданство – это определенное отношение между индивидами и государством. Недостатком концепций его либеральных предшественников (например, А. Маршалла) он считал непонимание того, что «ответственность за наделение [индивидов] правами должна быть прямо и открыто возложена на плечи государства», что гражданство – это не образ жизни, вырастающий из внутреннего мира человека, а то, что приходит к нему извне [68] . Тема борьбы за гражданские права, как уже отмечалось (см. сноску 14), занимает видное место в рассуждениях Т. Х. Маршалла. Но такая борьба – лишь катализатор действий государства, которыми устанавливаются и развиваются режимы гражданства. В качестве собственно граждан индивиды выступают скорее реципиентами и носителями прав, чем их «субъектами». В результате гражданство у Т. Х. Маршалла приобретает коннотации пассивности, если не сказать – клиентелизма. Следует отметить, что они вызывают у него тревогу, но никаких внятных рецептов «активизации» пассивно-потребительского гражданства он не предлагает [69] . Заметим, что в повествовании Т. Х. Маршалла о гражданстве «гражданскому обществу» нет места: оно излишне в «статусной» концепции гражданства, которая определяет его как прямое отношение между индивидами и государством.
68
См.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 70.
69
На роль таковых вряд ли подходят упования Маршалла на то, что упадок энергии гражданских чувств, который он отчетливо фиксирует в современном обществе, может быть компенсирован ростом приверженности «локальным сообществам» (аллюзия к Токвилю) и активным участием в жизни трудовых коллективов – благодаря деятельности профсоюзов и в логике осуществления «индустриальных прав» (см. сноску 13). См.: Ibid. Р. 119.
5. Хотя у Т. Х. Маршалла гражданство выступает формальным статусом, он рассматривает его включенным в исторические контексты и обусловленным ими. Это прежде всего означает, что свои реальные значения гражданство-как-статус обретает лишь в сочетании с действительными ресурсами, условиями и возможностями для его практикования. Так, «право собственности не есть право на владение собственностью; оно есть лишь право приобрести ее, если вы можете себе это позволить, и защитить ее, если вам удается ее получить» [70] . Говорить о равном праве собственности для богача и бедняка абсурдно с точки зрения реальной практики этого права, хотя одной из ее составляющих является именно идеализм презентации права собственности в качестве универсального [71] . Но точно так же можно показать неуниверсальность практик любого из гражданских прав – свободы слова, совести, собраний, равенства перед законом и т. д. Каждое из них предполагает обладание соответствующими ресурсами – интеллектуальными и/или материальными. Но их распределение между социальными группами никогда не бывает равномерным [72] . Как отмечалось выше, формула гражданства у Т. Х. Маршалла – «набор прав + институты». Последние и есть те (минимально необходимые) ресурсы, которые государство обеспечивает для более-менее равного пользования соответствующими правами гражданами данного политического сообщества [73] . Этим же определяется ключевое значение возникающих в XX в. социальных прав для стабилизации и эффективного осуществления всего комплекса прав: именно и только они обеспечивают доступ «всех» к «определенным стандартам цивилизации», включая, разумеется, гражданские и политические права [74] .
70
Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 89.
71
Презентация гражданских прав в качестве универсальных в эпоху становления капитализма непосредственно служила подрыву статуса тех, кто не мог выступить на рынке в качестве собственника (хотя бы своей рабочей силы). Она также использовалась для оправдания разрушения докапиталистических систем социального обеспечения слабых под предлогом наличия у них равного права испытать свое счастье в условиях «свободной конкуренции» (подробнее об этом см.: Fraser N., Gordon L. Op. cit. P. 94 ff; Somers M.R. Op. cit. P. 79–80, 95 ff).
72
Т. Х. Маршалл остроумно показывает, что при дефиците образования и соответствующих навыков логики, риторики, критического мышления и т. д. свобода слова утрачивает всякое реальное значение, во всяком случае – применительно к общественной жизни (см.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 88). Но ведь это справедливо, скажем, и для свободы совести. Зачем она, если мы неспособны критически мыслить в отношении «унаследованных верований»?
73
По мысли Т. Х. Маршалла, суды есть институт, обеспечивающий гражданские права. Но судебная тяжба – очень дорогое удовольствие, вследствие чего вплоть до середины XIX в., если брать пример Англии, было нелепо говорить хоть о каком-то подобии «равенства перед законом». Учрежденные в то время так называемые «суды графств» (County Courts) в некоторой степени облегчили доступ к правосудию «простым людям», но лишь в XX в. начинают приниматься более серьезные меры (при всей их классовой ограниченности) по снятию с плеч малоимущих непосильного для них материального бремени реализации права на «равенство перед законом». Описание Т. Х. Маршаллом противоречий и тенденций осуществления этого права в Англии см.: Marshall Т.Н. Op. cit. Р. 90 ff.
74
Ibid. P. 94–95.
В нашу задачу не входят обстоятельный обзор дебатов вокруг «статусной» концепции гражданства Т. Х. Маршалла и описание всех направлений ее трансформации. Более того, два из них, отождествляемых с «нормативным подходом» к гражданству, останутся за рамками нашего исследования. Речь идет о юридических и так называемых «моральных» концепциях гражданства. Первые представляют собой описания и трактовки соответствующих правовых положений, регулирующих вопросы гражданства на государствен ном, региональном и международном уровнях. Вторые являются экспликацией требований «морального разума» применительно к политической жизни индивидов. Д. Ролз отчетливо формулирует основы такого подхода следующим образом: «политическая концепция личности», или концепция гражданина», является «средством репрезентации [схем мышления] индивида как участника исходной ситуации», которая и выступает у Д. Ролза «естественно-договорной» моделью развертывания «морального разума». Автономия свободных и равных граждан как глашатаев правовых требований, таким образом, просто постулируется вне какого-либо содержательного отношения к реальным историко-политическим контекстам. Однако только эти контексты определяют то, осуществляются ли данные требования в действительности и как это происходит. Они определяют и то, какими конкретными смыслами наполняются (или не наполняются) правовые требования в той или иной исторической ситуации [75] . С точки зрения нашего исследования такие концепции неинтересны уже потому, что гражданство, идеалистически представленное ими всего лишь как должное, не нуждается в гражданском обществе в качестве условия и формы своей реализации. Поэтому такие морально-идеалистические концепции гражданства прекрасно обходятся без понятия гражданского общества [76] .
75
См.: Rawls J. Justice as Fairness in the Liberal Polity // The Citizenship Debates: A Reader / G. Shafir (ed.). Minneapolis: University of Minnesota Press, 1998. P. 63, 64-66.
76
Впрочем, существуют такие «моральные» концепции гражданства, которые апеллируют к гражданскому обществу. Характерным их примером могут служить взгляды Д. Коэн. Она настаивает на том, что в современных условиях (глобализации) гражданство должно быть осмыслено как то, что относится к универсальной и абстрактной «юридической личности» независимо от ее участия в политической жизни какого-либо (всегда исторически конкретного, а потому имеющего определенные границы) демоса. Соответственно, гражданское общество предстает у Д. Коэн лишенной каких-либо политических границ и какого-либо осязаемого исторического содержания сферой дискурса о таком универсальном и абстрактном гражданстве. Единственным «определением» гражданского общества оказывается то, которое описывает его в качестве «поперечной сферы социальных отношений (a transversal domain of social relations)». Эту сферу «характеризуют постоянно меняющиеся и вновь устанавливаемые контакты, связи, соединения, сети, формации общественности, способные распространяться сквозь любые местоположения, регионы и границы» (Cohen J. Changing Paradigms of Citizenship and the Exclusiveness of the Demos // International Sociology. 1999. Vol. 14. No. 3. P. 261. См. также: Ibid. P. 259–260). Определить, как нас учили классики, еще способные к строгому логическому мышлению, значит ограничить. То, что нельзя ограничить, что способно распространяться «сквозь любые границы», не может быть теоретическим понятием. С ним нельзя работать. В этом беда коэновского определения гражданского общества, и проистекает она из того, что гражданское общество оказывается здесь всего лишь «тавтологическим расширением» того же гражданства как пустого требования «морального разума». От рассмотрения подобных способов сопряжения гражданства и гражданского общества мы имеем право воздержаться.
Гораздо интереснее разобраться в том, почему теоретико-социологические концепции гражданства как статуса игнорируют гражданское общество. Для понимания этого целесообразно посмотреть на то, какие именно из приведенных выше составляющих теории Т. Х. Маршалла заимствуются и развиваются этими концепциями, а какие, напротив, затушевываются или вовсе исчезают из поля их зрения.
Помимо принятия исходного определения гражданства как статуса, социологические теории этого рода наследуют у Т. Х. Маршалла способ рассмотрения гражданства как отношения между государством и индивидами. И для этого есть основания. Серьезные историко-социологические исследования неоспоримо демонстрируют связь процессов формирования и развития современного государства, с одной стороны, и современной идеи и практики гражданства – с другой. Гражданство, пишет Р. Брубейкер, «является изобретением Французской революции. Формальное определение границ тех, кто считаются гражданами, установление гражданского равенства, включающего общие права и обязанности, институционализация политических прав, юридическая рационализация и идеологическая акцентировка различий между гражданами и иностранцами, артикуляция доктрины национального суверенитета и связи между гражданством и национальностью, замена прямыми отношениями между гражданами и государством опосредованных отношений, характерных для „старого режима“, – все это впервые на уровне национальной жизни принесла Революция» [77] . В том и дело, что современное государство в соответствии с логикой его централизации и «рационализации» является не просто организацией монополии на легальное насилие (аллюзия к М. Веберу), но и «членской организацией», т. е. организацией тех, кого оно конституирует в качестве своих граждан.
77
Brubaker R. Citizenship and Nationhood in France and Germany. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992. P. 35. Среди других крупных работ по теме «гражданство и современное государство» выделяются: Bendix R. Nation-Building and Citizenship. N.Y.: John Wiley, 1964; Poggi G. The Development of the Modern State. L.: Hutchinson, 1978.
Действительно, только членство в организации, именуемой «государство», делает права реальностью. Не только в том очевидном смысле, что лишь такое членство соединяет права с той принудительной силой их соблюдения, без обеспеченности которой любые права в политическом отношении являются лишь пустым звуком. Не менее важно то, что членство в организации «государство» решает то, что можно назвать «квадратурой круга» гражданства, – создает определяющую его конкретную абстрактность.
В самом деле, современное гражданство создается посредством абстрагирования определения гражданина (как бы оно ни менялось исторически) от целого ряда партикулярных определенностей человека, обусловленных его принадлежностью к социальным группам, возникшим по признакам соседства, вероисповедания, профессии, генеалогии и т. д. В наше время, имея в виду «типичные» условия, такое абстрагирование распространилось на признаки пола, цвет кожи, уровень дохода, и благодаря этому права, выраженные в гражданстве, оказываются «универсальными». Но именно членство в организации «государство» наполняет эту универсальность конкретным содержанием (идеология «прав человека» делает его «невидимым»). То же самое можно выразить и так: членство в государстве определяет то, на что распространяется абстрагирование, создающее современное гражданство, а на что – нет, так что это второе непосредственно в своей грубой материальности входит в как бы «самоочевидные» условия осмысления и практики гражданства. Так и создается конкретная абстрактность прав. Поясним это следующим рассуждением.
Существуют три основные сферы, в отношении которых каждый исторический режим гражданства должен решить, какие именно составляющие их элементы подлежат абстрагированию, а какие – нет. Обозначим эти сферы следующими вопросами: «кого именно считать „всеми“ теми, кто обладает гражданством?»; «на какие области социальной жизни распространяются считаемые универсальными права?»; «каково именно предметное содержание таких прав?». Несомненно, для каждого вида прав (гражданских, политических, социальных) эти вопросы решаются специфическим образом. Возьмем гражданские права в качестве иллюстрации того, как работает процесс абстрагирования, и сосредоточимся на праве собственности. Ведь именно гражданские права считаются наиболее абстрактными и универсальными – так что это даже порождает у некоторых авторов иллюзию, будто они могут существовать вне какой-либо связи с членством в определенных политических организациях (включая суб- и надгосударственные) (см. сноску 26).
Обладание правом собственности предполагает признание за индивидом, по крайней мере, правовой дееспособности, т. е. его соответствия принятым в данном обществе стандартам «полноценного человека». То, что современные гражданские кодексы признают право собственности даже за нерезидентами соответствующих стран, свидетельствует о распространении абстрагирования и на национально-гражданский признак определенности человека (хотя здесь всегда есть ограничения). Но не более того. Квалификации «полноценного человека», скажем, в психическом отношении, бесспорно, остаются. А можем ли мы (по крайней мере, после 3. Фрейда и, тем более, «Истории безумия в классическую эпоху» М. Фуко) всерьез считать такие квалификации «объективными медицинскими критериями», а не специфическими для данной культуры стандартами, при помощи которых она насаждает одни типы личности и репрессирует другие? Именно таким образом элементы грубой материи данного общества, от которых абстрагирование не производится, входят не замеченными обыденным и либеральным теоретическим сознанием в само понимание абстрактного и универсального права собственности. Как и любое право, оно проводит границу между «нами», дееспособными обладателями гражданских прав, и «ими», которые такой привилегией, как право, не обладают (или обладают в усеченном виде). Так в данном случае мы получаем ответ на первый вопрос: «Кого считать „всеми“, кто обладает правами?» [78] .
78
Другим способом конкретизации абстракции права собственности являются законы, обычаи, а то и политические решения, относящиеся к предметам собственности (в диапазоне от антимонополистической регуляции до отказа иностранцам в приобретении некоторых объектов, доступных для присвоения гражданами данной страны). Но это мы рассмотрим в связи с третьим из поставленных выше вопросов – о предметном содержании права собственности. В случаях же политических и социальных прав границы «всех» тех, кто ими обладает, конечно, более очевидны и непосредственно зафиксированы в самих их юридических определениях. Они показывают, кого государство считает «политическими гражданами» или на каких условиях может признать таковыми тех, кто ими в настоящее время не является, на какие именно группы населения и при соответствии каким требованиям распространяются те или иные социальные бенефиты и т. д.