Греческое государство
Шрифт:
При той таинственной связи, которую мы предполагаем между государством и искусством, политической страстью и художественным творчеством, полем битвы и произведением искусства, мы понимаем под государством, как сказано, лишь железные тиски, которые насильственно создают социальный процесс: в то время как без государства в естественном bellum omnium contra omnes общество в большей своей части и в не области семьи не может пустить корней.
Теперь, когда всюду образовались государства, стремление bellum omnium contra omnes время от времени концентрируется в страшных народных бурях и разряжается редкими, но зато более грозными ударами и молниями. Но в промежутках под сосредоточенным действием того bellum’а, направленного внутрь, обществу дается времени расти, зеленеть и, как только настанет несколько теплых дней, дать распустится блестящим
Говоря о политическом мире эллинов, я не буду скрывать, в каких именно явлениях действительности я вижу для искусства и общества одинаково опасные вырождения политических начал. Если б существовали люди, которые самим рождением были бы поставлены как бы вне народных и государственных инстинктов и которые, таким образом, считались бы с государством, поскольку оно касалось бы их личных интересов, то подобные люди должны были бы представить себя как последнюю государственную цель - ненарушимое сосуществование больших политических совокупностей, в которых им самим будет предоставлено следовать собственным побуждениям, прежде всех и безо всяких ограничений. С этим представлением в голове они будут содействовать той политике, которая наиболее обеспечивает эти намерения; в то же время не мыслимо, чтобы они, действуя против своих намерений, руководились бессознательным инстинктом и приносили бы себя в жертву государственной тенденции, немыслимо, потому что им недостает именно того инстинкта. Все остальные граждане государства находятся в неизвестности относительно того, что имеет ввиду природа с ее инстинктом государственности, и поэтому повинуются слепо; только стоящие вне этого инстинкта знают, чего они хотят от государства и что государство может им дать. Вот почему совершенно неизбежно, что такие люди приобретают большое влияние в государстве; они могут смотреть на государство как на средство, в то время как остальные, находящие под властью неизвестных намерений государства, сами являются лишь средством государственной цели. Идем далее. Чтобы лучше использовать государство для своих корыстолюбивых целей, необходимо, прежде всего, чтобы государство совершенно обходилось от тех страшно нерасчетливых военных конвульсий; потому они домогаются совершенно сознательно такого положения, в котором война была бы невозможностью. Для этого надо прежде всего по возможности ограничить и ослабить политические исключительные стремления и довести благоприятный исход наступательной войны и войны вообще до полной невозможности при помощи больших, равновесящих государственных групп со взаимным обеспечением последних; а с другой стороны, они стараются отнять от мира, чтобы иметь возможность апеллировать к эгоизму массы или к ее представителям; для этого им опять-таки необходимо медленно разложить монархические инстинкты народов. К этой цели они подходят при помощи всеобщего распространения либирально-оптимистического мировоззрения, имеющего свои корни в учениях французского просвещения и революции, следовательно, совершенно не германской, а чисто романской, плоской и не метафизической философии. Я не могу не видеть в настоящем национальном движении и в одновременном распространении всеобщего права голоса прежде всего действия страха войны . Я не могу не заметить на фоне этих движений как действительных носителей страха тех интернациональных безродных финансовых отшельников, которые при естественном отсутствии инстинкта государственности научились злоупотреблять политикой как биржевым орудием, а государством и обществом - как средством обогащения самих себя. Единственным противоядием против этого опасного отклонения государственной тенденции к денежной тенденции является война и опять-таки война; в ее возбуждении станет по крайней мере ясно, что государство не основано на страхе перед демоном войны как убежище для эгоистичных единиц, но дает этический размах в любви к родине и государям. И если я указываю на это использование революционных мыслей для выгод корыстолюбивой негосударственной денежной аристократии как на опасное свойство политической действительности; если я понимаю огромное распространение либерального оптимизма как результат попавшего в странные руки современного денежного хозяйства и признаю весь вред социальных положений вместе с необходимым упадком искусств, выросшим из того корня или сросшимся с ним, - то пусть простит мне при случае мое прославление войны. Страшно звенит серебряный лук этого демона; и хотя он шествует, ночи подобный, - он все-таки Аполлон, настоящий бог освящения и очищения государства. Но сперва, как говорится в начале Илиады он пускает свои стрелы в мулов и собак, после чего он попадает в людей; и всюду пылают костры с телами. Этим высказано, что война для государства - такая же необходимость, как раб для общества; и кто мог бы отделаться от этого сознания, честно спросив себя о причинах недостижимого греческого художественного совершенства?
Тот, кто войну и ее орудие, военное сословие, будет рассматривать в их отношении к вышеописанной сущности государства, должен прийти к тому убеждению, что в войне и военном сословии мы имеем перед глазами образ или, вернее прообраз государства.
Тут мы видим действие той военной тенденции - непосредственное разложение и разделение хаотической массы на военные касты , из которых из которых подымается пирамидально, на самом широком подневольном слое, строение “военного общества”. Бессознательная цель всего движения подчиняет под свое ярмо каждого частного человека и в разнородных натурах производит как бы химическое претворение их свойств, чтобы они были приведены в сродство с той целью. В высших кастах чувствуется уже сильнее сущность этого внутреннего процесса, а именно, что имеется ввиду рождение высшего гения, которого мы признали за первоначального основателя государства. На многих государствах, например на Ликурговом государственном устройстве Спарты, можно ясно видеть отпечаток основной идеи государства, рождение военного гения. Представим теперь первобытное военной государство в живом, бодром состоянии, за его настоящей ” работой”, и пусть вся техника войны предстанет перед нашими глазами; тогда мы не сможем удержаться от вопроса относительно всосанных нами отовсюду понятий о “достоинстве человека”, о “достоинстве труда”. А именно: согласуется ли с понятием “достоинство” труд, имеющий своей целью уничтожение своих достойных людей, а также подходит это понятие к человеку, которому поручен этот “достойный” труд или же в этой военной задаче государства взаимно уничтожаются эти взаимно противоречивые понятия? Я бы думал, что воинственный человек является лишь орудием для военного гения; и не как абсолютному человеку негению, а как орудие гения, который может желать и его уничтожения как средства военно-художественного творения - ему может быть присвоена некоторая степень достоинства, а именно достоинство стать орудием гения. Но то, что было здесь показано на единичном примере, имеет значение и в общем: каждый человек со своей его военной деятельностью имеет лишь постольку достоинства, поскольку он сознательно или бессознательно является орудием гения, из чего можно вывести этическое последствие, что “человек в себе”, абсолютный человек, не обладает ни достоинством, ни правами, ни обязанностями; лишь как существо, вполне предопределенное, служащее бессознательным целям, человек может оправдать свое существование.
После таких соображений совершенное государство Платона является творением гораздо большим, нежели это думают даже самые горячие из его поклонников, - не говоря уж о той улыбке превосходства, с которой наши “исторически образованные” люди любят отвергать подобное произведение древности. Настоящая цель государства - олимпийское существование и постоянно обновляемое рождение и подготовление гения, по отношению к которому все остальное является орудием, вспомогательным средством, способом - здесь найдена при помощи творческой интуиции и изображена с яркой осязательностью. Платон смотрел через ужасающе разрушенную герму тогдашней государственной жизни и открыл в ее ядре нечто и до сих пор божественное. Он думал, что можно вынуть этот божественный образ и что ужасная, варварски искаженная оболочка не принадлежит к сущности государства; все усердие и благородство его политической страсти устремились на эту веру, на это желание - то этого пыла он сгорел. Изъян же, состоящий в том, что в своем совершенном государстве он поставил на высшую точку на гения в его общем смысле, а лишь гения знания и мудрости и что гениальных художников он вообще исключил из своего государства, - этот изъян был прямым последствием сократовского суждения об искусстве, которое Платон присвоил себе в борьбе с самим собою. Этот более внешний и почти случайный пробел не должен мешать нам признать в общей концепции платоновского государства чудесный великий иероглиф глубокой и вечно требующей объяснения связи между государством и гением: то, что удалось угадать в этом таинственном произведении, мы высказали в этом предисловии.