Грехи царя Омара
Шрифт:
– Я понимаю, о мой прекрасный сын, что ты мечтаешь стать царем. Наверняка ты уже мысленно примерял, каково это – сидеть на высоких подушках в тронном зале, с высоты нескольких локтей посматривая на тех, кто окружает тебя.
Сын не произнес ни слова. Более того, он даже не изменил позы, продолжая оставаться безучастным к речам матери.
– Никто лучше меня не поймет тебя, о Мансур. Ибо и мне, точно так же, как и тебе, пришлось выжидать. Но я же победила.
Я стала царицей. И тебе, мой любимый мальчик, нужно лишь набраться терпения!
– О Аллах,
Эти слова очень не понравились царице. Ну разве зря она положила столько сил, чтобы воспитать из сына настоящего владыку, решительного и беспощадного?! А вырос мямля, робкий, как девочка… Более всего сейчас ее рослый красивый сын напоминал статую отчаяния, какой только можно вообразить такую статую – ведь Аллах запретил создавать человеческие изображения. Но то, что царевич отчаянно страдает, было видно даже надменной матери.
– Вообще ничего не нужно? Аллах милосердный, я не могу поверить в то, что тебе совсем ничего не нужно! Иначе, свободный от груза ответственности, ты бы птичкой порхал по дворцу. Но твоя поступь тяжела, взгляд печален, а кулаки сжаты, будто ты пытаешься удержать собственную тень!
– Да послушай же меня, женщина!
Впервые за много лет на Амани, царицу, дочь визиря, кто-то повысил голос. И кто же? Ее собственный сын! Это было для царицы столь удивительно, что она и в самом деле замолчала.
– Прости, матушка, что я позволил себе поднять на тебя голос! На тебя, истинную царицу, настоящую звезду на небосклоне моей души!
– Мальчик мой…
– Но, увы, дорогая матушка, ты сейчас говоришь не о том. Меня и в самом деле не интересуют ни власть, ни трон… Печалит меня лишь то, что брат мой, мой ближайший друг, занесся и стал называть меня слабаком и сопляком.
– О Аллах! Да как он, негодный сын наложницы, посмел говорить такое самому наследнику?!
– Быть может, матушка, он и сын наложницы… Но он и сын моего отца, великого царя Омара. И значит, мой кровный брат.
И царица вновь замолчала, прекрасно помня, что именно так и воспитывались мальчики – как братья, как самые близкие друзья, готовые броситься на каждого обидчика. У Амани хватило разума кивнуть и собрать все силы, чтобы выслушать сына, хотя внутри все кипело. На мгновение отвлекшись, можно сказать, что царица давно уже прикидывала тайком, что же такое сделать, чтобы ее сын, наследник прекрасной страны Ал-Лат, оказался единственным сыном своего отца. Но пока не то что говорить об этом, даже думать царице было рано. Своим звериным чутьем она чуяла, что еще не появился тот случай, каким она могла бы воспользоваться.
Царевич же тем временем собрал в себе все силы, чтобы
– Увы, матушка, мне приходится признаться тебе в вещах постыдных или даже недостойных. Конечно, не дело взрослому мужчине жаловаться своей слабой матери, но, увы, у меня нет друга, с которым я мог бы разделить свою печаль.
– Печаль, мой мальчик?
– Да, матушка, меня печалит то, что я не удостоился любви ни одной девушки. Они смотрят на меня лишь как на царственного сына, наследника престола… Ни одна еще не подарила мне ни призывного взгляда, ни поцелуя… Быть может, я нехорош собой? Быть может, я груб? Что же во мне такого, скажи мне, матушка, что отвращает от меня их всех?
«О Аллах, а я с ним говорила о серьезных вещах…»
– Но почему ты думаешь, что нехорош? Почему думаешь, что их что-то отвращает?
– Да потому, что Саид, сын наложницы… уже познал тайну женской любви! Он познал, а я по-прежнему вынужден пытаться подглядывать в щелочку, как развлекаются наложницы в гареме моего отца!
«Аллах милосердный и всемилостивый! Вот что его так мучит! Но почему я не додумалась до этого сама? Почему мне никто не доложил, что мой мальчик вырос, но не поумнел, что желание насладиться женщиной для него куда выше, чем желание насладиться властью?»
Ответов на эти вопросы у царицы Амани не было. И тогда она решила задать сыну еще один вопрос.
– Но почему ты, о мой мудрый сын, решил, что Саиду уже известны сокровенные тайны женской любви?
– Да потому, что он хвастается этим, как мальчишка, выигравший скачку! Потому что теперь он бросает на всех женщин такие призывные, жаждущие взгляды, что я удивляюсь, отчего он все же чаще спит один… Потому что он решил, что теперь он самый старший брат. А мы с Валидом по-прежнему мальчишки…
– Мальчик мой, никто лучше меня тебя не поймет. Не поймет и не научит…
На лице сына отразилась такое неподдельное отвращение, что царице Амани оставалось лишь рассмеяться, чтобы скрыть боль, которую причинил ей этот взгляд.
– О нет, я не думала учить тебя тайнам страсти. Я могу научить тебя лишь смеяться в ответ на такие неучтивые слова младшего брата. Смеяться и повторять про себя: «Я не тороплюсь, но приду с победой!» И тогда удача всегда будет на твоей стороне, будь это бой на учебных мечах или самая прекрасная из одалисок твоего отца.
Царевич смотрел на мать недоверчивым взглядом. Царице даже на миг показалось, что сын не понимает ее. Но она решила, что уже этой-то беде Мансура она сможет помочь. Точнее говоря, поможет Мансуру Ясмин, благодарная за то, что ее сыновья растут как царевичи. Уж она-то найдет среди гарема царя Омара опытную, но свежую наложницу, которая сможет преподать царевичу несколько уроков высокого искусства любви.
«А Саид-то наверняка нашел себе какую-нибудь горожаночку, способную лишь испуганно жаться к стенке, когда ее касается мужская рука…»