Грехи людские
Шрифт:
«Нам придется терпеть этих скотов...» Эта фраза вновь и вновь возникала у него в мозгу, так что Ронни даже головой потряс, желая избавиться от назойливых слов. Господи, ну уж нет! Никогда и ни за что! Жюльенна погибла, и весь мир для него померк. Плотная повязка на шее затрудняла движения. Он поднял к затылку руки, нащупал узел и развязал бинты.
На углу группа солдат сидела возле пустого джипа. На асфальте рядом с ними лежали автоматы.
– Ну что, закончили воевать? – спросил у солдат Ронни.
Они взглянули на него голодными, уставшими глазами; было видно, что им все обрыдло до чертиков.
– Да, войне конец, – ответил один из солдат с горечью. –
– Ну, я, например, еще не сдался, – ответил Ронни. Он нагнулся, поднял два автомата и швырнул их в кабину джипа.
– И куда же ты намерен отправиться с такой экипировкой? – спросил его старший сержант, не пытаясь задержать Ронни.
– Сам еще не знаю, – с застывшим лицом ответил Ронни. Открыв водительскую дверцу, он уселся за руль. – Туда, где сейчас японцы.
– В таком случае твой путь недалек, – угрюмо усмехнувшись, откликнулся старший сержант. – На этом чертовом острове, куда ни плюнь, всюду японцы.
Ронни повернул ключ зажигания. С третьей попытки мотор джипа завелся.
– Псих! – сказал старший сержант, когда Ронни, развернувшись, выехал на разбитую бомбежками проезжую часть улицы. – Господи, кто бы знал, что бы я отдал за вкусный, сытный ужин с пивком!..
Ронни ехал медленно. Он думал о случившемся с Жюльенной. Пытался воскресить в памяти ее образ. Он точно знал, где сейчас японцы. Склон горы у ущелья наверняка так и кишит ими. Он съехал с широкой асфальтированной дороги, стараясь держаться подальше от изувеченных бомбардировками домов и многочисленных трупов китайцев. Если вдуматься, не было и дня, когда он бы чувствовал себя с ней несчастливым. Ни разу не было такого, что он бы возвращался вечером домой, а она была бы не рада его видеть. Улицы мелькали одна за другой. Теперь он видел сотни и сотни японцев. Они сидели на корточках, отдыхали, ожидая заключительного приказа построиться и победным маршем пройти по Виктории. Его приближение не произвело на них решительно никакого впечатления. С момента капитуляции прошло уже немало времени. Белые флаги свисали почти из каждого окна. Все военные действия прекратились.
Ронни затормозил у поворота. Вонь от множества разлагающихся трупов пропитала воздух. Он подумал о мертвых солдатах, лежащих на склонах, о тех, кто медленно умирает ужасной смертью от ран, без воды, медицинской помощи и пищи.
Он вышел из машины и, обойдя джип, вытащил автоматы. Один сунул под мышку. Да, сознательно Жюльенна никогда не причиняла ему зла. Никогда. Она любила его сильнее, чем кого бы то ни было. Он был главным в ее жизни, как и она в его. Японцы с удивлением и недоумением смотрели на него. Кое-кто начал медленно подниматься.
– Сволочи! – выкрикнул Ронни. Он бросился на живот и открыл огонь. – Сволочи! Сволочи!!!
Том, как и многие другие, с кем ему довелось сражаться плечом к плечу, получил приказ отступить за несколько часов до объявления капитуляции. Японская армия, которая в высшем обществе Гонконга была постоянным поводом для шуток и прибауток, сумела поставить их на колени. Том испытывал жгучий стыд и не хотел, чтобы кто-нибудь это видел. Вместо того чтобы вместе с остальными переживать случившееся, он стоял в стороне, желая побыть в одиночестве. Его занимала мысль, по-прежнему ли Ламун в отеле «Гонконг». И вообще, в безопасности ли она?..
На следующее утро японцы ворвались в казармы и всех выстроили и обыскали. Погода стояла великолепная. В голубом небе сияло солнце.
Они стояли перед японцами на плацу. Один из солдат заинтересовался серебряной эмблемой на фуражке адъютанта командующего. Том почувствовал, как
– Скажите этому человеку, чтобы он вернул мою фуражку!
Тотчас же к нему подскочил дежурный офицер, выкрикнул какие-то оскорбления и несколько раз ударил адъютанта по щекам. Тому было неловко смотреть на адъютанта. Если события будут и дальше так разворачиваться, то его жизнь военнопленного будет явно не сладкой.
Два дня спустя их снова собрали вместе и сказали, что переводят в Цзюлун, в те самые казармы, где прежде были расквартированы мидлсексцы. С опущенными головами промаршировали они по улицам. Им в лицо издевательски улыбались японские солдаты в плохо сшитом обмундировании. Видели их унижение и китайцы, забитые и притихшие. Теперь никто не будет раздавать им бесплатную еду. И некому будет защитить их от наглых победителей. Белые флаги трепетали во многих окнах. Кое-где они перемежались с японскими, на которых было изображено восходящее солнце. Улицы были чудовищно грязными, под открытым небом тут и там валялись трупы китайцев, стояла ужасная вонь. Когда колонна проходила мимо сваленных в кучу трупов, глаза Тома сузились. Наверху лежали тела недавно убитых людей. Скорее всего они погибли уже после объявления капитуляции. Он подумал о Ламун и почувствовал, как страх охватил все его существо. Говорили, что белые женщины из отеля «Гонконг» будут переведены в лагеря временного содержания. Но как поступят японцы с Ламун, было неясно. Переведут ли ее вместе с европейскими женщинами или выбросят на улицу, чтобы она, как и другие китаянки, была вынуждена умирать голодной смертью.
– Не думаешь сбежать? – негромко спросил солдат, марширующий рядом с Томом.
– Даже не знаю, – ответил Том. Как раз в эту минуту он сам об этом раздумывал. Вот бы убежать из колонны, когда она будет проходить мимо отеля «Гонконг», найти Ламун и вместе скрыться. Но где найти убежище? В Чунгкине, военной столице Китая? Но до нее, должно быть, тысяча миль. Правда, там, кажется, есть британское посольство, где они окажутся в безопасности. Но от Гонконга до Чунгкина – сотни и сотни километров по занятой японцами территории.
Когда колонна подошла к полуразрушенному «Гонконгу», Том жадно оглядел окна: если бы хоть мельком увидеть Ламун! Убедиться, что она жива-здорова! Он пристально всматривался в окна, но ее нигде не было видно. С упавшим сердцем он плелся к паромной переправе, раздумывая, когда же доведется вновь встретить Ламун. И вообще, суждено ли ему когда-нибудь увидеться с ней.
Ламун устало отерла лоб ладонью. Поселившись в отеле «Гонконг», она стала медсестрой. Последние шесть дней она совсем не спала. Ламун и ведать не ведала, что колонна британцев и канадцев проходит мимо отеля, направляясь в концлагерь. Не знала она, что их поведут на причал, где уже ждали корабли для перевозки пленников в Цзюлун.
Если и была какая-то возможность пусть хоть мельком увидеть Тома, то в некотором смысле Ламун повезло, что она не видела его унижения. Ей было невыносимо думать, что Том мог попасть в плен. Казалось совершенно невероятным, что солдаты великой мировой державы понуро плетутся, а над ними издеваются и насмехаются японские солдаты.
Европейцы вокруг Ламун были потрясены и шокированы капитуляцией, которая казалась им немыслимой.
– А как же китайцы? Мне казалось, что Китай намеревался послать свои войска на помощь Гонконгу? – спросила пожилая англичанка.