Грехи людские

Пембертон Маргарет

Когда дверь за ним закрылась, Элизабет опустилась в кресло. Лицо ее по-прежнему оставалось смертельно бледным. Адам положил в чайную чашку две с верхом ложки сахара и размешал.

– Выпей, – сказал он, передавая ей чай. – Это тебя немного взбодрит. Выпей, Бет.

С детским послушанием она сделала несколько глотков.

Адам с участием сказал:

– А теперь расскажи, что произошло.

Ее дыхание стало ровнее, но когда девушка заговорила, в ее голосе отчетливо слышалась боль.

– Он одевался к ужину и вдруг сказал, что очень холодно. – В ее взгляде отразилась нестерпимая мука. – Я еще подумала, уж не простудился ли он. Но температуры у него не было. Я и решила, что, если на завтра вызвать доктора,

ничего страшного не случится. – Ее голос прервался, и она вновь зарыдала. – Если бы только я могла знать! Если бы сразу же, не откладывая, позвонила врачу! – Чай выплеснулся на блюдце, и Адам поспешил взять у Элизабет чашку.

– Поверь, все это ни к чему бы не привело, Бет, – уверенно заявил он. – Сердечный приступ или эмболию, такие сильные, как у твоего отца, нельзя предотвратить. Все равно ты ничем не смогла бы ему помочь.

– Но я могла бы хоть попытаться ему помочь! – сказала она. – Я такая размазня! Если бы ты только знал, Адам! Мы с ним ужинали и строили планы на ближайшее будущее. Он собирался уехать из Парижа и отправиться на юг, в Марокко. Вдруг сказал, что как-то странно себя чувствует и сразу же упал лицом на стол... – Ее голос был еле слышен, глаза стали темными, трагичными. – И больше не произнес ни звука. Даже моего имени не сказал. Так и остался лежать... Прибежали люди, и кто-то, скорее всего метрдотель, распустил ему ворот и ослабил галстук, но все уже было напрасно. – Она недоумевающе покачала головой. – Он был уже мертв, Адам. Папочка был уже мертв!

Адам остался с Элизабет на всю ночь. Он прилег на диване. Она смогла уснуть только после того, как подействовали таблетки. Лишь на несколько минут Адам покинул спящую девушку и спустился к управляющему, чтобы обсудить необходимые приготовления. К вящему облегчению администрации, Элизабет не собиралась устраивать в отеле никаких поминок, никаких выражений соболезнования, ничего в этом духе. И стало быть, остальным постояльцам не придется лишний раз задуматься о бренности человеческого существования. Тело останется в морге до отпевания, а потом его переправят в Англию, и Джером будет захоронен рядом с женой.

Пока Адам недолго отсутствовал, у постели спящей сидела горничная. Вернувшийся Адам с удовлетворением увидел, что она сумела убедить девушку съесть немного яичницы с тостами.

– Мне нужно позвонить Луизе Изабель, – слабым голосом сказала Элизабет. – Остальные могут подождать до утра... Я тут составила список всех, кому следует сообщить. Фамилии и телефонные номера. А также тех, кому нужно послать телеграммы.

Он взял у нее список, намереваясь освободить Элизабет от неприятной и тяжелой обязанности и заняться этим самому.

– Позвони принцессе Луизе Изабель, – сказал он, надеясь, что у той достанет такта не переигрывать, изображая безутешное горе. – Я распоряжусь, чтобы принесли подушку и одеяло. И смогу устроиться на диване.

– Спасибо! – Ее голос прозвучал с явным облегчением, а глаза красноречивее всяких слов выражали признательность за то, что он не оставил ее в одиночестве.

Если помощник управляющего и был склонен расценивать как странность то, что холостой мужчина средних лет просит постельное белье, чтобы переночевать в комнате семнадцатилетней девушки, только-только лишившейся отца, – если помощник управляющего в глубине души и думал нечто подобное, то внешне никак этого не выказал. Смерть постояльца была темой, которую никто из обслуги не обсуждал в открытую: это могло бы расстроить остальных постояльцев и создать определенные трудности для администрации. И если смерть месье Кингсли повлекла за собой странное желание месье Гарланда переночевать в одной комнате со взрослой дочерью покойного, стало быть, это обстоятельство следует принять как данность, и все. То есть не заметить.

Джером принадлежал к англиканской церкви, хотя в храм Божий хаживал

нечасто. Заупокойная служба состоялась в церкви Святого Георгия. Принцесса Луиза Изабель была в черных траурных соболях и в крошечной шляпке с черной вуалью, скрывавшей ее глаза. Четыре года она была любовницей Джерома и, хотя не потеряла голову и не захотела выйти за него замуж, тем не менее относилась к нему с большой симпатией.

Присутствовали и другие друзья Джерома: те, с кем он был связан деловыми отношениями, специально прибывшие из Лондона и Женевы; приятели, которые знали его главным образом по отдыху на Ривьере; титулованные особы, с которыми Джером познакомился через принцессу Луизу Изабель. Церковная служба, строгая и простая, была короткой, но торжественной. Адам почувствовал огромное облегчение, когда все закончилось. Все это время Франсин держалась за его рукав и время от времени прикладывала к глазам до смешного крошечный платочек. Элизабет стояла чуть в стороне, ее лицо было бледным, как у камеи. Светло-серебристые волосы были зачесаны в элегантный шиньон. Черное платье с короткой юбкой подчеркивало бледность девушки и ее поразительную стройность.

Адам опасался, что Элизабет не выдержит напряжения и не сможет выстоять службу до конца, а при виде гроба с недвижным телом отца в окружении множества цветов лишится чувств. Но подобного не случилось. Джером наверняка хотел бы, чтобы его похороны прошли строго и изысканно, и Элизабет старалась выполнить волю отца. Горе она рассматривала как крест, нести который она обязана не ропща.

Позднее в тот же день Адам вместе с Элизабет повез тело друга в Лондон. На следующее утро они оказались на большом безликом кладбище, где семь лет назад похоронили Серену. Тут нашел свой последний приют и Джером. Адам не стыдился слез, обильно струившихся по его лицу. Джерри был хорошим другом, и подобно Серене, он слишком рано ушел из жизни.

После кладбища в арендованном «роллсе» они отправились в отель «Савой», где Элизабет забронировала номер. Как ни велико было его горе, Адам втайне задавался вопросом, намерена ли Элизабет вести жизнь своего отца.

– Ты будешь жить на Итон-плейс или вернешься во Францию? – спросил он, когда они вошли в ее номер.

Она сбросила пальто на кресло.

– Ни то ни другое.

Чай поджидал их на серебряном подносе. Элизабет прошла через комнату, налила в удивительно изящные чашки чая с бергамотом и одну подала Адаму.

– Я думаю продать особняк на Итон-плейс и приобрести что-нибудь поменьше и поскромнее, с чем я смогла бы управиться. Где-нибудь в провинции. В Кенте или Суссексе, например. Там, где меня не станут преследовать воспоминания.

Она была в плотно облегающем тело платье, напоминающем черный шерстяной чулок, с длинными рукавами и высоким воротом. Узкая юбка заканчивалась у самых щиколоток. Волосы Элизабет по-прежнему были собраны на затылке. Она выглядела восхитительно, больше похожая на француженку, нежели на англичанку.

– А тебе не будет одиноко? – спросил Адам, круто повернувшись к окну и уставившись на Темзу.

– Мне будет одиноко повсюду, где бы я ни жила, – тихо ответила Элизабет.

Он ничего не сказал, только желваки заиграли на щеках.

Он услышал, как она поставила на стол чашку и произнесла:

– Я, наверное, никогда не смогу отблагодарить тебя за все, что ты сделал, дядя Адам. Правда, я думаю, что без тебя вообще не сумела бы справиться.

При этом давнишнем и очень детском обращении «дядя Адам» он поморщился. В последнее время Элизабет почти не называла его так. И решила почему-то назвать именно сейчас, когда он готов был свалять чудовищного дурака. Он ведь собирался сказать, что ей вовсе незачем оставаться одинокой. Что она вполне могла бы жить вместе с ним в Лондоне. Что он готов удочерить ее, жениться на ней. Все, что угодно, лишь бы только Элизабет оставалась с ним.