Грехи наши тяжкие (сборник)
Шрифт:
Потом приступ веселья прошёл, но настроение улучшилось.
«Ну и чего ты ноешь? – благодушно увещевал я сам себя, зажёвывая водку бутербродом. – Подумаешь, публиковать тебя перестали! Всю жизнь сочинял в своё удовольствие, да ещё и гонорары за это получал… У других вон и того не было».
Так-то оно так, но жить на что? Запасной профессии – нет, да и возраст поджимает. Немало лет, а дальше будет больше…
Умей я тачать романы из материала заказчика, жил бы сейчас припеваючи: гнал бы продолжение Мондье или Шванвича.
Взгляд мой упал на удочку в углу. Да. Когда рыбалка была ремеслом, а не развлечением, о подобной снасти и мечтать не приходилось. Раздвижной хлыст из чего-то там углеродистого, съёмная катушка с неестественно тонкой и прочной леской, стальные крючки… А когда человек шёл на ловлю ради жратвы, он брал дрын и дратву, а крючок выгибал из проволоки.
Интересно, какое ещё из так называемых серьёзных занятий станет забавой в будущем? Сельское хозяйство? Так давно уже вроде… Взять, к примеру, дачников. Та же Лада Егоровна – кто она? Фермер-любитель. Овощеводство… садомазоводство… Причём никакой прибыли – одни расходы.
А что на очереди? Политика? Бизнес? Армия? Вот это уже любопытно. Конгрессмен-любитель… Над этим стоит поразмыслить.
Тени за окном переместились, день клонился к вечеру. Надо полагать, ушёл мой Боренька. Другого заказчика побрёл искать.
Покинув дом, я направился по застеленной линолеумом дорожке к штакетнику. Отомкнул калитку, выглянул на всякий случай.
– Хозяин…
– Ну и что ты из этого сможешь построить?
Мы стояли над пыльным курганчиком обломков, оставшихся после уничтожения обвалившейся подсобки. Прежние владельцы участка когда-то хранили в ней дрова. Неповреждённых кирпичей в общей груде не наблюдалось.
Он поднял на меня тёмные, радостно вспыхнувшие глаза.
– Всё могу. Чего надо?
Я не выдержал и ухмыльнулся.
– Да мало ли чего мне надо! Ворота вон надо…
Он встревожился, огляделся.
– Железо есть?
– Ржавое.
– Покажи.
И двинулись мы с ним к сваленному неподалёку дачному металлолому, изрядно, как я и предупреждал, поглоданному коррозией. Там имелось всё: от дырявого ночного горшка до велосипедной рамы.
Восторгу Бори не было предела.
Разумеется, я совершил непростительную глупость, позволив этому этническому психу войти в калитку. Ну вот как его теперь выставишь такого!
Воздух за домом был накрест простёган мошкой. Отмахиваясь от мелкой летучей пакости сигаретой, я хмуро следил за тем, как нарастает идиотизм ситуации. Мой мигрант, не обращая внимания на кровососущих, суетился вокруг ржавых останков и с умным видом прикладывал инструмент то к замшелому ротору бывшего электромотора, то к половинке гигантской дверной
Кстати, об инструменте. Во-первых, понятия не имею, что это за штука. Во-вторых, мне казалось, будто сначала, когда мы сегодня с Борей встретились впервые, в руках у него было нечто иное: курбастенькое, отдалённо схожее со слесарными тисочками. А то, чем он в данный момент тыкал в мою ржавь, скорее напоминало цельнометаллический молоток, по короткой рукоятке которого за каким-то дьяволом шла крупная резьба.
Готов допустить, что это два разных устройства. Тогда где он таил второе? И куда дел первое?
На моё счастье, за штакетником послышалось фырчание автомобильного мотора. Кажется, кто-то притормозил напротив калитки.
– Ну ты пока здесь смотри давай… – барственно, как и подобает владельцу имения, распорядился я. – Там ко мне вроде прибыли…
И тронулся на звук, искренне надеясь, что, пока буду идти до забора и обратно, авось соображу, как мне поступить с неодолимым Борей.
Неужели всё-таки жулик? Тогда в чём смысл жульничества?
Вышел на улицу – и чуть не присвистнул от изумления. Ай-ай-ай-ай-ай! Ну кто же так делает? Даже дети малые знают: нельзя возвращаться на место преступления.
Возле штакетника стояла обшарпанная «семёрка» с прицепом, из которой высаживались те самые башибузуки, что всего за девятнадцать тысяч возвели уникальный забор, мимо которого я теперь прохожу, стиснув зубы, чтобы не заржать. Впрочем, в их оправдание следует сказать, что остановились они, осмотрительно не доехав до участка Лады Егоровны метров этак тридцать.
– Хозяин, строиться будем? Из нашего матерьяла…
– Ну-ка, поди сюда, – сказал я.
Старший басурман (лет двадцати на вид) почуял неладное и на всякий случай отступил к открытой дверце «семёрки».
– Да ладно тебе! – пристыдил я его. – Подойди. Дело есть.
Поколебавшись, подошёл.
– Ваш? – спросил я, указывая в сторону дома, из-за которого очень кстати показался Боря, сосредоточенно высматривающий что-то под ногами.
Голый по пояс заборостроитель остолбенел. Смуглые щёки его стали пепельно-серыми.
– Нет! – хрипло выдохнул он. – Не наш.
Порывисто повернулся ко мне.
– Прогони его, хозяин!
– Почему?
– Плохой человек!
– Ты его знаешь?
Но тот уже метнулся за руль. Взволнованно каркнул что-то по-своему, дверцы захлопнулись – и «семёрка» рванула с места.
Вот это да!
В дачной улочке оседала белёсая пыль, а я всё смотрел вослед бултыхающемуся по ухабам прицепу и пытался собраться с мыслями. Собственно, что мне удалось выяснить? Они с ним знакомы, и они его боятся. Тихого тронутого втирушу Борю… И ведь не просто боятся! Я вспомнил их искажённые лица за пыльными стёклами – и что-то стало мне зябко.