Грехи наши тяжкие (сборник)
Шрифт:
Плохой человек… Хотелось бы знать, что это означает в понимании проходимца, ободравшего на девятнадцать тысяч Ладу Егоровну!
– Хозяин…
Я вздрогнул. Настолько был весь в себе, что даже не заметил, как он подошёл.
– Пойду я, хозяин… – смиренно доложился Боря.
– Ты ж вроде строить собирался! – вырвалось у меня.
– Нет, – вздохнул он. – Сейчас – нет. Ночью.
– Почему не днём?
– Днём заметят.
– Кто заметит?
– Заметят, – уклончиво повторил он.
– И что будет?
– Накажут.
– За
– За то, что строю…
Да-а, с ним точно не соскучишься.
– Так тебя уж заметили!
Удивился слегка. Но, кажется, не испугался.
– Кто?
Я объяснил. Боря наморщил низкий закоптело-коричневый лоб.
– Забор это они строили? – несколько отрывисто уточнил он.
– А то кто же! Они…
Сокрушённо покачал головой.
– Наказывать надо… – с упрёком молвил он.
В памяти немедленно всплыли искажённые смуглые лица в салоне «семёрки».
– Так ты их уже наказывал?
– Нет, – сказал он. – Других один раз наказывал.
Ни слова больше не прибавил – и пошёл.
– Постой! – ошеломлённо окликнул я его. – Ты куда? Мы ж с тобой ещё ни о чём не договорились!
Обернулся с детской обидой в глазах.
– Как не договорились? Договорились! Ты мне не платишь – я тебе не плачу. Ты мне разрешаешь строить ворота – я тебе строю ворота… Как не договорились?
С кем же я связался?
Будь он, допустим, аксакал вроде того тюрка из Бухары, который за три дня вспахал сколько-то там гектаров, это, конечно, пусть не всё, но хотя бы многое объяснило… при том, разумеется, условии, что молодые отморозки, разъезжающие на обшарпанной «семёрке» с прицепом, ещё почитают старших.
Однако Боря-то и сам довольно молод!
«Один раз наказывал…» Кого он мог наказать? Скорее уж таких, как он, наказывают…
Но ведь испугались же они его, чёрт возьми!
И что это за чушь с ночными сменами? Почему нельзя строить днём? «Заметят…» Кто заметит? Башибузуки, как видим, отпадают… Стало быть, приходится допустить наличие некоего смотрящего, чья обязанность – контролировать деятельность всех строителей-агарян на территории поймы…
Стоп! Опять чепуха получается. Если Боре запрещено строить, почему он так спокойно отнёсся к тому, что о его присутствии стало известно тем же башибузукам? Они же смотрящему стукнут!
А самое главное – наши с ним денежные взаиморасчёты. «Ты мне не платишь – я тебе не плачу». Пожалуй, самым, с моей стороны, разумным было бы временно отбросить версию о Борином сумасшествии. От сумасшедшего можно ожидать чего угодно, а меня это никак не устраивает. Мне бы, знаете, хотелось большей определённости.
Тогда прикинем возможный ущерб. В худшем случае ничего он не построит, а старые ворота сломает… Ну и шут с ними, с воротами! Они и сами скоро развалятся…
А вдруг наводчик? Прикидывается тронутым, а сам высматривает, как бы дачу ограбить… Да на здоровье! Дача у меня под стать воротам. Ноутбук я оставил в городе (за ненадобностью), а здесь единственный ценный предмет – подаренная сыном удочка.
За ветхой пластиковой сеткой распахнутых окон сгущался сумрак и безумствовала мошка. Я выцедил последнюю на сегодня стопочку, закусил, прислушался. Ни звука. Похоже, наколол меня Боря. Может, оно и к лучшему…
Стоило так подумать, в дверь постучали.
– Хозяин…
Откинул крючок, открыл. Вошёл Боря, опять-таки держа в руках нечто странное. К тому времени я был уже не то чтобы навеселе – во всяком случае, чувствовал себя достаточно раскованно, чтобы задавать прямые, а то и просто бестактные вопросы.
– Слушай, – сказал я. – Что это у тебя?
– Инструмент.
– Я понимаю. Как называется?
Он посмотрел на меня, словно бы усомнившись в моих умственных способностях.
– Инструмент, – с недоумением повторил он.
– Ну допустим. А что ты им делаешь?
Наверное, открыто пожать плечами показалось ему невежливым, но мысленно он ими, точно говорю, пожал.
– Так – шлифую, – объяснил он. – А так… – Боря что-то сдвинул, что-то вывернул, отчего агрегат преобразился полностью. – Так – режу…
– Надо же, что придумали! – подивился я. – Дорого стоит?
– Дорого… – с кряхтением признался он.
А я почему-то покосился на стоящую в углу собранную удочку. Как хотите, а было что-то общее в этих двух предметах. Ну понятно: цена, дизайн, способность к трансформации… И что-то ещё.
– Японская, чать? – полюбопытствовал я.
– Нет, – сказал Боря и, помявшись, добавил: – Работать надо, хозяин… Ночи короткие…
– Ну пошли! – бодро сказал я.
– Куда? – всполошился он.
– С тобой. Посмотреть хочу.
– Как ты будешь смотреть? Темно!
– А ты как?
Вместо ответа он достал и надел какие-то хитрые очки с круглыми сетчатыми стёклами. Должно быть, для ночного видения.
– А-а… если с фонариком?.. – заикнулся я.
Насупился мой Боренька, стал суров. Даже очки снял.
– Тогда не буду работать, – сердито сказал он. – Так не договаривались.
Всю ночь за домом шуршало, постукивало, временами шипело. Поначалу я то и дело вставал с постели и, пробравшись ощупью в заднюю комнатку, припадал к залатанной скотчем оконной сетке. Ночь, как назло, выпала безлунная, а свет Боря включать запретил. Увидят.
За окном пошевеливалась тьма, а рассеянное сияние уличного фонаря пролепляло только верхушку старой вербы у пруда.
Я лежал на спине, глядел в чёрный дощатый потолок и поражался тому, с какой лёгкостью мы подчиняемся любому абсурду и начинаем играть по его правилам. Ведь это же бред в чистом виде: помешанный, которого я впервые вижу, предлагает мне за свой счёт превратить кучу мусора в ворота, ничего не прося взамен, кроме права на труд в кромешной темноте, – и я соглашаюсь! И лежу, как дурак, в собственном доме, не смея включить свет!