Шрифт:
То утро помню, как сейчас — пятница, что-то в районе половины десятого. Мы как раз вылезли из палатки, чтобы успеть до обеда подмести в «консерватории» с черного хода то, что не успели выгрести другие команды с поваром Жоржем у нас имелась на этот счет особая договоренность — и задержались посмотреть, как Ленка заводит «Скат» на посадку.
Не помню точно, что меня отвлекло — кто-то что-то сказал, или просто развязался шнурок, но когда я вновь взглянул на небо, «Скат» уже отвесно падал на полосу, завалившись на крыло. Удара мы почему-то не
По дороге нас обогнали машина техслужбы и джип Гарковена с болтающейся в кузове стойкой радиосвязи. В спину дышали двое ребят из «Крыльев», по всему полю мелькали бегущие от палаток фигурки.
Когда мы добежали, на полосе уже во всю орудовали пеногасителями две пожарные машины, аварийная команда в термоустойчивых костюмах возилась с покореженным фонарем, рядом с носилками наизготовку дожидалась бригада медиков. Петрович кинулся было туда, но не добежал — жарило так, что уже метров за двадцать трещали волосы. Похоже, при ударе рванули топливные танки — на полполосы растеклась лужа жидкого огня, композитное покрытие пузырило, как масло на сковороде.
Это покажется странным, но тогда мы просто стояли и смотрели, как спасатели извлекают из развороченного фонаря то, что осталось от Ленки. Случившееся просто не укладывалось в голове. Все мы в жизни бились, порою крепко — но не так. Тем более, что Ленка «кээмэс», краса и гордость команды, и вылет-то всего лишь тренировочный… Гарковен что-то орал в мегафон, вокруг суетилась масса народу, а у меня в голове назойливо крутилась дурацкая мысль, что без Ленки места в полуфинальном зачете нам не видать, как своих ушей без зеркала…
Машина медслужбы, надрываясь сиреной вырулила с полосы, увозя к служебным куполам то, что еще несколько минут назад было лучшим пилотом нашего аэроклуба, я услышал, как за спиной всхлипнула девчонка из «Крыльев» и только тогда осознание трагедии обрушилось всей тяжестью, будто это меня, а не Ленку вдребезги разнесло о равнодушный композит полосы… Солнечное утро потемнело, вдруг накатило тяжкое отупение. К нам подходили ребята из других команд, что-то говорили — я не слышал, потому что вдруг с ужасающей ясностью понял — Ленки больше нет.
Пошатываясь, подошел Петрович — дурацкая маска все еще болталась на шее, за прошедшие десять минут он успел полностью высохнуть. Мы как по команде подались к нему, сгрудившись вокруг, будто перепуганные щенки…
— Идите в палатки, ребята… — только и сказал он, и голос нашего тренера, всегда звучавший для нас Гласом Божьим вдруг оказался тонким и хрупким, как пергамент.
И мы пошли. Мимо опять пронесся джип Гарковена — стекла его хамелеонов на миг сверкнули в нашу сторону, и мне почему-то стало не по себе.
Море дышало вечерней влагой, вдребезги расшибаясь о прибрежную гальку. Фиолетовое небо было чистым-чистым, без привычных росчерков инверсионных следов — полеты пока прикрыли, в ангарах команды техников по винтикам перебирали все машины на предмет скрытых неполадок. В отдельном боксе спешно собранная комиссия по кусочкам изучала то, что осталось от ленкиного «Ската».
Шурша кроссовками я спустился с откоса на берег — к темному силуэту Янки на фоне закатной дорожки.
Пахло йодом и степью.
— Есть остров на том океане, — не оборачиваясь, сказала Янка, пустынный и мрачный гранит… На острове том есть могила, а в ней император зарыт…
— К чему ты это? — спросил я.
— Вспомнилось, — она села прямо на мокрый валун, опустив босые ноги в воду. — Есть такое стихотворение у Лермонтова. Называется «Летучий корабль». О Наполеоне.
Ее кроссовки лежали у самой линии прибоя. Я нагнулся за ними.
— Пойдем. Уже скоро отбой…
— Иди, — Янка зябко ссутулилось, и мне вдруг захотелось обнять ее, согреть. — Я догоню…
Возвращаться без нее я не собирался. Мы все чувствовали себя не лучшим образом, но Яна — лучшая Ленкина подруга. Вслух никто об этом не говорил, но имелись серьезные основания считать, что их отношения были гораздо ближе простой дружбы, и мне вовсе не хотелось, чтобы Янка выкинула какую-нибудь глупость.
Я сел, машинально набрал в кулак мелкой гальки. Гладкие камни оказались неожиданно теплыми по сравнению с вечерней прохладой.
— Петровича жалко, — сказала Янка, не оборачиваясь. — И Еву, наверное, отстранят…
Ева — наш младший тренер. Именно она этим утром вела Ленку с земли.
— Петрович сейчас в куполе, у Гарковена, — сказал я. — Может быть, ему и удастся отстоять Еву. Ведь нарушения техники безопасности не было.
— Юра… Как ты думаешь, нас снимут с соревнований?
Я ее понимал. Ленка значила для Яны слишком много, и сейчас она спасалась единственным доступным способом — пыталась заглушить большую боль меньшей.
— Не знаю… Смотря что скажет комиссия. Там еще какой-то хмырь из Федерации приперся — Гарковен так и стелется, видать, крупная шишка…
Снять нас могли запросто — просто от греха подальше. В Федерации к российским командам отношение особое — почему-то там сложилось мнение, что все сделанное в стране берез и медведей непременно должно рассыпаться на лету. Это при том, что в последних трех авариях фигурировали две «Сесны» канадская и шведская — и один штатовский «Бёрд». Кстати, с зачета сняли только шведов — за грубое нарушение предполетного осмотра.
По мне, так летал я и на том, и на другом. «Сесна», ничего не скажу, классная машина, верткая, и все равно — надежнее «Ската», наверное, только «Кондоры», но это вообще не аппарат для хай-класса — комп на двух турбинах, его просто не заставишь сделать что-нибудь мало-мальски рискованное, автоматика не позволит.