Грешная и святая
Шрифт:
– Кажется, это был отвратительный человек.
– Возможно, – сказал он сухо.
Инстинктивно Крессида коснулась его руки. Тут же она поняла, что это было неосторожно, но было слишком поздно. Он взял ее руку и накрыл своей ладонью.
– Ты дрался? Снова? – спросила она, разглядывая ссадины на его руке.
– У меня нет такой привычки. По крайней мере если не считать спарринга.
– С кем ты дрался в Стокли? С Крофтоном?
– Увы, нет! Это был Веселый Роджер. Не спрашивай о подробностях.
Ее так и подмывало расспросить его, но она выучилась кое-чему за эту ночь. Однако ей хотелось заплакать
– Ну, если ты дрался не из-за женщины… – Она содрогнулась, с ужасом уловив в своем голосе кокетливые ноты.
Улыбка снова заиграла на его губах, глаза заблестели.
– Ревнуешь?
– Нет!
Он удивленно поднял брови.
– Ну хорошо, немного. Ведь сегодня ночью ты был моим партнером на маскараде.
– И все еще остаюсь им… – Он поцеловал ее руку. – Рокселана…
Крессида чувствовала волнение. Как она могла подумать, что страсть умерла, опасность прошла? Одно касание, один взгляд – и она снова мечтала прижаться к нему, гладить его тело, целовать. Стук копыт казался биением ее сердца.
Она выдернула руку.
– Итак, ты нашел кольцо и письма, – напомнила она ему.
Он вздохнул и продолжил:
– Там было только одно письмо дяди, написанное им после рождения ребенка, и в нем дядя снимал с себя ответственность за него. Похоже, вместе с письмом он выслал женщине денег, но это, очевидно, был прощальный подарок. Остальные письма – от Жанин Бурро, которая умоляла о помощи, напоминая дяде о его обещаниях. Она верила, что он увезет ее в Англию и обеспечит безбедную жизнь ей и ребенку. Может, он получил эти письма и проигнорировал их, а может, не получал их вообще. Вскоре после рождения Жана-Мари революция повергла страну в хаос.
– Ты знаешь, что стало с этой женщиной?
– Нет, но думаю, что она жила, торгуя своим телом. У нее не было других способов прокормить себя и сына.
– Значит, Жан-Мари здесь? Что он ищет? Деньги? Хочет отомстить?
– Я не знаю. Он никогда прямо не обращался ко мне, но его поведение вызывающе. Я собираюсь вызволить его из тюрьмы и все выяснить. Не хочу, чтобы грязная история моей семьи обсуждалась во всех газетах и на каждом углу. Это значит, что Ле Корбо должен снова выйти на большую дорогу.
– И поэтому ограбил Крофтона… О Боже! Я не думаю, что он заявил об этом властям.
– И я так не думаю. Я сделал еще одну попытку. Вот почему мне пришлось надолго оставить тебя связанной в моем доме. Я прошу прощения за это.
Казалось, это было так давно – когда она лежала связанная, с повязкой на глазах, не зная, что будет с ней.
– Мне удалось остановить самолюбивого старого адвоката, который торопился к умирающему, – он сам заявил об этом – и забрать у него золотые часы и несколько гиней. Надеюсь, это сработает. Я не хотел бы заниматься этим снова.
– Но ты все же предложил помочь мне! Не так-то просто будет получить мои семейные драгоценности.
Неужели он испытывал неудобство, этот искушенный герцог?
– Не люблю бросать дела неоконченными.
Крессида улыбнулась ему с неподдельной нежностью. В герцоге Сент-Рейвене было много такого, о чем она сожалела, но у него было благородное сердце, и он серьезно относился к своим обязанностям. Даже по отношению к кузену-бастарду, иностранцу.
– Что
– Вскоре он выйдет из тюрьмы. Я знаю, где живет Жан-Мари Бурро и чем он занимается. Он должен будет вернуться к нормальной жизни, чтобы отвести от себя подозрения, поэтому его будет легко найти и заставить открыть истинные намерения.
– Эти слова звучат как клятва мести. И это в наш просвещенный век?
– Этот век не столь просвещенный, как вы полагаете, мисс Мэндевилл из Мэтлока. Я думал, что вы успели заметить это.
– Не смейся надо мной.
– Разве я смеялся? Прошу прощения. Но этот мир не ручная птичка, Крессида. У него есть клюв и когти. Будь осторожна! Что же касается этого француза, то у меня есть власть и влияние, чтобы сделать его жизнь очень безрадостной, если я того захочу и если он этого заслуживает. Ле Корбо должен исчезнуть, – сказал он, как будто его слово было законом. – Нельзя допустить скандала, который поднимется после его поимки. Однако кажется, мой дядя отвратительно обошелся с ним и его матерью. Если он хочет получить какую-то компенсацию, то я постараюсь сделать это.
– А что, если тебе захочется остаться разбойником?
– Это был вынужденный поступок.
– Фамильная черта?
Его глаза сверкнули.
– Не смейтесь надо мной, мисс Мэндевилл. Я могу быть серьезным и даже благородным.
Крессида вздрогнула от его гнева, но затем поняла, что это было больше похоже на боль. Она пускала в него стрелы, как будто он был в броне, но, возможно, на нем не было доспехов…
– Быть герцогом – это не одно сплошное удовольствие, знаешь ли. Я провел почти все лето, занимаясь делами, а не только поиском Бурро. И не на оргиях, если уж на то пошло. Последние шесть лет я официально находился под опекой герцога, но мы так сильно не любили друг друга, что избегали встреч с тех пор, как я достиг совершеннолетия. Мне нужно многому научиться. То, что от испуга я уехал за границу, как только унаследовал титул, не пошло мне на пользу. Я был напуган.
– Чего ты испугался?
– Герцог умер от сердечного приступа, очень внезапно. Он болел, но не было никаких признаков того, что он скоро умрет. Я не был… готов. Я как-то верил, что это никогда не случится.
– Ты не хотел быть герцогом?
Дрожащий свет свечей мог обманывать, но казалось, он в самом деле удивлен ее вопросом.
– Кому это нужно? Только тому, кому нравится, когда перед ним пресмыкаются. Это огромная ответственность, и не только в смысле собственности.
– Богатство? Роскошь? Возможность поступать как хочется?
– Я понял, что не могу поступать, как мне хочется.
Его тон, его взгляд сказали ей, что он имеет в виду.
– Что же касается богатства и роскоши, – продолжал Трис, – можно иметь все это, не обладая титулом. Поверь мне, жизнь богача Триса Трегеллоуса была бы куда легче. Зачем мне двенадцать домов в шести странах, земли, сотни слуг и тысячи арендаторов, которые все зависят от меня?
– Двенадцать домов? – повторила она. – В шести странах?
– Англия, Шотландия, Уэльс, Ирландия, Франция – может, я смогу вернуть его, – и Португалия. Есть виноградник, а я не знаю ничего о виноделии.