Грешница
Шрифт:
— Веселей, девочка! Мир прекрасен! Наше преимущество в том, что тропа очень узка и по ней можно пройти только гуськом, по одному, так что перед нами будет только один враг.
Только он успел это сказать, как из-за выступа появилась рука с копьем, а затем голова воина с горящими ненавистью глазами. Измаил первым ударом перерубил копье пополам, а вторым отсек ему руку, и пропасть поглотила врага. Затем наступила сумятица. Нападающие пошли штурмом, лезли через трупы своих же убитых. Ни Эсфирь, ни Измаил не могли бы потом рассказать, как они сражались в эти минуты. Они кололи, рубили, отскакивали… Их самих ранили, но они этого не замечали. И очнулись и пришли в себя
Измаил лег и приложил ухо к земле: не слышен ли дальний конский топот отряда, мчавшегося им на помощь?
Но земля молчала. Они стали осматривать раны друг друга, чтобы перевязать какими-нибудь лоскутами. Время шло, и опять они радовались, что так долго им удалось задержать врага. Опять они прикидывали в уме и решили, что Роам должен быть в Общине и теперь поднимает тревогу. Кого пошлют? Наверное, Габриэля с его отрядом, так как Габриэль только вчера вернулся из разъезда по пустыне. Дыша полной грудью, Измаил встал у края пропасти и стал смотреть на противоположный берег ущелья. Там у самой воды шумливой реки росло старое одинокое дерево. Широко раскинулась его пышная крона, а верхушка достигла уровня, на котором стоял Измаил. В неподвижном воздухе, где не было ни малейшего ветерка, вдруг на этом дереве как-то странно зашевелилось несколько веток. Измаил стал всматриваться, и ему казалось, что он видит какую-то фигуру. В этот момент в воздухе просвистела стрела и глубоко вонзилась в его бедро. Измаил понял — стреляли в него с дерева по ту сторону ущелья. Стреляли сбоку, а сбоку они были беззащитными.
Спасение только в одном — скорее убить этого стрелка, пока он не успел перестрелять их. Измаил протянул руку к колчану — ни одной стрелы. Тогда он вырвал вражескую стрелу из своего тела, положил ее на тетиву и тщательно прицелился. Он спустил стрелу, но и стрелок с той стороны ущелья в то же время выстрелил. Две стрелы со свистом понеслись навстречу друг другу и разминулись в воздухе.
Стрелок с дерева тяжко рухнул, ломая по пути ветки, на землю. Вторая стрела несла смерть Эсфири. Глубоко она вонзилась в белую высокую грудь, к которой так и не успел прикоснуться с любовной лаской Измаил. И, широко раскрыв глаза, недоуменным взглядом смотрела на нее Эсфирь, как бы вопрошая: «Смерть ли это?».
Раскинув руки, она бросилась к Измаилу и повисла у него на шее. Как полное осенней грусти и замирающее вдали курлыканье улетающих журавлей, тихо прозвучали ее слова, временами переходящие в шепот.
— Вот и конец моей жизни. Коротка же она была, и много в ней ошибок… Зато я встретила тебя… Если встретишь Учителя, скажи Ему, что загубленную мною жизнь, которую Он возвратил мне в Иерусалиме, я достойно донесла до конца.
— Ты отдала ее за других, именно так, как Он учил! — страстно воскликнул Измаил.
— Матушка Зара, — вновь заговорила Эсфирь, — учила меня, что жизнь бесконечна, что умирает только тело, а не дух, который и есть мы сами, что любовь, если она настоящая, связывает людей навсегда. И снова и снова полюбившие друг друга будут умирать и рождаться много-много раз, чтобы наконец слиться в неописуемом блаженстве. Веришь ли в это?
— Верю! Потому что ты в это веришь, и что может быть лучше такой веры, — произнес Измаил и еще ближе наклонился к Эсфири. — Об одном тебя молю, — страстно прошептал он, — не улетай сразу, как только сбросишь с себя это израненное тело, а побудь около меня, ибо я скоро последую за тобой и мы вместе полетим в ту страну, куда уходят все умирающие и откуда приходят все рождающиеся
Пока он это говорил, конвульсия прошла по лицу Эсфири и она замолчала, но губы ее еще немного продолжали двигаться, и, хотя ухо не могло уловить звука, Измаил догадался, что она сказала: «Я подожду».
Перед внутренним взором Эсфири пронеслась, как это бывает у всех умирающих, вся ее жизнь в мельчайших подробностях с раннего детства. И опять она увидела себя идущей на казнь в Иерусалиме. Тут калейдоскоп ее видений замедлился, дав Эсфири возможность вспомнить, что она уже третий раз проходит этот путь. И вспомнила она тогда, что на месте казни Иисуса не было, что некому было спасти ее, и ужас объял ее. И шла она теперь в третий раз и жадно всматривалась в последний поворот, в то место, где должен был находиться Спаситель. И о радость! Он был там. Он стоял ласковый, улыбающийся, и Свет исходил из Него. И ясно услышала Эсфирь, как Он сказал:
«Возлюби своего ближнего, как самого себя» — и исчез.
И удивилась Эсфирь: «Где же та толпа с судьями и с жадными до кровавых зрелищ людьми?» Ее не было; вместо нее она увидела множество людей, почти все население Общины, собравшееся на центральной площади своего селения. Толпа глухо волновалась. Говорили приглушенными от благоговения голосами. Из уст в уста передавались одни и те же имена «Эсфирь» и «Измаил». Они говорили о подвиге, совершенном ими, о спасении их ценою собственной жизни.
Эсфирь как бы висела в пространстве над этой толпой и ощутила, что Измаил находится рядом с нею. Из толпы поднимались волны мощного чувства любви и признательности к ним двоим. Эти волны проникали в ее сущность, согревали и ласкали ее.
— Как я счастлива! — воскликнула она.
Сила чувства и напряжение духа были так велики, что передались ее умирающему телу и их услышал Измаил, наклонившись к ее устам. Это были ее последние слова, и сердце ее перестало биться.
Какое-то время Измаил сидел молча, собираясь с мыслями. Потом припал ухом к земле и стал прислушиваться. До него доносился дальний топот множества конских копыт мчавшегося на помощь отряда. Земля гудела. Ярко и выпукло мысленному взору юноши представилось, как мчатся, распластавшись и вытянувшись почти в линию и чуть ли не брюхом касаясь земли, кони и как всадники, нагнувшись вперед в огненном порыве, учащенно дышат. Может быть, и Роам скачет там на его вороном, горя желанием застать брата живым…
Радостный и ликующий Измаил поднял голову. «Община спасена! Зловещий план Наур-хана разрушен». Он встал во весь рост, и тогда исполнилось то пламенное желание, которое только что зародилось в нем после осознания, что Община спасена. Он хотел сейчас, не теряя ни минуты, сбросить свое израненное тело, чтобы присоединиться к той, которую он любил.
Вражеская стрела просвистела в воздухе и ударила Измаила чуть ли не в самое сердце. Стрелял вражеский воин, успевший вместо убитого забраться на одинокое дерево по ту сторону ущелья.
Помутнело в глазах Измаила. Опустились могучие плечи. Стали подгибаться колени. И он рухнул наземь. Последней его мыслью было: «Какая удача! Сейчас я увижу Эсфирь!»
Тяжко болевшая матушка Зара, часто впадавшая в забытье, к полудню пришла в себя. Тихо было в комнате. И вспомнила Зара, что она послала Эсфирь в Барсово ущелье. Вспоминая об этом, она испытала смутную тревогу, что-то подсказывало ей, что Эсфиль не вернется. Тогда она напрягла свое духовное зрение и оком ясновидицы увидела все то, что мы описали уже. Но она увидела и то, что ускользнуло от обычного людского зрения.