Грешники в раю (Любить и беречь)

Гэфни Патриция

Она передернула плечами и подняла голову, чтобы сквозь ветви деревьев посмотреть на луну. В тот же миг церковные часы пробили десять. Она вздрогнула: оказывается, уже так поздно, она потеряла счет времени. За высокой кладбищенской оградой, в окне дома викария на втором этаже горел свет. Спальня Кристи? Может быть, миссис Ладд оставляет в ней на ночь свет, когда он задерживается допоздна? Ему, наверное, приятно видеть этот приветственный знак в темноте, когда он, усталый, подчас подавленный, возвращается домой. Свет домашнего очага. Она опять передернула плечами и сама ощутила эту подавленность.

Неизвестно почему. Послышался новый звук, и Энни насторожилась.

Неторопливые шаги сперва гулко отдавались на камнях мостовой, потом мягко зашуршали в траве. Она поднялась, отряхнула юбку, поправила волосы, от волнения у нее все похолодело внутри. Калитка скрипнула на ржавых петлях, и Кристи вошел внутрь ограды. Он не заметил ее. Опустив плечи, он прошел мимо и направился к железной скамье под огромным буком, росшим у самой стены.

Лунный свет, проникавший сквозь ветви, заливал его, накладывая серебристые пятна на плечи, покрытые темной сутаной, и на волосы, золотистые даже сейчас. Как всегда, при взгляде на него она подумала о некоем ангеле. Одном из Божественных воинов, широкоплечем солдате армии Бога, с твердым взглядом, с мечом в руке. Улыбаясь, она шагнула к нему, но тут же замерла, когда он неожиданно опустился на колени и закрыл лицо руками.

Сердце у нее заколотилось. Он плачет? Необъяснимый страх охватил ее, как будто все, что она раньше знала о нем, стало меняться и переворачиваться с ног на голову.

«Он не должен… О, прошу тебя, не позволяй ему плакать», – молила она, забыв, что не верит в Бога. Полная тревоги, она шагнула вперед. Даже когда гравий заскрипел у нее под ногами, Кристи не услышал ее шагов. Немного не доходя до него, она остановилась в нерешительности. Ей не хотелось вторгаться в его переживания, но и оставить его сейчас она не могла. Он запустил пальцы в свои светлые волосы и взъерошил их. У нее было такое чувство, что она подглядывает за чем-то запретным. Каждое мгновение она ждала, что вот-вот он заметит ее, но напрасно. В конце концов ей ничего не осталось, как окликнуть его.

– Кристи, – почти прошептала она. Он поднял голову. К своему глубокому облегчению, она увидела, что он не плачет. Но выражение его лица было трагическим, и она вспомнила, что однажды уже видела у него такое лицо, в день их самой первой встречи. Тогда он молился, стоя на коленях у смертного ложа лорда д’Обрэ, – странный вид, подумала она тогда в замешательстве, а он поднял голову и посмотрел на нее и Джеффри с точно таким же выражением безнадежного бессилия.

Прежде чем она успела сказать еще что-нибудь, Кристи произнес с усталым изумлением:

– Энни…

Он поднялся на ноги. Его руки, которые он явно не знал, куда девать, казались чересчур большими, громоздкими. Ей хотелось дотронуться до них, взять их в свои, вновь наполнить их жизнью, сделать что-нибудь, чтобы ему стало лучше. Запрещено. Она остановилась и сказала:

– Что случилось?

– Вы меня ждали? – спросил он тем же удивленным тоном.

– Да, я… Что случилось, Кристи? Что не так?

Он глубоко вздохнул:

– Толливер Дин умер.

– О, нет…

– Ничто не предвещало беды. Удар случился в конторе рудника сегодня

после полудня, а спустя несколько часов он умер.

Теперь она взяла его руку в свою и, подведя его к скамье, усадила рядом с собой. Он прижался лбом к грубой коре дерева и закрыл на секунду глаза, потом снова открыл их и поглядел на небо.

– Как Софи? – спросила она.

– Она в полном отчаянии. Я… Это… – Он покачал головой с таким видом, будто бессмысленность каких-либо слов причиняла ему физическое страдание.

– Пришел ли он в сознание перед смертью?

– Да. Он знал, что умирает. – Он поднял руки со стиснутыми пальцами и прижал их ко лбу. – Я произнес все слова, все… слова. Они не помогли.

– Помогли, уверяю вас.

– Он боялся. Он не хотел умирать. В самом конце он спросил меня – почему? Я давал ему ответы, которые знаю, – воля Божья, нам не дано понять, переход в лучший мир, ну и прочее в том же роде… – Кристи сжал веки и скрипнул зубами. – И тогда он перестал спрашивать. Из вежливости.

Испытывая боль за него, Энни сидела тихо, не говоря ни слова.

– Потом он отошел, а я не мог ничего сделать и для Софи. Ее сердце разбито. Я просто… смотрел на нее. Сидел с ней, говорил… слова. Я так хотел все разрешить для нее, сделать так, чтобы все было хорошо. Заставить смерть уйти. Заставить ее снова поверить, что все будет хорошо, хотя так, как прежде, уже не будет.

Он опустил руки, открыв свое грустное лицо. Минуту она медлила, не нарушая тишины, которая легла между ними, а потом положила руку ему на плечо. Он не взглянул на нее, но благодарно улыбнулся рассеянной улыбкой.

– Вы сделали все, что могли, – услышала она свой голос. Ее слова были банальны, но он не вздохнул, не шевельнулся с нетерпением; он опять устало улыбнулся и похлопал ее по руке.

– Вот видите? – спросила она. – Я сказала глупость, но она вас немного поддержала. А вы помогли Софи и мистеру Дину. Это так, вы просто не можете это видеть. Вы были там. Вы с ними оставались, вы не сбежали, как это сделало бы большинство людей – как делала это я, когда становилось слишком больно. «Семья имеет право на уединение», – сказала бы я, но на деле я уклонилась бы от долга, потому что я не смогла бы выстоять. Вот что делает большинство людей, Кристи, но не вы.

– Такая у меня работа.

– Да, точно. И вы ее хорошо делаете. Вы делаете ее. Нет правильных слов в такое время, вы просто не можете сделать это лучше. Так или иначе людям нужны не ответы, им нужно участие. Вы не можете лечить или избавить от смерти или страдания, Кристи. Вы можете только быть там и держать руку Софи в своей руке. Это все, что вы можете сделать.

– Нет, Энни, – возразил он спокойно. – Я – священник; предполагается, что я должен делать нечто большее. Предполагается, что я приношу надежду тем, кто ее потерял. Мое видение Божественного промысла должно быть так могуче, так неотразимо, что оно успокоит умирающих и принесет им мир. Я помощник Бога на земле, его жрец. У меня есть церковные таинства, и у меня есть Библия, но до тех пор, пока во мне нет Божественного духа, дающего мне благоволение говорить правильные слова, совершать правильные поступки…