Грешники
Шрифт:
Может быть, пагубное пристрастие к кофе и считалось ужасным пороком, но вреда оно принесло гораздо меньше, чем алчность.
– Что же. – Чтобы скрыть смущение, Либернахт откашлялся в кулак, и только потом заговорил. Он даже отвёл от гостя глаза, но того это лишь позабавило. – Раз Советский Союз и его безоговорочное поражение мы уже обсудили, то можно, наконец, заняться насущными делами.
Судья Либернахт, как и любой уважавший себя немец в июле 1941, считал начавшуюся на днях войну делом пустячным и решёным. К зиме они планировали победу. Насколько правдивы были их надежды?.. На этот вопрос могло ответить лишь время.
Франц Либернахт облизнул губы и демонстративно отвернулся. Учёный друг прекрасно понял намёк и, подавив улыбку, наклонился за своим рабочим саквояжем. Херцтер специально тянул время и краем глаза наблюдал за тем, как собеседник бросал в его сторону нетерпеливые взгляды, чем потешился вдоволь.
– Ах, да… Вот же он! – В конечном итоге доктор достал из портфеля крепко запечатанный конверт и протянул его другу. Глаза Либернахта блеснули огнем. – Ещё раз «спасибо» вам за помощь с тем малым. Вы же знаете, что совершили благой поступок. Наши потомки ещё вспомнят о вас…
Франц Либернахт почти выхватил из рук доктора конверт, распечатал его и пересчитал деньги. Старый приятель зачем-то пытался уверить Франца в том, что судья, занимающийся опекой и попечительством, поступил правильно, поместив умственно отсталого ребёнка в психиатрическую клинику, которой руководил Альфред. По сути своей Херцтер, конечно, лицемерил. Либернахт и без него спокойно упёк бы этого ребёнка в клинику, и никто бы слова против не сказал. Эти деньги освещали путь именно ему, Альфреду Херцтеру, ведь психиатрических клиник в их стране безграничное множество, а лакомый кусочек в конечном итоге достался только в его практичные ручки. Ведь правду говорят, что деньги открывают любые двери!..
Но, даже если Херцтер действительно хотел, чтобы судья верил, будто в больнице с ребёнком ничего плохого не случится, то он, Франц Либернахт, совсем этим не тревожился. Если доктор Херцтер будет ставить на том мальчике опыты, то он явно предпримет это во благо германского народа. Фюрер, если бы узнал об их договоре, наверняка, одобрил бы его. Так, о чем ещё можно терзаться?..
– Прошу вас, не утруждайте себя лишними объяснениями. – Несколько раз пересчитав деньги, Либернахт спрятал конверт в карман и располагающе улыбнулся гостю. Их сделка, планировавшаяся очень давно, наконец, состоялась. – Я знаю, что, чтобы вы ни сотворили с этим ребёнком, вы cделаете это, руководствуясь совестью. А большего мне и желать нельзя.
Доктор слабо улыбнулся. Ну надо же, как у старого приятеля подвешен язык!.. Он бы и сам не сказал лучше.
– Я очень благодарен вам за веру, дорогой друг, но без вас у меня не вышло бы и половины того, что я задумал, – расщедрился на лесть Херцтер, затем поспешно поднялся с места и подал судье руку, – но сейчас мне придётся вас покинуть. Надеюсь, мы ещё сойдемся…
– Верно-верно! – смущённо заулыбался Либернахт, охотно клюнув на предназначенную для него удочку. – Но, право слово, вы уже уходите? Вы даже не пообедаете с нами?
Доктор хотел ответить, что уже назначил своему ассистенту Зендеру встречу у Фрауэнкирхе, но детский смех и чьи-то легкие шаги прервали их мужскую беседу.
– Герр Херцтер! Какой приятный сюрприз! Но неужели вы уже уходите? —
с неприкрытой досадой произнесла Грета, юная дочь судьи, после чего бросилась отцу на шею и поцеловала его в щечку. За ней в комнату вбежал восьмилетний мальчик – голубоглазый и темноволосый, как и его безвременно почившая матушка, – после чего бойко встал за спиной у сестры и шаркнул каблучками на маленьких аккуратных туфельках.
Впрочем, если бы Альфреда всерьёз спросили, кто из трёх детей Либернахтов был больше всех похож на покойную мать, то он без запинки назвал бы красавицу Грету. Она унаследовала материнские осанку и профиль. А ещё у юной фройляйн чувствовался её характер: ласковый, женственный, нежный, как цветок.
– Вы не останетесь ещё на несколько часов? – звонким голоском переспросила Грета. Её младший брат Фридрих наворачивал уже третий круг вокруг достопочтенного гостя. Одним жестом отец остановил мальчика и привлёк его к себе.
– Да! Останьтесь! – бодро выступил Фридрих. – У нас на обед сегодня самые традиционные немецкие блюда.
Все присутствовавшие тепло рассмеялись, а Альфред молча про себя усмехнулся. Ну надо же… Ещё совсем мальчишка, а уже знал, что и как говорить при взрослых. Далеко пойдёт, далеко!..
– Ну полно вам, – пожурил детей Либернахт. – У доктора Херцтера, должно быть, свои дела в этот летний вечер.
Альфред улыбнулся судье своей неизменной улыбкой.
– По правде сказать, я планировал встречу со своим ассистентом сразу после того, как нанесу вам визит.
– Так зовите же его к нам! – Восторженная Грета не дала ему договорить. – У нас много места за столом.
– Верно, – неожиданно поддержал дочь Либернахт. – Сколько ему лет?
– Двадцать восемь. Он недавно закончил психиатрический институт в Мюнхене. Я перевёз его в Берлин и взял к себе в ученики. Рихард очень толковый парень, а я уже немолод и должен подыскивать себе замену.
Доктор тщательно скрывал в своих словах горечь, и, к счастью, никто в этой комнате не обладал должной наблюдательностью. Увы, так сложилось, что он не создал своей собственной семьи, и поэтому подыскивал приемников среди студентов, но на то нашлись свои причины.
– Он не служит? – безынициативно отозвался Либернахт, чтобы поддержать беседу.
– Я походатайствовал за него, чтобы его оставили здесь в Берлине и дал ему бронь как бывшему студенту медицинского. В будущем он займёт моё место в психиатрии, поэтому я не хочу рисковать его жизнью на войне.