Грешные дела

Рианон Томас

— Мы пытались, — снова сказал он. — Но это было давно… — он заикался, тянул слова как-то неопределённо. — Всё длилось дольше, чем мы ожидали… Не всегда, но некоторое время…

Не всегда. Некоторое время. Он рассказывал то же, что и отец, когда запер дверь в её башню и сказал, что ей нельзя заходить в другие части замка. Это опасно. Ей нужно оставаться здесь для защиты. Некоторое время, говорил он, хмурясь, и утешительно улыбался. На некоторое время.

Это было восемь лет назад. А потом она уснула.

— Скажи мне, — прошептала

она, подойдя ближе. — Как долго я спала?

Он отвёл взгляд, и тишина повисла между ними.

— Сто лет.

— Сто лет? — повторила она, пытаясь ухватиться за слова, что ничего не значили сейчас.

— Ну… Сто два.

Но всё казалось таким же. Её книга всё ещё была открыта на столе. Свеча наполовину сгорела, воск застыл на подсвечнике. Каждая вещица осталась там же, где и вчера, в день её восемнадцатилетия, когда она расчесала свои волосы, надела новое платье и радовалась, что скоро выйдет в мир. Вчера.

— Нет, — сказала она, покачав головой, и волосы коснулись шеи. — Ты врёшь.

— Принцесса… — он потянулся к ней, но она отпрянула.

— Ты с ума сошёл, — она не верила. Воздух был тяжёлым и затхлым. Она шагнула к двери и открыла её.

Всё выглядело заброшенным. Пыль покрывала всё: от маленького стола напротив лестницы, что вилась вниз, и до подоконника. Следы Родрика вели к её двери, и дверь была отворена, словно многие другие повторяли эти действия. Паутина висела по углам, а гобелен, со вздыбившимся в лесу единорогом, был поеден молью.

— Принцесса…

Она отпустила дверную ручку, и дверь со скрипом захлопнулась. Невозможно. Это невозможно. Трюк. Она отходила снова и снова, потом развернулась и рванула к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха и увидеть лес.

Всё изменилось. Город простилался до самого горизонта, сколько хватало глаз. Солнце скользило по красным крышам, все смешалось среди каменных дорог. Воздух гудел болтовнёй и смехом.

Мир появился в одно мгновение.

— Принцесса? — шепнул Родрик. — Всё в порядке?

Она не ответила. Кончик пальца пульсировал. Всё пропало. Всё…

— Где моя семья? — шепнула она, пытаясь подобрать слова, словно те могли взорваться и всё разрушит. — Они тоже спят?

Тишина сломилась гулом города. Она смотрела туда, на людей, что неслись по дороге. Она не хотела больше говорить об этом, не хотела спрашивать, но молчание затянулось, а каждый вдох причинял ей слишком сильную боль.

— Родрик, — она впилась пальцами в подоконник, сжимая его, пока не побелели костяшки пальцев. Хотелось улететь из тела, подальше от удушающих камней. — Где моя семья?

— Сожалею, принцесса… — сказал он. — Они умерли. Давным-давно.

— Они умерли, — повторила она. Бессмысленные слова. Как семья, весь твой мир, может пропасть, пока спишь? Это не смерть, со старением, болезнями, болью, горем, они просто пропали. Потерялись несколько десятилетий назад, когда она была молода и неизменна. Она убрала

руки с подоконника и посмотрела на свою бледную кожу.

Было ли это сном или шоком, или слабостью, но она не могла пошевелиться, словно всё ещё спала. Она не кричала. Не плакала. Витой локон упал на грудь, а когда она посмотрела вверх, свет обжёг глаза.

— Сожалею, — вновь промолвил Родрик.

Она не ответила.

— Мы должны спуститься вниз, — повторил он. — Все ждут.

— Все?

— Ну… суд. Моя семья. Не так много, как ты можешь надеяться, но…

Она повернулась, и волосы скользнули по шее. У парня было нежное лицо, и он даже казался красивым.

— Твоя семья? — спросила она. Её семья мертва.

Он улыбнулся немного обнадёживающе.

— Они могут стать и твоей семьёй.

Она смотрела на него.

Он покраснел.

— Нам пора идти, — он протянул руку.

— Да, — медленно ответила она, хватаясь за слова. Ноги заплетались, так что она положила руку на изгиб его локтя, так непренужденно, как могла. Его одежда казалась мягкой под кончиками пальцев.

— С тобой всё в порядке?

— Да, — это было всё, что она могла сказать.

Родрик склонил голову.

— Сюда.

Как будто она нуждалась в подсказке.

Пыль осела на губах и ресницах, пока они шли. Серое облако поднималось каждый раз, когда Аврора делала шаг или клала руку на перила. В горле першило, и она закашлялась.

Они спускались по лестнице, круг за кругом, пока не закружилась голова. Лестница становилась всё чище. Пыль пропадала. На стенах висели новые гобелены. На одном из них золотоволосая девушка целовала принца под свадебной аркой. Спустя несколько шагов та же девушка спала в огромной кровати, освещённой заревом тысячи фей. А после сидела перед прялкой, подняв палец. Аврора остановилась и смотрела на палец. Грубые нити зацепились за ноготь.

— Это я?

— Да, — сказал Родрик. — Эти подарки для тебя. Но я не знаю, от кого.

Аврора поняла голову, пытаясь рассмотреть свадебный гобелен в самом верху лестницы. Её будущее, как думали другие.

Они пошли дальше, пока развалины не стали почти художественными. Паутина оставалась в углах, но не перекрывала лестницу, и не было пауков рядом. Камни лишь немного покрылись пылью, и факелы освещали путь.

— Кто-то тут убирал, — сказала она.

— Никто не пользовался башней в эти годы, — ответил Родрик. — Но люди иногда приходили, — он говорил быстро и немного громко, и голос заполнял тишину. — Не затем, чтобы… чтобы разбудить, конечно… Это только принцы и… Людям нравилось. Есть предания, на самом деле, — добавил он. — о входе в башню. Только восемнадцатилетний юноша в свой день рождения может подняться по лестнице. Остальные должны ждать внизу. Если его провожают или кто-то беспокоит тебя, ты никогда не проснёшься. Но некоторые люди смотрели. На гобелены. И лестницу.