Грешный любовник
Шрифт:
– Я отослала его домой.
– После всех усилий, которые я приложил ради него? Почему? А он очень многообещающий молодой человек.
Ее улыбка стала шире, осветив лицо.
– О, я тоже так полагаю. Но тем не менее я отослала его домой. Он так вымок.
– Вы могли бы отогреть его и высушить.
– Могла бы, Дав. Но я предпочла бы отогреть тебя. Я совершила ошибку и хочу ее исправить, – сказала Мег. – Прошу тебя остаться со мной на ночь.
Его руки безвольно висели вдоль тела. Он понятия не имел, что следует сказать.
– Мег...
Она сделала шаг вперед, грациозная, прелестная.
– С моей стороны нечестно обращаться к тебе с такими просьбами. Как ты можешь отказаться? Ведь ты только что убедительно продемонстрировал высшему свету, что продолжаешь представлять собой силу, с которой следует считаться, даже и лишившись моей благосклонности. Однако именно я позволила тебе использовать свой дом в качестве канвы для создания твоего триумфа. Ты не можешь мне отказать.
– Да, я у тебя в долгу, – согласился Дав.
– Я тоже у тебя в долгу, но хочу, чтобы ты остался, Дав, если только сам этого хочешь.
– Итак, ты предлагаешь мне то, чего желает моя душа, – заверил он. – И ты знаешь, что я должен отказаться.
Она пошла по узенькой, занесенной снегом дорожке, оставляя на снегу маленькие изящные отпечатки подошв своих туфелек, похожие на следы лани.
– Отказаться? Почему, Дав?
Он подождал, пока она, следуя извивам дорожки, повернула и снова оказалась лицом к нему.
– Потому что нельзя вернуться назад.
– Ты прав, конечно.
– Я прав. Хотя ты так прекрасна, что у меня захватывает дух. Хотя я так желаю тебя, что не в силах сойти с места. Хотя я никогда тебя не забуду.
– Мне достаточно и одного знания того, что ты желаешь меня.
– У меня нет никого, Мег, – вздохнул он.
– Конечно, нет. Но будет.
Он чувствовал горечь оттого, что совершенно сбит с толку.
– После тебя?
Отчего бы и вправду не начать все сначала с Мег? Она безмерно пленительна. Они бы отправились в спальню и провели безумную ночь. И она снова проснулась бы, теплая и удовлетворенная, в его объятиях. Однако такая мысль вызвала лишь тревогу.
– Чушь и чепуха! – В складке ее губ таилось сожаление, однако и веселость не оставила ее. – Сознаешь ли ты сам, что уже желаешь своего таинственного нового секретаря? Иначе почему ты вынудил ее принять участие в безумной гонке на санях?
– Потому что я недооценил ее, само собой!
– А! Так ты полагал, что сможешь преподать ей урок? Только не пытайся уверить меня, что рассчитывал на ее вскрикивания и падения в обмороки от страха!
– Что бы я там ни думал, страх она преодолела, а к скорости отнеслась с презрением. Боже! Да девчонка способна отнестись с презрением и к самой луне в небесах! На кой черт мне такие качества в любовнице?
– Когда вспыхивает пожар, – мягко подсказала Мег, – то свечки, хоть и теплой, более недостаточно. Не говори больше ничего, Дав. Просто поцелуй меня, и покончим с этим.
Она сделала шаг вперед. Знакомые губы открылись навстречу ему. Ее поцелуй, сладостный и терпкий, манил его. Пахнущее медом и воспоминаниями теплое тело прижалось к нему. Если он не уведет ее сейчас в спальню, то ночь ему придется провести одному. С прозорливостью всех проклятых он понимал, что обречен – впервые с тех пор, как стал взрослым, – провести еще много ночей в одиночестве.
Мег права: «Сознаешь ли ты, что уже желаешь своего таинственного нового секретаря?»
Каменная Афродита – свидетельница того, как завертелся колесом его мир и ускользнул из-под его контроля, и, надо думать, богиня ликовала, видя, что его душу высосала через рот женщина, которую он не понимал и которой не доверял, но она влекла его к себе так, как мотылька влечет огонь. Для него такое влечение стало новым и отнюдь не желанным ощущением.
Он оторвался от губ Мег, поцеловал еще раз ее пальцы и, отвешивая поклон, сделал шаг назад.
– Я слишком привязан к тебе, Мег. Полагаю, наша судьба – оставаться друзьями?
Она засмеялась.
– Да! Будь ты проклят! – сказала она прерывающимся от волнения голосом и пошла к своему дому.
Но все проклятия, все богохульства, известные ему, все грубости, которые он беззвучно шептал себе под нос, не могли уже вернуть уходящую ночь обратно.
Звон разбившихся сосулек отвлек его. Дав резко повернулся. Проказливая ирония ворвалась в оледенелый сад. Его «секретарь» стояла с совершенно белым лицом возле солнечных часов.
– Я проявил наблюдательность в неподходящий момент? – заговорила «Джордж». – Я всего лишь...
– ...желал лицезреть образчик галантного поведения, дабы поучиться искусству ухаживания за дамами?
– У эксперта, – она насмешливо. – Вероятно, леди Грэнхем предпочла бы несколько менее благородное самоотречение.
– Допустим, что сейчас я ощущаю себя столь же благородным, что и ничтожнейший из подлецов. То, что ты стал свидетелем происшедшего, как-то спланировано?
– Я-то полагал, что планированием на празднике занимались исключительно вы, мистер Давенби. Особенно планированием столь волнующей сцены с вашей любовницей.
– Как много ты услышал?
– Ничего. Как образцовые любовники вы переговаривались только шепотом. Но желания очевидны, и вы пускали слюни, глядя на нее, как сущий сатир. Какого черта вы не отправились с ней в спальню?
Если бы она на самом деле была мужчиной, он бы ударил ее. Он заговорил голосом, который обжигал не хуже хлыста:
– Вы, мистер Уайт, с чрезвычайной ловкостью умеете попадать впросак. Вы мой секретарь, а не мой друг. И находитесь не в том положении, чтобы позволять себе высказывать свои незрелые мнения...