Грёзы о Земле и небе (сборник)
Шрифт:
Знал ли скромный преподаватель арифметики и геометрии в начальном училище Боровска русскую фантастику? Безусловно. Еще юношей он целых три года провел, занимаясь самообразованием, в Москве, в Румянцевской и Чертковской библиотеках. Сюда, в книжные хранилища неукоснительно доставлялось по одному экземпляру всех изданий, выходящих в России. Так что будущему ученому и фантасту было из чего выбирать.
Именно в Боровске тридцатилетний Циолковский создает свое первое вполне законченное литературное произведение — фантастическую повесть «На Луне». Уже в ней в полной мере проявился его талант писателя, популяризатора, ученого. Вне всякого сомнения,
Луну населяли самыми разнообразными монстрами — ползающими, прыгающими, летающими. Расхаживали там толпами и подобия земных жителей. Эта традиция была еще заметна и в начале XX века. Даже такой серьезный популяризатор науки как Камилл Фламмарион писал в своей нашумевшей «Популярной астрономии» (1880 г.) следующее:
«Кто, опираясь на различие, существующее между Землей и Луной, отрицает возможность всякого рода лунной жизни, тот рассуждает не как философ, а (да простят мне это выражение) как рыба… Всякая мыслящая рыба, естественно, убеждена, что вода представляет собой единственный годный для жизни элемент и что вне воды нет живых существ.
В свою очередь, лунный житель захлебнулся бы, будучи опущен в нашу густую и тяжелую атмосферу… Утверждать, что Луна — мертвое светило только потому, что она не похожа на Землю, мог бы только ограниченный ум, воображающий, что он все знает, и осмеливающийся претендовать на то, что наука сказала свое последнее слово».
Константин Эдуардович «осмелился претендовать», объявив Луну безжизненным мертвым небесным толом. Созданная им картина мало в чем противоречит современным научным представлениям. Показательно, что некоторые его догадки и предположения подтвердились только в нашем веке — к примеру, характер нагревания и охлаждения лунной поверхности.
Герой Лукиана попадает на Луну, привязав к рукам крылья орла, «Некий Ганс Пфалль» Эдгара По — на воздушном шаре. Герои повести «На Луне» очутились там во сне. И то, и другое, и третье — выдумка, фантазия. До сих пор остается загадкой, почему Циолковский не предпочел ракету. Ведь четырьмя годами раньше в монографии «Свободное пространство» (1883 г.) он впервые сформулировал принцип реактивного движения для свободного пространства:
«Положим, что дана бочка, наполненная сильно сжатым газом. Если отвернуть один из ее тончайших кранов, то газ непрерывной струей устремляется из бочки, причем упругость газа, отталкивающая его частицы в пространство, будет также непрерывно отталкивать и бочку.
Результатом этого будет непрерывное изменение движения бочки… Посредством достаточного количества кранов (шести) можно так управлять выхождением газа, что движение бочки или полого шара будет совершенно зависеть от желания управляющего кранами, то есть бочка может описать какую угодно кривую и по какому угодно закону скоростей…
Изменение движения бочки возможно только до тех пор, пока не вышел из нее весь газ.
…Вообще равномерное движение по кривой или прямолинейное неравномерное движение сопряжено в свободном пространстве с непрерывною потерею вещества (опоры)».
Созерцая на экране телевизора луноход, неторопливо катящийся по каменистой
Для своего времени повесть «На Луне» была явлением первостатейным. Не зря ее опубликовал в своем журнале «Вокруг света» (а затем и отдельным изданием) Иван Дмитриевич Сытин, которого по праву можно назвать «просветителем всея Руси». Так рядом с именами Редьярда Киплинга, Виктора Гюго, Эдгара По, Джека Лондона, Жюля Верна впервые встало имя Циолковского, дотоле безвестного преподавателя в уездном училище Калуги (сюда он переехал из Боровска в 1892 году).
Вдохновленный литературным успехом, молодой автор в последние три года сочиняет три обширных научно-фантастических труда — «Изменение относительной тяжести на Земле» (1894), «Грезы о земле и небе и эффекты всемирного тяготения» (1895), «Вне Земли» (в 1896 г. было закончено 9 глав). Освоив мысленно нашу планету и Луну, он приглашает читателя в странствия по пределам Солнечной системы. Эффект присутствия при этом воистину необычайный. Даже теперь трудно отделаться от ощущения, что автор как бы ведет репортаж с борта космического корабля. Не зря Юрий Алексеевич Гагарин называл Циолковского Первокосмонавтом прошлого века.
Все замечает зорким оком Первокосмонавт.
Вот вокруг астероида Паллада размещены свободно, «чтобы не отнимать друг у друга лучей Солнца», поселения обитателей этого крохотного небесного тела, их жилища, моторы, фабрики. Идея подобных «солнечных ожерелий» спустя много лет воплотится на Западе в проект космических поселений — так называемую «сферу Дайсона».
Вот лицезреет герой «туземцев» с изумрудными крыльями — спустя семьдесят лет они запорхают в повести болгарского писателя-фантаста Павла Вежинова «Синие бабочки».
Вот те же существа обмениваются мыслями с нашим героем «при помощи естественных картин, рисуемых разноцветными подкожными жидкостями на их прозрачной грудной коже»; «как в камере-обскуре, играет ряд живых картин, следуя течению мыслей существа и точно их выражая; зависит это от прилива подкожных жидкостей разных цветов в чрезвычайно тонкие сосуды, которые и вырисовывают ряд быстро меняющихся и легко понятных картин». Но это же главная идея классического рассказа американского писателя Рэя Бредбери «Иллюстрированный человек»! — воскликнут знатоки научной фантастики. Рассказа, написанного, заметим, тоже спустя много десятилетий.
Замечание это понадобилось вовсе не для того, чтобы опять-таки умалить величие Бредбери, одного из лучших фантастов современности. Или Дайсона. Или Вежинова. В литературе, как и в науке, множество странствующих идей и сюжетов. Но при всем при том существует еще и идея приоритета, первоидеи, первосюжета. А таких приоритетных находок у Циолковского — тысячи! То он уменьшает Солнечную систему до размеров футбольного поля. То обращает столетие в секунду, дабы читатель мог насладиться чудным зрелищем «ползающих в разных направлениях звезд». То мимоходом, легко, играючи, как и положено гению, высказывает одну из самых глубоких мыслей, которая станет впоследствии краеугольной в трудах наших отечественных «космистов» — В.А. Вернадского, А.Л. Чижевского, Н.В. Бугаева, Н.Г. Холодного и других. Это мысль о человечестве как едином существе, об ограниченности на планете запасов воздуха, почвы, даже солнечной энергии. Об ответственности каждого из нас за бессмертие человеческого рода, бессмертие, обеспечить которое удастся не иначе как расселившись по Галактике, когда «через десятки миллионов лет ослабнет сияние Солнца».