Грибница
Шрифт:
— Нам и так конец, разве ты не чувствуешь? — просипела Евгения.
Кровь гулко стучала у неё в висках, сердце с надрывом бухало в груди, не справляясь с поднимающейся температурой. Евгения будто сгорала без пламени. У неё начиналась лихорадка, ей стало жарко, и она скинула куртку. Плечи под влажным свитером стеганул мороз.
— Чувствую, но не отступлю, — мрачно сказал Сергеич. — Если не струхнём сейчас — ещё сможем пробиться, если дрогнем — нам каюк. Так что смотри мне!
— Сам смотри, — слабо огрызнулась Евгения.
Словно подталкиваемая сзади, какими-то судорожными рывками, она двинулась к лесу. В чаще их ждала новая преграда — высокий каменный забор. Сергеич влез на него первый, а Евгения передала ему оружие и бутылки из саней. Он осторожно сбрасывал всё это в снег уже по ту сторону забора. Потом втянул за собой Евгению. Очутившись в парке, они разделили оружие и бутылки с зажигательной смесь поровну.
Сергеич шёпотом приказал Евгении приблизиться к ближайшему углу дома, чтобы просматривались сразу две его стены. Сам он планировал обойти дом и встать у противоположного по диагонали угла, чтобы контролировать всю другую сторону. Предупредил, что бросать бутылки он начнёт первый, а Евгения должна будет подключиться, как только услышит звон бьющегося стекла и увидит первые всполохи пламени. После этого они разделились. Сергеич рассовал бутылки и автоматные рожки по карманам куртки, закинул автомат на плечо и заторопился к дальнему углу дома.
Евгения медлила: она не знала, как перенести свою часть поклажи. Попробовала повесть автомат на плечо, но не смогла терпеть боль от натирающего ремешка. Скинула оружие в снег, решив, что возьмёт пока только бутылки, а когда раскидает их — вернётся за автоматом. В обе руки ей удалось взять с собой только шесть штук, остальные остались с автоматом под забором. Она пошла к дому и вдруг увидела, что Сергеич стоит на месте и щёлкает зажигалкой. Летели искры, но огонёк всё не загорался. В свете этих коротких вспышек Евгении показалось, что позади Сергеича движутся какие-то тени. Она присмотрелась и в этот момент зажигалка сработала. Огонёк озарил окружающий лес, и в этом оранжевом свете Евгения увидела, как вокруг Сергеича мечутся несколько огромных тварей. Евгения не признала в этих массивных громадинах страусов, но с ужасом подумала о динозаврах.
Сергеич явно запаниковал: вместо того чтобы хватать автомат, он выхватил из кармана бутылку с зажигательной смесью и подпалил фитиль. Замахнулся, но не на чудовищ, а в сторону дома, и Евгения поняла — это не паника, просто Сергеич хотел успеть отомстить прежде, чем его самого разорвут на куски ужасные защитники этого дома. Твари не дали ему бросить бутылку и ринулись в атаку. Первая же из них сбила его с ног, и он упал на спину, придавив собою автомат. Остальные тут же принялись рвать на нём одежду, пытаясь добраться до живого тела. Евгения слышала звяканье бьющихся в его карманах бутылок, а между тем в его руке до сих пор была зажата ещё одна — с горящим фитилём. Через мгновение на фитиль плеснуло изнутри, и из бутылки рванулся огонь. Пламя попало на рукав куртки, а с него жёлто-синей волной побежало дальше. Существа вокруг резко отпрянули. Одного наверное опалило, потому что оно вдруг оглушающее заверещало и двинуло когтистой ногой. Евгения ясно увидела, как с предплечья Сергеича вместе с горящим рукавом сдирают мясо, и оно кровавыми ошмётками летит в снег. Сергеич издал душераздирающий вопль. А потом его всего охватил огонь. Евгения увидела, как сбылось её проклятье, только в живой факел превратились не недруги, а её единственный соратник. Чудовища шарахнулись от него в лес. А он страшно кричал и катался в снегу, тщетно пытаясь потушить пламя. И вдруг его вопли разорвал грохот выстрелов. Сергеич задёргался им в такт, словно его било током, и Евгения догадалась, что от жара начали взрываться патроны в автоматных рожках, которые он тоже распихал по карманам. Взрывы всё не прекращались, но Сергеич уже затих.
Евгения, наблюдающая со стороны за этим безумием, совсем забыла о своей цели. Только когда ужасные твари, отпрянувшие от её напарника, устремились к ней, она очнулась, бросила бутылки и, не разбирая дороги, помчалась в лес. Её легко обогнали и заставили сменить направление. Теперь до автомата было не добраться. Из последних сил она рванулась к какому-то небольшому строению, темнеющему на фоне снега. Её схватили сзади за свитер, она упала в снег, одновременно поднимая руки и выскальзывая из одежды. Этим ей удалось обмануть чудовищ, но только на миг. Пока они раздирали её свитер, она достигла постройки и успела нырнуть за дверь. Лихорадочно зашарила по ней, ища какую-нибудь задвижку или засов. В тот момент, когда за дверью послышался яростный клёкот, она нашла щеколду и успела провернуть её. В дверь ударила тяжесть, но та открывалась наружу и поэтому не распахнулась. Евгения в страхе отошла вглубь помещения. Снаружи доносились ужасающие вопли, дверь сотрясалась от толчков и царапанья, но щеколда держала. Евгения огляделась. Через маленькое оконце в помещение попадало достаточно света, чтобы она поняла, что оказалась запертой в бане. Потом в окно заглянула ужасная голова, с огромными оранжевыми глазами, странный раздвоенный на конце клюв раскрылся, и Евгения
Их обоих — Евгению и Сергеича — похоронили за пределами парка недалеко от обрыва на реку. Там было достаточно большое открытое пространство без деревьев, с каменистой тощей землёй, не пригодной для земледелия, но подходящей для кладбища. Все в общине решили, что не стоит больше делать захоронений на территории усадьбы — та земля ещё пригодится им для огородов или под постройки для тех членов общины, которые со временем её обязательно пополнят. Таким образом, могилы Сергеича и Евгении стали первыми на новом кладбище ДомаНадРекой. На могильных крестах вырезали известные имена погибших: «Сергей Сергеич» и «Евгения» — больше никакой информации о них не было. О том, что здесь покоятся убийцы и мародёры решили не упоминать — сами они и так этого забыть не смогут, а для истории важно ли это? Ни Сергеич, ни Евгения не были людьми значительными, они не повлияли на ход истории человечества в целом, доставив страдания только горстке людей, и умерли бесславно, желая под покровом ночи отомстить за своё поражение в бою. За что и поплатились. Ольга прочитала над ними молитву, мужчины закопали могилы и все вернулись в дом. Один только Тарас вместе с Ириной задержались и положили на могилу Евгении веточку рябины с ярко-оранжевой гроздью ягод. После этого, взявшись за руки, они последовали за остальными.
Весна оказалась необычно поздняя. Снег пролежал до двадцатых чисел марта, что было редкостью в этих краях, а когда он стаял на дорогах достаточно, чтобы проехал внедорожник, жители ДомаНадРекой вновь разбились на группы и засобирались в путь.
Первым об отъезде заговорил Игнат. Размеренная жизнь на одном месте, хозяйственная рутина утомляли его и чем ярче светило солнце, чем длиннее становился день, тем более неспокойным делался он сам. Его душе требовались просторы и новизна, он тяжело переживал потерю БРДМа и мечтал обзавестись новым. И вот в конце марта они с Ингой объявили, что собираются вскоре уехать, но перед этим хотели пожениться. Это ни для кого не стало новостью, как и то, что свадьбу собирались сыграть и Пётр с Катериной. А вот Елена с Фёдором удивили всех.
После гибели Кирилла, хохотушка Лена разительно изменилась. Она стала тихой и задумчивой, полюбила уединение и часто гуляла в парке одна. Она ждала от Кирилла ребёнка и воспринимала его, как продолжение отца. Никто не мог винить её в любви к погибшему бандиту, ведь любовь не порок, но всё же, это несколько отстраняло от девушки других членов общины. Фёдор — единственный, кто словно не замечал, с каким упорством Лена цепляется за прошлое. Он был к ней необычайно предупредителен, но все воспринимали это, как проявление жалости мягкосердечного человека к одинокой молодой матери. Лена твёрдо намеревалась доносить своего ребёнка и родить в срок, поэтому занималась по книгам Петра и изучала акушерство, даже настойчивее, чем Арина. Судя по всему, они всё делали правильно, потому, что таких опасных симптомов, как у Катерины ни у той, ни у другой не наблюдалось и беременности у обеих протекали вполне обычно. В тот день, когда Игнат и Пётр объявили о своём намерении сыграть двойную свадьбу, Фёдор подошёл к Лене и поклялся, что будет отцом для её будущего ребёнка не хуже родного, но для этого она должна выйти за него замуж. Лена согласилась, и вечером за общим столом уже обсуждали меню не для двойной, а для тройной свадьбы.
Свадьбу сыграли шумную и пышную. Ведь она не только отмечала бракосочетание трёх пар, но и являлась прощальным вечером — на следующий день все молодожёны а, также Мила, Николай и Вера Ивановна собирались уехать из ДомаНадРекой.
Пётр с Катериной заявили о желании основать собственную общину, так как жизнь по соседству с агрессивными эму и — особенно — с Ариной, которая совершенно не собиралась делиться полномочиями единственной хозяйки в доме и пресекала любое вмешательство в эти дела других женщин, порядком утомила их. Катерина, обладавшая не менее сильным характером, чем Арина, не хотела больше мириться с таким второстепенным положением и страстно желала обзавестись своим собственным хозяйством. Пётр вообще представлял общину совершенно иной. Ориентация Ярослава на дальнейшее разведение эму, его планы по поиску для их потомства ментальных партнёров среди людей, казались Петру крамолой и предательством по отношению к человеческой цивилизации и культуре. В своей новой общине он собирался придерживаться традиционных взаимоотношений человека и животных, конечно с упором на гармоничное сосуществование. Как приёмную дочь они с Катериной забирали с собой Милу — единственно по ком в ДомеНадРекой потом скучали.