Грохот ледника

Акофина Ольга

Глеб с трудом разлепил глаза, болели все мышцы, саднили укусы и синяки, но Маши уже не было. Интересно, в чём она ушла? Халат разорванный валяется у кровати, в одной куртке что ли на голое тело? Хотя Маша может.

Днём, к Глебу заехал Влад. Глеб лежал в гостиной на диване, курил и смотрел какую-то комедию.

– Как ты? Я чего-то плохо помню конец вечера.

– Со мной всё в порядке. Я вас отправил и тоже поехал домой.

– Как тебе Маша? Стала такая аппетитная, правда?

– Влад, не надо о ней. Я надеюсь, что у них с Максом всё будет хорошо.

– Что-то случилось?

– Неприятно в самом себе разочаровываться. Дал себе зарок стать лучше, а ни хрена

не получается.

– Ты чего с Машей что ли поразвлёкся?

– Твою мать, Влад, я же сказал, мне и так хреново. Не дави на остатки моей совести.

– С этим всё ясно. Кофейку не найдётся?

– Полная кофеварка.

Ушёл Влад, и в дверь опять бешено зазвонили. Он помнит этот звонок, так звонить может только она. Глеб только показался из своей комнаты, как Вовка уже открыл дверь.

– Всем, привет, – сказала Маша, скидывая куртку.

Под курткой у неё была надета рубашка в крупную клетку. Глеб в ней узнал свою вещь, значит, всё-таки не обнажённая ушла, это радует.

– Зашла вернуть, – с этими словами Маша, ничуть не стесняясь Вовки, сняла с себя рубашку, оставшись в одних джинсах. Бюстгальтер она не носила.

У Вовки при виде обнажённой пышной груди задёргались губы.

– Маша, мы не одни, – напомнил Глеб.

– Братик, иди, прогуляйся, – сказала Маша Вовке.

– Куда?

– Вова, действительно, сходи куда-нибудь, – Глеб достал кошелёк и сунул ошеломлённому Володе несколько купюр.

– Куда же мне пойти? – капризно спросил он, не отрывая глаз от груди.

– Давай, давай, – Маша напялила на него куртку и почти вытолкала за дверь, – быстро не приходи.

Глеб прямо у двери рывком стянул с неё джинсы. Повернул спиной к себе и овладел ею сзади. Она упёрлась руками в дверь и застонала. С Машей можно всё…

Глубоко ночью, Глеб услышал, что кто-то скребётся в дверь, наверное, это Вовка вернулся, надо бы извиниться. Чем он лучше Елены? Маша спала, Глеб аккуратно освободился от её объятий, натянул штаны и вышел в прихожую.

Вовка всё никак не мог открыть дверь, и Глеб помог ему. А открыв, удивился, Вовка был пьян.

– Ну что, навеселились? Можно мне, наконец, домой?

– Проходи, конечно. Извини, что так вышло.

Володя шагнул в квартиру, его пошатнуло, и он упал в кресло. Глеб невозмутимо встал рядом.

– Ну, и как это называется? – усмехнулся он, приподняв бровь.

– Я напился, да, я напился. Как ты раньше напивался. Теперь я похож на тебя?

– Нет, размах не тот.

– Ну, как же, Глеб – крутой, Глеб всё делает лучше, даже напивается. А Вова – ничтожество, даже этого не умеет. И можешь не сверкать своими глазами, я тебя не боюсь.

– Чего пил?

– Пиво. Ты мне сам денег дал.

– Это ты с пива так набрался? Ну, ты даёшь.

– Опять я всё сделал не так, как ты. Никогда я не стану тобой! Зачем ты вернулся? Всё так было хорошо без тебя.

– Ну, извини, – усмехнулся Глеб.

– Всё из-за тебя! Пока тебя не было я узнал про то, что это ты был виноват в том, что у меня ничего не получалось с девушками.

– Чего-то я тебя не понимаю.

– Вика, с которой я должен был встретиться, а на свидание явился ты, напоил её, лишил девственности и бросил. Как я тогда страдал, а ты, ты… Первый раз меня пригласила девушка, в первый. А ты… И теперь уже второй день ты тут не один, тебе хорошо, а я…

Володя захлебнулся в слезах.

– Я встретил её, – выдавил он, – она с мужем приходили к сестре моего друга, и застала там меня. Она не разговаривала со мной, огрызалась. Она обвинила меня в изнасиловании. Это ты, всё ты. Ты только притворялся, что тебе есть до меня дело, ведь я всё время болею.

– Ах, ты об этом. Ну что ж, я был неправ, конечно, готов признать свою вину. Но сыпать голову пеплом

из-за этого не собираюсь.

С утра Володя вышел из своей комнаты, чтобы налить себе чай, с непривычки, раскалывалась голова. В ванной шумела вода, хорошо, что Глеб в душе, сейчас он сделает себе чай и спрячется у себя, а то Глеб рассердиться за вчерашнее. Зачем он высказал всё брату? Ведь он, правда, рад, что тот вернулся. Глеб спрашивает неголодный ли он, проверяет пьёт ли он лекарство, одет ли по сезону, позаботился о маме, когда той стало плохо… Как прожил этот год без брата, Володя помнил плохо, вечно один, как же было страшно в этой большой квартире, слышались шорохи, звуки, особенно в тёмное время суток, он плакал, включал громче телевизор или музыку, звонил матери, но она редко брала трубку, а взяв, пыталась скорее закончить разговор. Если сиделка забывала прийти, то он, прождав её весь день, оставался голодным: вечером было страшно выйти на улицу, в магазин, готовить себе он тоже особо не умел: бутерброды и пельмени, еду из ресторана заказывать ему было почему-то мучительно стеснительно. Да и лишний раз на улицу он боялся выходить: никак не мог решить, как нужно одеться. Сиделка исполняла обязанности кое-как, никто её не контролировал, Лене было абсолютно всё равно, как и в их далёком детстве, когда она наняла им няньку-изверга. Вовка не справлялся с домашней техникой, он боялся стиральной, посудомоечной, машины, пылесоса, и хоть и была домработница, но та тоже без контроля отлынивала, делая только самое необходимое. Но вот с ним снова его брат, и хоть он был неласков с ним, но он быстро привёл всё в порядок, вымуштровал домработницу, свозил его на медицинские обследования, про которые никто за год не вспомнил, в холодильнике была еда, в прихожей висела та куртка, которую следовало надеть согласно погоде, и Вовке вновь живётся хорошо и комфортно. Правда, брат приводит девушек, ну и что с того? Он и раньше приводил. Вовка вздохнул, вот бы ему быть таким красивым и здоровым, как Глеб, на него бы тоже смотрели девушки.

На кухне на столе всё в той же клетчатой рубашке сидела Маша и курила. Не ожидавший её здесь увидеть, Вовка попятился назад. Рубашка у неё была застёгнута только на две нижние пуговицы, грудь, ноги всё было напоказ.

– Привет, братик, проходи, не стесняйся. Хочешь суши? Мы вчера заказывали, остались ещё.

Вовка, не в силах отвести глаза, только помотал головой. Тогда Маша слегка раздвинула ноги, и Вовка увидел то, что не видел никогда. Он в ужасе развернулся, ударившись об косяк и убежал к себе, подстёгиваемый Машиным смехом.

– Что это с Вовкой? – спросил Глеб, войдя на кухню. – Пронёсся мимо, чуть не сбил меня с ног.

– Суши предложила, а он их не ест.

Глеб подошёл к ней.

– Смотри ка, с волос стекает вода, пытается потушить твоё пламя.

Маша пощекотала ему шею и плечо, где была татуировка.

– А твоё пламя могу потушить только я.

Маша притянула его к себе и раздвинула ноги.

– Маша, Вовка…, – попытался сопротивляться Глеб.

– Он сюда больше не войдёт.

А Вовка ревел в своей комнате. В столовой стучал стол, слышались женские стоны и звон разбитой посуды. Он тоже хочет вот такую же рыжую, с бесстыжими глазами, пухлыми губами, большой грудью и с тем, что он сегодня увидел первый раз…

Поздно вечером Глеб, выйдя в ближайший магазин за сигаретами, столкнулся у подъезда с соседом.

– Блин, у тебя такая тёлка клёвая, – сказал Лёша.

– Извини, забыл спросить твоё мнение, – попытался пройти мимо Глеб.

– Рыжая, красивая и фигура такая, расскажешь, как она? – подмигнул сосед.

Он так хотел подружиться с Глебом, может и ему что-то перепадёт? Глеб затянулся, выдохнул дым и попросил для себя терпения.

– Ты б поменьше лез в мою жизнь и занялся своей. Извини, спешу, меня ждут.