Громовой пролети струей. Державин
Шрифт:
— В кабак, братцы! Его ведь ни днём ни ночью не затворяют! Вы же у меня истинно художники, ибо худо или зло творите! Да зато с вами, право, не соскучишься!
— Вот это, братец, по-нашему! — подкатился к Державину толстомордый Блудов. — Едем! А как раб божий Митька Яковлев проспится, вытолкать его взашей!
2
Сколь дивна пресветлая и преславная Москва, древняя столица России! И хоть правит империей Питербурх, её холодный и беспощадный разум, живым, горячим и пульсирующим сердцем страны остаётся Москва. Со всех концов естественным током стекается в неё новый люд, словно приливает свежая кровь. Из далёкой южной украины, от самой Астрахани шёл сюда пешком, без гроша в кармане дьячков сын Василий Тредиаковский [8] . А с Крайнего Севера, из Архангельска, за обозом с мороженой рыбой прошагал до Москвы черносошный мужик
8
Тредиаковский Василий Кириллович (1703—1768) — русский писатель, поэт. Родился в Астрахани. Оставив церковную службу, бежал в Москву, где учился в Славяно-греко-латинской академии (1723—1726), потом отправился в Голландию, потом — в Париж, где учился в Сорбонне (1727—1730). В 1730 г. вернулся в Россию. В 1735 г. предложил реформу стихосложения — силлабо-тоническую систему, основанную на регулярном чередовании ударных и неударных слогов. Его система стиха строилась на национальной основе и во многом определила дальнейшее развитие всей русской поэзии.
И под стать ей жители — весельчаки и чудесники.
Взять хотя бы знаменитого заводчика Прокофия Акинфиевича Демидова. Никогда не позабудет Державин виденного им небывалого чуда: в одно погожее июльское утро на трёхвёрстной аллее, соединявшей подмосковное имение сего богатея с почтовым трактом, словно снеги белые легли. А это Демидов вздумал прокатиться средь лета красного в санях; велел для того скупить на Москве всю соль, да и покрыть ею дорогу. То-то было радости бедному люду, сбежавшему с бадейками и полотняными кисами. Дорогая соль по его проезде делалась их бесплатным достоянием.
Но хоть Москва, сей Вавилон новый, и тянет его неодолимо к себе, подобно горе магнитной, сам Державин всё ж любит больше поглазеть на чужое веселие, чем участвовать в оном. Особливо если соединяется оно с забиячеством и непростительными шалостями.
Карета, запряжённая четвертнёй, пронеслась Арбатскими воротами и, подпрыгивая на бревенчатой мостовой, повернула в сторону Тверской улицы.
Державину вспомнилось, как определён он был в ямские подставы надзирать исправность наряженных лошадей для шествия в Москву императрицы и всего её двора. Начальником же его назначили подпоручика Лутовинова, который, как и его брат, капитан-поручик, оказался умным и очень расторопным в своей должности, но весьма и весьма развращённых нравов.
Сии офицеры гвардейские постоянно упражнялись в пьянстве, карточной игре и в обхождении с непотребными ямскими девками в известном по распутству селе Валдаях. Там проводили они иногда целые ночи в кабаке, наезжая с пряниками-жмычками, цареградскими стрючками, калёными орехами, маковой избоиной и другими вкусными заедками и никого посторонних, кроме девок, не впущая. И хотя целую зиму с ноября по последние числа марта в таком распутстве провели, однако самого Державина со всеми принуждениями до того довесть не могли, чтоб он их жизнь делил. Только в карты мало-помалу играть начал. Хотя бы в памфил [9] , но нет — в самые разорительное фаро и кинце...
9
Назвав так от червонного валета Памфила, или Фили, то есть простофили, дурачка.
И если время дозволяло, продолжал своё кропание стихов. Тихонько от товарищей читывал книги, глотал всё подряд — Клейста, Гагедорна, Гелларта, Гадлера, Клопштока, а из отечественных — «Способ к сложению российских стихов» господина Тредиаковского, лёгкие вирши Сумарокова [10] и, конечно, оды великого Ломоносова.
В обществе Гаврила стеснялся себя — говорил некрасно, и всё срыву, часто пришепеливал. Но сейчас хмель непривычно туманил голову, и, откинувшись на сиденье, Державин в пылком своём воображении представил, как произносит речь о Ломоносове в рассуждении его великолепия и громкого слова, всегдашнего сладкогласия и вкуса.
10
Сумароков Александр Петрович (1717—1777) — русский поэт и драматург, один из видных представителей классицизма. Начинал писать, подражая В. К. Тредиаковскому; находился также под влиянием од М. В. Ломоносова. Но вскоре избрал иной жанр, принёсший ему популярность, — любовные песни, расходившиеся в списках. От песен перешёл к стихотворным трагедиям.
«Ломоносов! с кем сравнить, кому уподобить его безмерный и могучий талант? Воистину лишь с деяниями общего нашего отца Петра Великого. Что Пётр Первый совершил в отношении государства Российского, то сделал Ломоносов для нашей литературы. Он взошёл на российский Парнас не тяжело ползущим парением, но дорогой прямой и открытой. Пламенные творения его полны мыслей, накопление которых, подобно стеснившейся при запруде воде, вдруг прорывается и с шумом начинает своё стремление. Дрожи от восторга, понятливый читатель, внимай высокому беспорядку в ломоносовских стихах. Сей беспорядок происходит оттого, что восторженный разум поэта не поспевает стройно расположить быстротекущую мысль. Взгляни же, сколько тут ума и красот! Какое многообразие величественных, ужасных и приятных картин, звуков, чувств и изветий!
О, ты, что в горести напрасно На бога ропщешь, человек! Внимай, коль в ревности ужасно Он к Иову из тучи рек! Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая И гласом громы прорывая, Словами небо колебал, И так его на распрю звал: Где был ты, как передо мною Бесчисленны тьмы новых звёзд Моей возжённых вдруг рукою В обширности безмерных мест Моё величество вещали!..Словно и впрямь само небо заговорило! В слоге своих од и гимнов — твёрдом и благородном — слов площадных или простонародных он никогда себе не дозволяет и средь вышнего полёта, словно задумавшись, вдруг обращается к чему-то занимательному, чтобы придать стихам ещё более блеска, жизни и величия. Как научиться следовать за ним, как разгадать тайну его смелого пера?..»
Державин не сдержал улыбки: смеху достойно тщание Сумарокова уничтожить ныне сатирою первого российского пиита!
Сам Державин не сразу постиг мощь и глубину ломоносовских стихов. Всего же боле нравился ему по лёгкости слога князь Фёдор Алексеевич Козловский [11] , приятный стихотворец и автор комедии «Одолжавший любовник». Упражняясь по примеру его, научился он цезуре или разделению александрийского ямбического стиха на две половины. С Козловским и спознакомился Державин в Москве, да только как!
Сержант наклонился к опускному окну кареты: не дом ли Василья Ивановича Майкова [12] на Тверской проезжаем? Подлинно, он.
11
Козловский Фёдор Алексеевич (1740-е гг.—1770) — князь, поэт, писатель. Служил в Преображенском полку, откуда был командирован в Комиссию об Уложении (см. коммент. №18). В 1769 г. был направлен курьером к графу А. Г. Орлову в Италию. По пути — по поручению Екатерины II должен был заехать к Вольтеру (что, вероятно, и сделал), которого сам был горячим поклонником. Хорошо образованный человек, он дружил с Фонвизиным, Херасковым, Новиковым. Для Державина произведения Козловского служили образцом в его первоначальных опытах. Ф. А. Козловский погиб в Чесменском бою при взрыве корабля «Святой Евстафий». Смерть его вызвала всеобщее сожаление.
12
Майков Василий Иванович (1728—1778) — русский поэт. С 1747 г. был на военной службе. В 1761 г. вышел в отставку, примкнул к группе литераторов, объединившихся в Москве вокруг М. М. Хераскова (см. коммент. №28). Литературную известность ему принесла комическая поэма «Игрок Ломбера» (1763), в которой высмеивалось увлечение азартными карточными играми, охватившее дворянское общество с начала 60-х гг. XVIII в. Вместе с Н. И. Новиковым (см. коммент. №21) выступал против официозной литературы, поддерживаемой Екатериной II. Сторонник эстетической программы А. П. Сумарокова (см. выше). В начале 70-х годов стал масоном, что отразилось в переложении им псалмов, духовных од и др.
По долгу своему хаживал Державин частенько с приказами вечером или даже ночью с Никитской, где рота стояла, на Тверскую, Арбат, Ордынку, что за Москвою-рекою, а раз так чуть не потонул в снегу на Пресне и едва отбился тесаком от бродячих собак. Так вот, велено было ему доставить приказ князю Козловскому, состоявшему в третьей роте прапорщиком и остановившемуся на Тверской, в доме славного стихотворца Майкова, написавшего ирои-комическую поэму «Игрок ломбера».
Помнится, вошед в залу, чтобы передать князю приказ, увидал он сборище гостей, которым Козловский читал сочинённую им трагедию. Приходом вестового чтение прервалось. Державин вручил приказ и остановился у дверей, желая послушать трагедию. На что из этого произошло? Приметя, что он не идёт вон, Козловский сказал: «Поди-ка, братец служивый с богом, что тебе попусту зевать, ведь ты ничего в этом не смыслишь». И молодой стихотворец принуждён был выйти.