Грот афалины (илл. В. Барибы)
Шрифт:
— Что я — глупая?
— Дай подую, не вырывайся… Я знаю, как больно, если по ногтю ударишь… И у нас вот мозоли от весел, а мы не хнычем.
Он легонько подышал на Натачины пальцы. Сердце залила нежность.
— Почти черные пальцы, налились кровью… Сгонит ногти, должно быть… — Натача не вырвала у него руки.
— Так, так, так… — услышали они голос Абдуллы и вздрогнули, отшатнулись друг от друга. — Так у вас, может, любовь, хи-хи?
Абдулла лежал, опершись на локоть, скалил зубы.
— Абдуллячка… По шее заработаешь!
— А
— Умолкни, сказано! Хватит валяться, возле озера належишься. Натача, ты бери Тото и веди нас.
— Раскомандовался… — Абдулла сел, зевнул во весь рот, чуть скулы не вывихнул, а потом нагнулся и тоненько пролаял на ухо собачке: — Гав! Гав!
Тото вскочил, ошалело завертел головой туда-сюда, попробовал поднять вислое ухо. Абдулла сказал:
— Чего крутишься? Подъем!
Натача рассмеялась.
— Ой, так это ты такой, Абдулла?
— Ой, а это ты такая, Натача? — передразнил Абдулла. Встал, приложил руку к сердцу, склонился в поклоне: — Миледи, примите мое почтение!
— Здравствуй, — просто протянула ему руку Натача. — Значит, так, мальчики. Будем идти прямо на городскую свалку.
— Не хочу я на свалку! Я еще жить хочу! — прикидываясь бестолковым, захныкал Абдулла.
Янг широко шагал за Натачей и улыбался. Рассказал ей, что эта черная собачка — именитый иностранец Тото.
Натача и правда привела на смрадную городскую свалку — заросшую по сторонам кустами котловину между буграми. Несколько грифов с голыми шеями и грязно-серых аистов марабу, тяжело взмахнув крыльями, неохотно взлетели на засохшую акацию.
Задерживая дыхание от смрада, Натача вывела ребят на западную сторону котловины, вскарабкалась на одну скалу, на другую. «Вот!» — показала себе под ноги. Ребята сбросили с себя груз, полезли за нею. Абдулла разочарованно свистнул.
— И с этим хламом вы думаете что-то намыть?!
У Натачиных ног лежало в яме рыжее от ржавчины некогда оцинкованное ведро с пробитыми в нем дырками. Лежал и эмалированный тазик, эмаль со дна почти вся отбита. Дырочки в тазу были пробиты мельче и гуще. Все зазубрины были с наружной стороны, не так, как в ведре — пробиты внутрь. Абдулла отфутболил ногой ведро, и оно со звоном полетело на дно котловины, спугнуло худую собаку, которая, поджав хвост, бросилась в кусты.
— Ты что? — разозлился Янг. — Беги, футболист, за «мячом».
— А на черта оно! В нем нельзя разгребать грунт, руки пообдираешь.
— А носить чем будешь? В пригоршнях? Руками черпать со дна, в руках носить? — Натача обиделась: так старалась, все пальцы поотбивала, а тут…
— Давай! — подтолкнул Янг Абдуллу к краю скалы. — Любишь бить, люби и мячи подавать.
У Янга в последнее время как-то сразу появилась самостоятельность, прибавилось решительности. Возможно, повлияло то, что он начал работать в дельфинарии, сам зарабатывать на жизнь? А может, и то, что почувствовал себя взрослым. Ничего, что роста ему еще не хватало,
Натача сжалилась, забрала у Абдуллы ведро, бросила туда свою торбу и сбежала со скалы.
— Не спеши, теперь первым пойду я, — сказал Янг.
Взвалили на себя груз, зашагали гуськом на западную окраину города. Пока попадались загородные виллы и бунгало богатеев, старались идти по стежкам-дорожкам или каменным ступенькам, проложенным на них. Но кончились стежки-дорожки, а горы начали круто подниматься вверх, загораживая путь, — и начались настоящие муки. Тогда с Амарой лезли, карабкались с пустыми руками, и то Янг готов был, как собака, язык высунуть. А теперь тащили большой груз, и ноги просто подкашивались, болели в бедрах и икрах. Воздух ловили широко раскрытыми ртами, а его все равно не хватало, задыхались.
Отдыхали все чаще и чаще. Хуже было Натаче: хоть груз и легче, но обе руки заняты, нет возможности хвататься за камни и ветки, пни, корни. Пробовала посадить Тото в ведро на торбу и освободить таким образом одну руку. Но собачке там не сиделось, несколько раз вываливалась в самый неожиданный момент, и невозможно было ее подхватить, поймать. Тото падал, скатывался с камня на камень, обдирал бока и голову о колючки кустов, скулил-плакал. Наконец Натача додумалась: вынула торбу, настлала в ведро побольше листьев, чтоб не кололись заусеницы на дне, посадила в ведро собаку, а верх заплела молодыми лианами. Сверху положила торбочку и обрадовалась: хорошо получилось. Так и переставляла ведро перед собою с глыбы на глыбу, с выступа на выступ. Один раз и ведро скатилось, загремело вниз вместе с Тото.
— Ему до конца дней будет сниться эта прогулка… — Абдулла от усталости едва мог говорить, ему уже и золота не хотелось.
— Мальчики, а может, перекусите немного? — спросила Натача. — Я захватила кое-что.
Перекусить не мешало бы, проголодались здорово. Но оба в один голос заявили: «Нет, нет! Там — на озере…»
— И у меня есть тут перекусить — во! — похлопал Абдулла по оттопыренной спереди майке. — Если бы Янг не прилетел неожиданно, то и побольше бы припас кое-чего.
— Ситуацию надо было использовать. Судир еще на рассвете подогнал катера, поехали дельфинов ловить. Я тоже мог бы с ними поехать, Радж приглашал… Очень ведь интересно! А я говорю: живот болит, режет… Нельзя было упустить момент! — Янг помял свой живот. — А он и правда болит, холера.
— С голодухи это. И у меня так бывало, а съешь чего-нибудь или нальешь полный живот воды — перестает, — заметила Натача.
— Абдулла, что мы купим Натаче, когда золото найдем? — в шутку спросил Янг.
— Трехэтажный дом в Компонге… Нет, лучше в Свийттауне! Машину легковую, слуг наймем дюжину… Ну и замуж выдадим за принца. И она сразу задерет нос, забудет нас.
Натача кинулась на Абдуллу с кулаками. А тот от хохота упал на спину, обороняясь, выставил руки и ноги:
— Спаси-и-ите!