Грот танцующих оленей: Фантастические рассказы
Шрифт:
Теперь, у ирисовой полянки, Томас огляделся и попытался представить, как все это выглядело раньше, увидеть окрестности глазами предка, вернувшегося с войны и заполучившего собственный надел. Должно быть, тогда еще водились олени — ведь старик бредил охотой, а дело было еще до великого пожара в начале 1880-х, погубившего множество дичи. Были и волки — сущий бич для овец, которых в те дни держал каждый уважающий себя хозяин, а среди кустов изгороди посвистывали цесарки, тоже имевшиеся в каждом доме. И очень возможно, что по двору бродили еще и павлины, гуси, утки и куры. В конюшне били копытами добрые кони, которые тогда играли важную роль в хозяйстве. Но прежде всего предметом гордости хорошего землевладельца
«Дедушка, — мысленно воскликнул Томас, — так в чем же дело?! Ради чего это все? Быть может, тобой владело то же ощущение родства с этой землей, какое владеет мной? Трогала ли твою душу открытость этого высокого, продуваемого всеми ветрами гребня, чувствовал ли ты обаяние его личности, ныне чарующее меня? Значит, оно существовало и тогда? Но раз так — а это наверняка так, — почему же ты покинул этот край?!»
Ответа, разумеется, он не дождался — да он и не рассчитывал. Теперь ответить уже некому. Но даже задавая эти вопросы, Томас знал, что здешняя земля буквально пропитана информацией и содержит ответы на все — достаточно лишь суметь раскопать. Тут таится сокровищница знаний — надо лишь найти правильный подход. Этот древний край накапливал и запоминал все, не меняясь ни капли, пока века проносились над ним, как мимолетные тени бегущих облаков. С незапамятных времен стоял он над рекой словно часовой, подмечая все происходящее.
В речных заводях плескались квакающие амфибии, вокруг тихо паслись стада динозавров и бегали хищные одиночки, охотившиеся на мирных травоядных, носились буйные титанотерусы и величаво выступали мамонты и мастодонты — тут было на что полюбоваться и отложить в памяти.
Старый негр призывал оглянуться, отступить в стародавнее прошлое, когда не было на земле человека, — в первобытные времена. Быть может, в те дни каждому благочестивому динозавру следовало в знак почитания своего первобытного бога проглотить камень, покрытый магическими письменами?
«Ты сошел с ума, — одернул себя Томас, — У динозавров не было богов. Только человек обладает разумом, позволяющим творить богов».
Покинув полянку, он медленно зашагал вверх по холму в сторону ветряка, по бесследно исчезнувшей тропе, проложенной более века назад старым Нэдом Паркером.
Ветряк неторопливо помахивал лопастями, отзываясь на утренний ветерок. Чтобы рассмотреть его целиком, Томасу пришлось высоко задрать голову. «Забрался под небеса, — подумал он, — выше всех на свете».
Платформа колодца была сложена из тесаных дубовых бревен. Годы и дожди источили их поверхность, превратив ее в рыхлую труху, но вглубь гниение не пошло, и платформа оставалась все такой же солидной и прочной, как в первый день. Томасу удалось отковырнуть небольшую щепочку, но под ней оказалась твердая древесина. Эти бревна выдержат еще не один век.
Стоя рядом с платформой, Томас вдруг обратил внимание, что колодец звучит. Звук ничем не напоминал пение — скорее, негромкий стон, словно у дна постанывало спящее животное, будто где-то далеко от поверхности земли таился некто живой, будто в толще скал билось огромное сердце, а в огромном мозгу проносились неведомые видения.
«Это сердце и мозги доисторических динозавров или их богов, — подумал он и тут же одернул себя, — Опять за старое?! Не можешь избавиться от ночного кошмара с динозаврами?» Должно быть, находка зобных камней оказала более сильное впечатление, чем казалось поначалу.
Говоря по сути, это полнейшая нелепость. Сознание динозавров было настолько смутным, что его не хватало ни на что, кроме инстинктов самосохранения и продления рода. Но здравый смысл не в силах был одолеть овладевшее Томасом алогичное убеждение в собственной правоте. Да, конечно, мозгов у них было маловато — но, быть может, существовал какой-то иной, дополнительный орган, отвечавший за веру?
И тут же Томаса охватила ярость на себя за столь неуклюжие выдумки — подобные идеи под стать ничтожному, впавшему в детство фанатику какого-нибудь культа.
Он развернулся и стремительно зашагал обратно той же дорогой, что и пришел, ошарашенный неожиданным оборотом собственных мыслей. «Этот край оказывает на человека странное воздействие своей открытостью, близостью к небу и своей личностью, будто он обособлен от остальной земли и стоит сам по себе», — думал Томас, одновременно гадая, не это ли заставило фермеров уехать.
Весь день он бродил по гребню, проходя милю за милей, заглядывая в укромные уголки, забыв о прежнем собственном недоумении и ярости, забыв даже о вызвавшем их странном предчувствии и даже напротив — радуясь этой странности и потрясающему ощущению свободы и единства с небом. Занимающийся западный ветер порывисто цеплялся за одежду. Окружающий ландшафт казался удивительно чистым, но не свежевымытым, а словно никогда не знавшим грязи, оставшимся незапятнанным и светлым со дня творения. Казалось, липкие руки мира не касались его.
Встречая зияющие погреба других домов, Томас почти благоговейно осматривал окрестности, отыскивая кусты сирени, распадающиеся во прах остатки исчезнувших оград, все еще сохранившиеся следы протоптанных когда-то тропинок, ведущие теперь в никуда, вымощенные плоскими известняковыми плитами крылечки и дворики. По этим фрагментам он, как реставратор, воссоздавал образы живших здесь семей, вероятно разделявших его чувства по отношению к этой земле — и все-таки покинувших ее. Пробовал на вкус ветер, высоту и стерильную древность и пытался отыскать в них ту ужасную составную часть, которая заставила людей бежать отсюда — но нашел не ужас, а лишь грубоватую невозмутимость и спокойствие.
И снова ему вспомнились дама в скрипучей качалке, и чаепитие в старом доме в Новой Англии, и крохотные бутерброды с маслом. Несомненно, она слегка помешана, другого и быть не может — иначе откуда такое страстное желание узнать подробности семейной истории?
О ходе своих изысканий Томас ей не докладывал, лишь время от времени весьма официально извещал письмом, что все еще работает. Историю Паркеров тетушка узнает лишь тогда, когда возьмет в свои костлявые руки манускрипт. Несомненно, там она найдет кое-что удивительное для себя. Да, в роду не было ни конокрадов, ни висельников — зато были другие персонажи, которые вряд ли заставят ее гордиться подобным родством, если только она ищет зацепку для гордыни. В этом Томас уверен не был. В числе прочих Паркеров в начале девятнадцатого века жил торговавший патентованными средствами лекарь, вынужденный спасаться бегством из многих городов, когда вскрывалось его собственное невежество и недоброкачественность его снадобий. Были и работорговец, и парикмахер из городка в Огайо, бежавший с женой баптистского проповедника, и головорез, отдавший концы в жаркой перестрелке в одном скотоводческом городке на Дальнем Западе. И это племя странных Паркеров завершилось человеком, прорубившим колодец и выпустившим на волю порождение античного зла. В этом месте Томас оборвал себя: «Ты же не можешь поручиться за это, не имеешь даже малейшего основания для каких-либо умопостроений, просто поддавшись влиянию здешних мест».