Грот танцующих оленей: Фантастические рассказы
Шрифт:
— Я ждал тебя на гребне, — продолжал Уизерс, — а все остальные обшаривали склоны. Ждал, пока не стало поздно, а потом поехал домой. Но по дороге меня замучила совесть. Что, если я укатил чересчур рано? Что, если Крис появился через десять минут после моего отъезда? Такие вот мне приходили в голову мысли. В общем, я развернулся и рванул обратно, проверить, не свалял ли дурака.
— Спасибо вам, док, — поблагодарил я.
— А кто эта дама? — справился док с игривым лукавством, которое ему совершенно не шло.
Я посмотрел на Амелию. Она тоже сняла шлем, и
— Быть может, самый богатый человек на Луне. Самый смелый и самый очаровательный.
Амелия улыбнулась.
УБИЙСТВЕННАЯ ПАНАЦЕЯ
Медики уже наготове и утром начнут операцию «Келли», а это нечто уникальное, раз уж ее окрестили «Келли»!
Доктор сидел в потрепанном кресле-качалке на покосившемся крыльце, повторяя себе это. Он покатал слово на языке, но в нем уже не было ни прежней остроты, ни сладости, как некогда, когда великий лондонский врач встал на заседании ООН и заявил, что назвать ее можно только «Келли», и никак иначе.
Хотя, если хорошенько подумать, все это дело случая. Вовсе не обязательно «Келли», это мог быть и кто-нибудь другой, лишь бы после фамилии стояло «Д. М.» [2] . Это мог быть Коэн, Джонсон, Радзонович или кто-нибудь еще — любой из врачей мира.
Он немного покачался. Кресло поскрипывало, доски крыльца постанывали ему в лад, а наступающие сумерки тоже были полны звуков вечерних игр детей, торопящихся насытиться последними минутами игры перед тем, как придется идти домой и вскоре после того — в постель.
2
Ученая степень доктора медицины.
В прохладном воздухе разносился запах сирени, а в углу сада смутно виднелись белые цветы раннего невестиного венка, того самого, что дала им с Дженет много лет назад Марта Андерсон, когда они впервые поселились в этом домике.
По дорожке протопал сосед, и в сгустившихся сумерках он не сумел разглядеть, кто именно, но сосед окликнул его:
— Добрый вечер, док.
— Добрый вечер, Хайрам, — ответил старый доктор Келли, узнав соседа по голосу.
Тот пошел прочь, громко топая по дорожке.
Старый доктор продолжал раскачиваться, сложив руки на своем брюшке, а из дома доносился шум кухонной суматохи: Дженет прибирала после ужина. Наверно, скоро она выйдет и сядет рядом с ним, и можно будет немного побеседовать, вполголоса и как бы между прочим, как полагается любящей пожилой паре.
Хотя, в общем-то, доктору уже следовало уйти с крыльца — в кабинете на столе ждал прочтения медицинский журнал. В последнее время развелось столько новых средств, и надо держаться в ногу со временем, хотя, судя по развитию событий, совершенно неважно, идешь ты в ногу со временем или нет.
Быть может, в скором будущем не останется почти ничего такого, с чем надо держаться в ногу.
Конечно, нужда в докторах будет всегда —
Он немного покачался взад-вперед, размышляя о всех детях, которые выросли, стали мужчинами и женщинами и завели собственных детей. А еще он поразмыслил о Марте Андерсон, лучшей подруге Дженет, и о старине Коне Джилберте, самом сварливом из ходивших по земле самодуров, к тому же невероятно скупом. Подумав о том, сколько денег ему уже задолжал Кон Джилберт, ни разу в жизни не оплативший ни одного счета, доктор с кривой улыбкой хмыкнул себе под нос.
Но так уж пошло: одни платят, другие только делают вид, потому-то он с Дженет и живет в этом старом домишке и ездит на одной машине уже шестой год, а Дженет целую зиму ходила в церковь в одном и том же платье.
Хотя если подумать, то какая разница? Главная плата заключается отнюдь не в деньгах.
Одни платили, другие нет. Одни живы, другие померли, и неважно, кем они были в этой жизни. У одних есть надежда, а у других нет, и одним об этом сказали, а другим нет.
Но теперь все изменилось.
И началось все здесь, в этом маленьком городке под названием Милвилл, и притом не более года назад.
Вот так, сидя в темноте, окруженный запахом сирени, белым мерцанием невестиных венков и приглушенными криками доигрывающих свое детей, он вспомнил все от начала и до конца.
Было почти 8.30, и он слышал, как мисс Лейн в приемной разговаривает с Мартой Андерсон, а та, как он знал, была последней.
Чувствуя себя совершенно разбитым, он снял свой белый халат, небрежно сложил его и бросил на смотровой стол.
Дженет давно ждет с ужином, но не скажет ни слова, она никогда ничего не говорит. За все эти годы она не сказала ни слова упрека, хотя порой он ощущал, что она не согласна с легкомысленным стилем его жизни, его постоянной возней с пациентами, которые ни разу даже не поблагодарили его — в лучшем случае оплачивали счета. А еще было ощущение недовольства его переработкой, его готовностью спешить по ночному вызову, хотя вполне можно посетить больного во время обычного утреннего обхода.
Она ждет с ужином и знает, что Марта была у него, и будет спрашивать, как ее здоровье, и какого черта на это ответить?
Услышав, что Марта вышла и в приемной зацокали каблучки мисс Лейн, он подошел к раковине, открутил кран и взял мыло.
Дверь со скрипом распахнулась, но доктор даже не повернул головы.
— Доктор, — послышался голос мисс Лейн, — Марта думает, что с ней все в порядке. Говорит, вы ей помогаете. Как по-вашему…
— А по-вашему? — вместо ответа спросил он.
— Не знаю.
— А вы бы стали оперировать, зная, что это абсолютно безнадежно? Вы послали бы ее к специалисту, зная, что он ей не поможет, зная, что она не сможет ему заплатить и будет тревожиться по этому поводу? Вы сказали бы ей, что ей осталось жить месяцев шесть, лишая ее остатков небольшого счастья и надежды?