Грот в Ущелье Женщин
Шрифт:
Северин остался стоять у плотины. С прилипших к телу мокрых брюк и рубашки звонко капали светлые капли и растекались вокруг ног, вороня асфальт.
«Не трус я! Не трус! – отчаянно кричал Северин, но крик его слышал он только сам: губы его были плотно сжаты, с ненавистью смотрел он в спину Олиного отца, уносившего домой свою дочь. Парню хотелось догнать соседа, объяснить ему еще раз все подробно, но он сдержал себя.
«Ничего! Ничего! Я – докажу! Докажу!»
Он пока не знал, как сможет это сделать, стоял и дрожал. В поселок не пошел. Ждал, пока совсем стемнеет.
Рабочий поселок на излучине Пахры – небольшой. Новость, выходившая за рамки привычного быта (работа на трикотажной фабрике, вечера за лото или подкидным), прокатилась, как снежный ком, и когда Северин вернулся домой, мать уже знала все. Он понял это сразу. Уж слишком восторженно воскликнула она, увидев на кукане рыбу.
– Гляди ты, какую выловил!
Северин усмехнулся. Прежде, бывало, с настоящим уловом возвращался, и никого это не удивляло.
Мать смутилась, почувствовав, что переиграла, и тут же неожиданно для самой себя спросила:
– Где ты промок так?
Северин не ответил. Подав матери окуня, ушел в свою комнату и плотно закрыл за собой дверь.
Встал он, как обычно, рано, чтобы до школы полить цветы в палисаднике и натаскать в бочку воды. Выглядел свежим, словно не было позади бессонной ночи, тягучих дум о людской несправедливости, десятка почти окончательно обдуманных планов и вновь отброшенных и, наконец, последнего решения, пришедшего на рассвете, которое сняло и стыдливую растерянность, и упрямую отрешенность. Он делал по дому все, словно вчера ничего не произошло, а когда увидел мать, вдруг постаревшую, с непривычно дряблыми мешочками под глазами, подумал с жалостью: «Не спала тоже», – подошел к ней, прижал ее к груди и спросил:
– Неужели ты веришь?
– Не во мне дело. Люди. На чужой роток не накинешь платок.
– Накинем, мама. Кляп вставим. Я в училище пойду. В пограничное.
– Ох ты, господи! – воскликнула она, всплеснув руками, и, всхлипнув, промокнула фартуком глаза. – Хотел же отцовским путем идти. Я и с директором уже говорила. Обещал определить к самому лучшему слесарю. Говорит: сыну героя всякий поможет на ноги встать. Сам, говорит, не оплошал бы. А теперь как же? Что я директору скажу?
– Так и скажи: по отцовской дороге пошел. Туда, где трусам нет места.
В тот же день, сразу после уроков, поехал он на электричке в Москву, а там, пересев на другую, – в Бабушкино, где находилось пограничное училище. Узнал условие приема и стал готовиться к экзаменам.
Конкурс выдержал успешно, и был зачислен курсантом. Не в тягость была ему утренняя физзарядка, частые кроссы, полевые занятия слякотной осенью и морозной зимой, и уже к концу первого курса прочно закрепилось за Северином Полосухиным звание – первый. Первый лыжник, первый стрелок, первый самбист; на семинарах по философии и истории партии он часто выручал группу, вступая в полемику с преподавателем, удивляя своей эрудицией и способностью логично мыслить и умело отстаивать свою точку зрения. И никто из преподавателей не знал, что после вечерней проверки и прогулки он запирался в комнате чистки оружия, чтобы не обнаружили его офицеры и не наказали за нарушения распорядка дня (после отбоя всем, кроме дежурного и дневального, положено спать), и читал до часу ночи, после чего выходил на спортплощадку «побросать» перед сном двухпудовую гирьку.
– Сколько отгрыз от гранита науки? – спрашивал Северина после подъема сосед по койке, рыхлый курсант, который даже на лекциях добродушно посапывал, а на замечание преподавателей отвечал неизменно: «У меня такой метод слушания», – и снова спокойно дремал.
Он никак не мог понять, почему Северин не устает, и ночами спит мало, и все лекции конспектирует, и в часы самоподготовки почти не встает из-за стола, не болтает в перерывах со всеми о пустяках, не перемывает косточки преподавателям или девушкам, которые приходят на танцы в училищный клуб, а если выходит покурить, то спешно выкуривает сигарету и возвращается в класс – не в состоянии был осмыслить всего этого добродушно-ленивый курсант, вот и подшучивал над Северином.
– Чует мое сердце, ходить тебе со вставной челюстью. Гранит науки покрошит твои зубы.
– А я гляжу, схлопочешь ты пару нарядов вне очереди за сон на физзарядке, – незлобиво отвечал Северин и спешил в строй.
Еще одно прозвище прилипло к Северину: двужильный. И постепенно сбился вокруг него кружок курсантов, стали они вместе учить, спорить, докапываясь до истины, и получать на семинарах пятерки.
К весне курсанта Полосухина назначили помкомвзводом, присвоили звание сержанта, вот тогда только исполнил он давнюю просьбу матери, взял увольнительную и поехал на несколько часов домой.
И надо же так получиться, что на лужайке, еще серой от недавно стаявшего снега, но уже начавшей зеленеть лихо и самозабвенно прыгала через скакалку Оля. Она то плавно, как птица, перелетала через белый шпагат, то вдруг, озорно закинув голову, принималась скакать, словно расшалившийся козленок, то шла вприсядку, а шнур мелькал над головой все чаще и чаще. Северин даже остановился, удивленный. Оля же будто не замечала его, прыгала и прыгала. Не повернула головы и младшая сестренка Оли Катя. Насупленная стояла. Ухмыльнулся Северин, подумав: «Не хотят глянуть. Соплюхи, а туда же».
Он уже подошел к калитке, но Оля вдруг окликнула его:
– Дядя Северин, посмотрите, как я могу, – и, перехлестывая скакалку восьмеркой, стала так стремительно нырять в ту восьмерку, что, казалось, она неудержимо несется вперед – столько ловкости и озорства было в движениях девочки, что Северин сразу же забыл о своей обиде, только что кольнувшей его душу, и с восхищением воскликнул:
– Ух ты! Здорово как! – Потом упрекнул ее: – Какой же я тебе дядя?
Она остановилась, игриво пожала плечиками, хотела что-то сказать, но в это время Северин увидел мать. Она семенила по тропинке между вишнями к калитке и, негромко всхлипывая, причитала:
– Господи! Вот радость-то… Вот привалило, Господи!
Она прильнула к груди сына и обмякла, успокоенная.
– Надолго? – подняв наконец голову, спросила она, внимательно всматриваясь в лицо и замечая, что оно стало иным, не детским.
Не ожидая ответа, сказала с ноткой гордости:
– Совсем, как отец. – Потом спохватилась: – Пойдем, пойдем, сынок, в дом. Сметанки с сахаром поешь, пока ужин сготовлю.
– Давно не ел такую вкуснятину, – весело ответил он. На душе у него было так легко, что захотелось попрыгать на этой родной тропинке между вишнями на одной ноге, как делал он это часто в детстве, но за крыльцом стояла Оля, и Северин зашагал размеренно, как мужчина, и с наслаждением вдыхал клейкий аромат лопающихся весенних почек.