Гроза над Русью
Шрифт:
Но Хаврат-эльтебер, будучи мусульманином, как и все златоцветные воины кагана-беки, презирал язычников и не придавал значения словам и заклинаниям их жрецов.
Так ли это было или по-другому, но во время войны богатырский лук, как охранительный талисман, всегда возили в передовой хазарской орде.
Под изумленные возгласы окружающих Абалгузи-пехлеван согнул в дугу кибити из рогов горного барана и завел тетиву на стальной подзор...
Воевода Слуд, будучи свидетелем необычного выстрела, приказал привести к себе стрелка. Когда Кудима подвели к воеводе,
— Это твоя стрела сбила козарского коня? — спросил Слуд.
— Знамо дело, а чья же ишшо. Только коняку жалко.
— Пошто ее жалеть, она же козарская? — удивился воевода.
— Коняка — она коняка и есть. Скотина бессловесная. Ее бы в соху запрячь да поле вспахать. Все польза. А так мертвая лежит. Целил в козарина, попал в коняку. Жалко.
— Дак кони козарские к сохе не приучены, — возразил кто-то из гридей.
— К добру всякую скотину приучить можно...
— Полно, не до споров! — прервал воевода. — По нраву ли тебе лук пришелся, добрый молодец?
— Легковат малость, а так ниче.
Вокруг засмеялись богатыри-дружинники. Сами удальцы хоть куда, свободно размахивающие полупудовыми булавами, они с сомнением покачали головами, когда Слуд приказал принести из гридницы лук знаменитого Еруслана...
Еруслан, старший гридень переяславской дружины, был богатырем силы страшной. Однажды на пиру-братчине у великого князя Киевского он на спор смял руками фряжеский панцирь. Упругая сталь подалась под его силой, словно лубяной туесок. Здесь, в гриднице, Святослав побратался с Ерусланом. Но прошло два года, и богатырь, рассорившись с князем, уехал в Царьград, в дружину к самому Роману-царю.
Уезжая на чужбину, оставил Еруслан в родном городе свой богатырский лук, обещав вернуться непременно. Кибити дивного оружия были сделаны из рогов тура, втулка из крепкой стали, подзоры усилены пластинами из моржовых клыков, а тетива сплетена из воловьих жил.
Могуты переяславские, киевские, новгородские, черниговские не раз и не два пробовали завести тетиву на подзор. Но даже самому сильному из них, Икмору, не удалось сделать это. Вершка на два не дотянул он тетиву и под смех товарищей оставил непокоренный лук.
Стрелы, оснащенные орлиными перьями, с наконечниками в добрую треть фунта, были под стать луку.
— Ну что, подойдет тебе такой? — спросил воевода? — С тех пор как уехал в Царьград хозяин его, ни один стрелок не осилил сию могутную метальницу. Попро...
В этот миг в щит одного из гридей тяжело ударила стрела, пробив его насквозь. Раненый воин не смог удержаться от крика.
— Стрела из козарского стана! — испуганно воскликнули рядом, разглядывая и дивясь нежданной вестнице смерти.
Гриди попрятались за частокол. Только Кудим и воевода по-прежнему стояди на виду вражеского стана.
Слуд невозмутимо поглядел в сторону хазар. Кудим же разозлился. Глаза его сверкнули, лицо стало красным, под стать шевелюре. Никто не успел заметить, как Ерусланов лук оказался снаряженным к бою и взлетел на уровень плеча. Тетива громко чакнула, и тяжелая стрела улетела к хазарам, туда,
Когда стрела Абалгузи-пехлевана унеслась к руссам, Хаврат-эльтебер удивленно воскликнул:
— Могучий выстрел! Достойный самого Сампан-богатура!
— Смотрите, правоверные! Кяфиры попрятались! — закричал старик в чалме с четками в руках. — Слава тебе! Наконец-то стрела Сампана нашла достойную цель! И пущена она рукой правоверного мусульманина, а не язычника. Бисмоллох!
— Никогда за всю свою боевую жизнь не видел я ничего подобного! — удивился бин-беки Харук. — А мне уже семьдесят лет.
— Деды наши не помнят богатура, пустившего стрелу из этого лука! — подхватил Асмид-эльтебер. — Мы верим, ты повалишь урусского поединщика. У них нет такого силача. И...
И вдруг колыхнулся воздух и неведомая сила сорвала бармицу и шлем с головы Абалгузи-пехлевана. За спиной его кто-то громко вскрикнул. Все обернулись: с коня валился могучий тургуд из личной охраны Хаврата; в сверкающей стальными пластинами груди его торчал хвост огромной стрелы с орлиным оперением. Воин слабеющими руками тщетно пытался вырвать ее. — Есть у них такой силач! — прохрипел он. Еще миг — изо рта тургуда хлынула кровь, тело сползло в серебристый ковыль.
Не успели хазары оправиться от изумления, как еще одна стрела пробила шею карабаира, на котором сидел сам Хаврат-эльтебер. Конь встал на дыбы и грохнулся набок. Бек едва успел соскочить с седла. Тургуды, не церемонясь, подхватили своего начальника за воротник и, таща его волоком, помчались прочь.
Тело убитого телохранителя осталось лежать в траве. Мертвые руки его по-прежнему сжимали древко огромной стрелы. Полудикий поджарый конь лизал безжизненное бледное лицо своего хозяина, ржал протяжно и жалобно.
А страшные стрелы продолжали лететь со стены Переяслава, легко достигая хазарского стана. Прежде чем кочевники сообразили в чем дело, пятеро были убиты. Конь одного из них испуганно метался по степи, волоча по кочкам и пахоте запутавшегося истерзанного наездника.
— Остановись! — пытался удержать Кудима воевода. Но тщетно. Пужала продолжал стрельбу. Гудела тетива, срываясь с могучей пятерни. Со стен было хорошо видно, в какое смятение пришел вражеский стан.
— Да будет тебе, стой!
— И не пытайсь, воевода, — молвил щуплый односельчанин Кудима. — Покамест все стрелки не изведет, не остановится. Я уж его знаю.
— А ты кто таков?
— Как есть шабер [39] Кудимов, а именем Тимоха Грач. Он, в шутку сказать, руки, а язмь, значитца, голова евонная. Нас так и зовут в селище.
— Дак голова руками вертит, а не наоборот. Накажи ему остановиться!
— Чичас!
Когда Кудим выпустил очередную стрелу, Тимка выхватил из рук соседнего гридя сулицу и подсунул ее другу. Только теперь, ощутив подмену, смерд опустил лук и проворчал недовольно:
39
Шабер (др.-рус.) — сосед.