Грозная туча
Шрифт:
— Брату могу написать все, что угодно.
— Напишите ему, что он мне сделает величайшее удовольствие, если доведет до сведения императора Александра, что я ничего более не желаю, как прекратить миром наши военные действия. Мы уже довольно сожгли пороху и довольно пролили крови. Когда-нибудь надо же и кончить! За что мы деремся? Я против России ничего не имею. О, если бы это были подлые англичане — было бы совсем иное!..
При этих словах он сжал кулак и грозно поднял его кверху. А затем стал доказывать, что все шансы за него: он возьмет Москву, истинную столицу России, так как Петербург не что иное, как только резиденция императоров…
Тучков слушал все это молча, стоя на одном месте, а Наполеон ходил взад и вперед по комнате и вдруг, остановясь перед Тучковым и глядя ему прямо в глаза, спросил:
— Вы лифляндец?
— Нет, я настоящий россиянин, — ответил тот.
— Из какой же вы провинции России?
— Из окрестностей Москвы.
— А! Вы из Москвы!.. Из Москвы!.. Это вы, господа москвичи, желаете вести со мной войну?
— Не думаю, ваше величество, чтобы москвичи желали вести с вами войну, особенно на русской земле. Если они жертвуют большие суммы на военные издержки, то это ради защиты своего отечества, угождая тем и воле своего государя.
— Меня уверяли, что москвичи против мира. Но если император склонится в пользу мира, как вы думаете: посмеют ему воспрепятствовать?
— Кто же посмеет не подчиниться воле императора?
— А сенат?
— Сенат не имеет у нас такой власти.
Затем Наполеон долго расспрашивал Тучкова о военных действиях и, отпуская его, сказал:
— Не огорчайтесь вашим положением. Плен ваш вам не делает бесчестья. Таким образом берут в плен только храбрецов, идущих впереди войска.
Не успел Тучков отдохнуть в своей комнате от этой продолжительной аудиенции, как вошел к нему чиновник герцога Невшательского.
— Герцог прислал меня, — сказал он, — предложить вам взять у него еще денег, так как вас посылают не в Кёнигсберг, а во Францию.
Перемена эта сильно поразила Тучкова. Он понял, что стойкие его ответы не понравились Наполеону, и тот не желает сделать ему никакой льготы. Павлу Алексеевичу оставалось только написать письмо брату и готовиться к отъезду. Что он и сделал.
Глава XII
Прасковья Никитична немало пролила слез за шитьем красных шелковых рубашек мужу, но и она приободрилась, слыша кругом, что московскому ополчению не грозит никакая опасность. Сам Николай Григорьевич был до того весел, что каждый вечер у них собиралась молодежь, пелись русские песни, а иногда начинали танцевать под музыку гитары, на которой многие из гостей наигрывали мастерски.
Собралось как-то раз вечером у Роевых гостей более обыкновенного. Тут был и Краев с матерью и Анютой, и Дарья Андреевна Лебедева, и Анфиса Федоровна Замшина. Анна Николаевна велела подать закуску и домашние сладости. Молодежь весело пела хором «Ах, вы сени мои, сени», как вдруг у ворот раздался стук колес тяжелого дорожного тарантаса.
— Кого это Бог нам посылает? — удивилась Анна Николаевна. — Узнай-ка, Пашенька!
Прасковья Никитична выбежала на лестницу, а за ней и остальная молодежь столпилась у входных дверей, и вскоре радостные восклицания долетели до оставшихся в гостиной.
— Пашенька! Олечка! Глафира Петровна!
— Никак это сестра Глаша приехала! — молвила радостно Анна Николаевна, с поспешностью поднимаясь из кресла.
Так и было. Гости вошли.
— Наконец-то! — воскликнула хозяйка дома, бросаясь обнимать приехавшую двоюродную сестру свою Глафиру Петровну Нелину.
— Это все Оля! — оправдывалась сестра, указывая на свою дочь Ольгу Владимировну Бельскую. — Наполеон у стен Смоленска, а ее не уговоришь ехать!..
— Как? Французы уже под Смоленском? — спросили разом все присутствующие. — Как же это наши допустили?
— Неверовский со своей дивизией храбро дрался под Красным! — отвечал Павлуша, обращаясь к мужчинам. — Красный от Смоленска в сорока шести верстах, и, отступая, наши егеря сорок девятого полка отбивались, как львы. Но разве можно устоять одной дивизии против двух корпусов?
— Откуда ты узнал все это? — спросил удивленно молодой Роев, отводя Павлушу в сторону.
— Мне сказал смоленский комендант, к которому моя матушка послала меня за сведениями. Митя наш был в это время в деле, но, слава Богу, не ранен. Мы сами его видели: он был прислан с депешей в Смоленск.
— Молодец Неверовский! Молодцы наши егеря! — послышалось в толпе молодежи.
Но барыни, услыхав вскользь о битве, разохались не на шутку об участи несчастных егерей и навели снова тревогу на бедную Ольгу Бельскую.
— Неверовскому послан в подкрепление корпус Раевского, — поспешил добавить Павлуша, видя тревогу на лице своей сестры.
— Слышал я, — шепнул он на ухо молодому Роеву, — что Смоленск уже оставлен нашими.
— Не может быть!
— Сказал мне это офицер, присланный из Смоленска с депешами.
— Что такое? — спрашивали наперебой мужчины, обступив Павлушу.
— Отойдемте, господа, к окну! — сказал Павлуша, указывая глазами на дам.
Затем он рассказал тихо о занятии французами Смоленска.
— Как же это отдали такой город! Стены-то какие! — охал старик Роев. — Сколько раз от поляков в нем отбивались! А тут вдруг отдали!..
— Странно, странно! — ворчал доктор Краев.
— Армия весьма недовольна! — продолжал полушепотом Павлуша. — Ропщут все на распоряжения Барклая-де-Толли.
— Еще бы не роптать! Этакий город не отстояли! — волновался старик Роев.
— Так, пожалуй, и Москву отдадут! — все ворчал Краев. — А знаете что, Григорий Григорьевич! — обратился доктор к Роеву. — Не отправить ли нам своих в Дмитров? Кто знает, что далее будет! Пока мы с вашим сыном станем работать на поле сражения, поживите вы спокойно в Дмитрове. Благо, у меня там свой домишко есть!