Грозное лето
Шрифт:
Бокулей был мобилизован в румынскую армию на четвертый день войны с русскими. В день мобилизации, когда еще не успели на него надеть военную форму, он бежал, скрывался сначала в лесах, недалеко от своего родного села Гарманешти, Ботошанского уезда, а затем, опасаясь преследований, в одну июньскую темную ночь переплыл Прут и ступил на советскую землю. С той поры он добровольно вместе с советскими войсками совершил путь от Прута до Волги и теперь шагал обратно. К нему уже давно все привыкли, считали надежным парнем. Бокулей ходил в красноармейской шинели, наверняка нацепил бы на себя и погоны, но этого
Сенька подружился с Бокулеем уже давно. Еще под Сталинградом разведчику приходилось выходить вместе с Бокулеем на передовую и через ОЗУ[7] делать для румынских солдат передачи.
Сейчас, подойдя к румыну, Ванин спросил:
– Пленные были, Георгий?
– Не-ет,- коротко, не удивляясь появлению разведчиков, ответил румын.
Он положил вымытые котелки в сторону и радушно посмотрел на Сеньку, оттопырив большую нижнюю губу.
– Разведчики два раза ходили, а пленных нет.
Сенька выругался и смачно сквозь зубы сплюнул.
– Як Забарова поранило - нэма "языкив",- заметил Петр.
Семен помрачнел. Настроение его быстро испортилось. Почему-то вспомнился маленький сапер Вася Пчелинцев, так тяжело переживавший гибель друга. Злой и колючий, Сенька шагал к своему блиндажу, к которому уже подходил Аким.
В довершение всего Сенька попал в старую воронку от снаряда, до краев наполненную водой.
– Чертовы души! Лень закопать!
– ругался он, имея в виду ординарцев: к ним он давно относился с открытой неприязнью.
Пинчук догадывался, что причиной Сенькиной ворчливости была гибель Уварова: как ни странно, Ванин тяжелее всех переносил потерю товарища.
Не знали разведчики, что на это у Сеньки была особая причина...
В блиндаже - он долго пустовал - пахло грибами и мышиным пометом. От мокрой соломы несло гнилью. Из-под сырых, темных бревен наката тянулись бледные, хрупкие ростки каких-то растений. Аким сбивал их головой, отыскивал местечко посуше, чтобы прилечь отдохнуть. Пинчук развязал мешок, извлекая из него остатки продуктов. Сенька завалился на нары и ленивым взглядом следил за ним. Он лежал как раз в том месте, куда изредка падали с потолка холодные красноватые капли. Одна такая капля, будто прицелившись, попала прямо в правый глаз Ванину. Сенька шарахнулся в сторону.
– Аким, что ты развалился? Подвинуться не можешь?
– закричал он на засыпающего товарища.
– Тебя що, мабуть, бисы мучають?
– вступился за Акима Пинчук.
Аким недовольно пробормотал что-то себе под нос, прикрывая рукой очки и нехотя уступая место Сеньке.
Вскоре все трое спали уже крепким сном. Разбудил их Шахаев, вернувшийся от лейтенанта. По его взволнованному голосу разведчики догадывались, что предстояло что-то необычайное.
– Подшить подворотнички, почистить обувь!
– громко и торопливо скомандовал он.- К генералу пойдем!..
Пинчук крякнул от удивления.
– Сам комдив вызывав?
– Сам.
– Оце дило!
– А ты думал как?
– ответил Семен. После крепкого сна и от такой
Пинчук хитро ухмыльнулся и, чтобы подзадорить Семена, спросил с сомнением:
– Так уж и позовет?
– Позовет, позовет, я-то уж это наверняка знаю. У меня родственник один в секретарях у Калинина служит. Так что ты это учти...
– Придется вчесть... Тильки ты не очень брешы.
– В жизни не врал!.. Ежели насчет табачку и всего прочего не поскупишься, то Семен Прокофьевич, то есть я,- уж так и быть - устроит тебе свидание с Калининым!..
– Ладно, Семен. Я вже був у Михаила Ивановича,- серьезно сказал Пинчук.
Он вспомнил, как еще до войны Михаил Иванович пригласил к себе лучших председателей колхозов Украины и вел с ними задушевную беседу. В числе этих председателей был и Пинчук. Встреча со Всесоюзным старостой навсегда осталась в памяти образцового "головы колгоспу". О ней-то и рассказал сейчас Пинчук своим друзьям.
– А награды какие-нибудь выдавал вам Михаил Иванович?
– Цього не було.
– Ну вот!
– словно обрадовавшись, заговорил Ванин.- А теперь - по моей протекции, конечно,- Калинин вызовет тебя для вручения боевых наград. Понял?..
Пинчук добродушно смеялся. Он уже давно обнаружил, отчего это заговорил с ним так саратовец. На гимнастерке Ванина не хватало одной пуговицы. Пойти к генералу в таком виде он, конечно, не мог. Раздобыть же пуговку можно было, разумеется, только у запасливого Пинчука, к которому Сенька и не замедлил обратиться:
– Одолжи, Петро Тарасович, одну пуговку. В Москву-то ведь вместе поедем. Одолжи!
Пинчук достал пуговицу. Однако Ванину пришлось при этом выслушать длиннейшее наставление о бережливости и аккуратности. А пуговку он так и не пришил - поленился. Нашел другой выход, использовав старый и давно испытанный солдатский прием: закрепил ушко пуговицы спичкой.
Осмотрев каждого и не обнаружив Сенькиной уловки, Шахаев собрался было вести разведчиков к генералу. Но не успели они еще выйти из землянки, как в ней появились командир дивизии и начальник политотдела.
– Здравствуйте, товарищи!
– приветствовал их генерал.
Солдаты подтянулись и нестройно ответили:
– Здравия желаем, товарищ генерал!..
Неожиданное появление комдива в землянке смутило разведчиков. Но это смущение длилось недолго. Уже через минуту они бойко отвечали на все вопросы Сизова и Демина и оживленно рассказывали о своих похождениях в тылу врага.
Генерал любил беседовать с солдатами, он ведь и сам когда-то был рядовым...
Летом 1917 года 1-й полк Отдельной Балтийско-морской дивизии, совершив почти стокилометровый переход за одни сутки, ночью подошел к старинной крепости Измаил. Весь марш прошел под проливным дождем. Утром командир полка - высокий стройный полковник - осматривал позиции. Проезжая через овраг, по которому неслись потоки желтой холодной воды, он заметил солдата. Тот стоял посреди оврага, по грудь в воде, и что-то искал, шаря под водой руками.