Грубая обработка (сборник)
Шрифт:
– Тебе нравится эта пластинка?
– Ммм. А тебе?
Грабянский не знал. Он разбирался в музыке, как его партнерша в орнитологии, – бывают большие птицы, бывают и маленькие, а в музыке бывают медленные мелодии, бывают и быстрые. Большинство здесь были медленные.
Грабянский ухитрился так лечь на бок, чтобы не потревожить свою правую руку, особенно пальцы. Он дважды провел языком по раковине ее уха, и дрожь пробежала по неподвижному телу Марии.
– Эй! – воскликнула Мария.
– Да?
– Что это?
– Что именно?
– Что ты сделал?
– Это?
– Да.
– Ну
– Где ты научился этому?
Он проделал это еще несколько раз, и она застонала. Он хорошо помнил, где и когда он научился делать это. Ему было пятнадцать, а она была дочерью сторожа – худенькая девушка шестнадцати лет, которая носила очки и толстые хлопчатобумажные носки до колен. У задней двери было небольшое углубление, в котором могли поместиться их тела, если они стоя крепко прижимались друг к другу. Грабянский был уверен, что, кроме родителей и тетки на Рождество и в дни рождения, ее никто никогда до этого не целовал. И, конечно, не так: с языком, нежно играющим вокруг ее маленького уха.
– Джерри!
– Так меня зовут.
– Нет-нет, не надо.
– Тебе хорошо?
– Очень.
– Ну что. Хватит?
– Ммм, – ворковала Мария. – Мммм.
– А ты говоришь – Джерри, – осклабился Грабянский.
Гостиница «Кингз Корт» была переделана из жилого здания: с квартирами, выходившими окнами на обе стороны дома, с подвалами и мансардами для слуг и различных служб, с отдельно стоявшими строениями для карет и лошадей. Теперь она обслуживала новое поколение: торговцев компьютерами, родителей, навещающих в свободные дни недели своих отпрысков-студентов, американцев или немцев, прибывающих в Англию по тридцатидневным турам и горящих желанием увековечить свой облик около памятника Робину Гуду. Портье гостиницы заверила Резника в отсутствии свободных мест, сжала губы при виде полицейской карточки и распушила свою прическу одной рукой, надеясь, что где-то есть камера и их снимают для телевизионной программы «Следим за преступлениями».
Она была в трудно поддающемся точному определению «тридцатилетнем» возрасте, одета в тесно облегающий жакет черного цвета с накладными плечами и значком, на котором было написано «Лезли». Резнику было ясно, что в свидетельстве о рождении ее имя записано иначе. Если, конечно, ее не крестил малограмотный священник.
– У вас возникли проблемы с вашим компьютером, – заявил Резник.
– Я думала, вы из полиции?
– Правильно.
– Тогда зачем вам обслуживать наш компьютер?
– Я не собираюсь делать этого.
– Тогда вы, наверное, интересуетесь теми, кто убегает из гостиницы под покровом ночи, не уплатив за проживание? Это называют «мунлайтинг», не правда ли?
– Что-то в этом роде.
У Лезли была богатая фантазия, что неудивительно для человека, выполняющего работу, которая обрекает его на бесконечное сидение часами, разговоры с людьми, набравшими не тот номер телефона, или просто с идиотами. У нее не укладывалось в голове: о чем думала Мадди из телесериала, когда не подпускала к себе Уиллиса ближе, чем на вытянутую руку, целых две серии. Если бы на месте Мадди была она, то все было бы в порядке еще до того, как закончилась половина первой серии. Но тогда
– Алло, – прервал ее Резник.
– Да?
– Относительно компьютера, который я не собираюсь обслуживать.
– Ну и что?
– Я полагаю, нет никаких шансов, что он уже работает?
Лезли покачала головой и прикусила кончик карандаша.
Она звонила в мастерскую в это утро три раза, и каждый раз один и тот же гнусавый голос обещал, что придут в течение часа. Какого часа – хотела бы она знать.
Резник понял – еще немного, и он потеряет ее снова, и решил попробовать с другого конца.
– Как давно вы перешли на компьютер? – спросил он.
– О, дайте подумать… это будет… около года назад. Да, что-то в этом роде. Год.
– А что было до этого?
– Маленькие карточки.
– И вы их выбросили, поскольку они были переведены на диск.
– Вы шутите. Я хотела это сделать и сделала бы, будь моя воля, но нет, управляющий сказал, что я должна держать их пять лет, целых пять лет! – Она наклонилась к нему через барьер, и Резник отчетливо заметил твердые края контактных линз в ее глазах. – Но такого закона нет, не правда ли? Пять лет?
– Нет, насколько мне известно.
– Видите, я говорила ему. Нельзя сказать, что он прислушивается ко всему, что я ему говорю, за исключением «нет», и то лишь когда мне приходится кричать.
– До них можно добраться? – спросил Резник.
– Что?
– Вы можете добраться до этих карточек?
– Это важно?
– Очень.
Она заморгала, глядя на него. Ей так не хотелось идти рыться в кабинет. Управляющий будет пялиться на ее спину, ей придется вытаскивать массу пыльных ящиков с бумагами, пыль забьется ей в нос и под ногти.
– Вы бы этим очень нам помогли, – старался поощрить ее Резник.
Лезли демонстративно повздыхала и ушла. Минут через пять она появилась, неся три коробки с карточками, одна на другой, и балансируя ими. Она поставила их на барьер и отправилась на поиски тряпки, которой можно было бы смахнуть пыль.
– Это не за все пять лет? – поинтересовался инспектор.
– За три, – ответила она тоном, не допускающим новой просьбы принести остальное.
Резник не принадлежал к типу людей, которые будут идти до конца, если им везет. Он пошел бы на это только тогда, когда был бы уверен, что повезет и на этот раз. Инспектор спокойно листал местную туристскую брошюру в то время, когда Лезли проверяла карточки. Нужная информация была найдена удивительно быстро.
– Вы хотите, чтобы я записала все это?
– Если вас не затруднит.
Грабянский в качестве своего адреса называл контору компании «Джи энд Джи Текстайлз энд Лейзурвир» в Милтон Кейнесе. За последние три года он дважды останавливался в гостинице, каждый раз на несколько недель, и только на этот раз он сократил свое пребывание здесь.
Резник взглянул на помогавшую ему женщину с возникшим интересом.
– Он выписался сегодня?
Она покачала головой.
– Это я могла бы сказать вам и так. Три дня тому назад. Возникло что-то срочное. Он ничего не сказал, но я думаю, случилось что-то дома – заболела жена или еще что-либо.