Группа особого назначения
Шрифт:
Раньше задержанный кавказец откровенно боялся только одного – дня воздушно-десантных войск, когда «именинники» тысячной толпой могли запросто ворваться на рынок и учинить по отношению к кавказцам суровое беззаконие; пару раз на своем недолгом веку ему приходилось видеть «бело-синих» в действии, и по ребрам ему досталось не хуже, чем сейчас. И вот он стал бояться пусть не всех ментов, но вот этого. Строптивый какой-то, без понятия. Может, бывший десантник? Или откровенный фанат «бело-синих».
Немного покатав шары, Бараев поглядел на наручные часы: ровно десять часов вечера. И тут же увидел Сергея Марковцева. Марк расположился за стойкой
Они поздоровались. Ваха сел рядом, щелкнув пальцами, подозвал бармена, заказал себе стакан вина. Пригубив напиток, Ваха спросил:
– Есть что-нибудь интересное?
Марк неопределенно пожал плечами.
– Мальчик.
– Из богатой семьи? – осведомился Бараев. На его лице не отразилось даже тени заинтересованности.
– Похоже. Его отец – директор новоградской обувной фабрики. Правда, на этой должности он совсем недавно, что-то около месяца.
– Эти сведения точные?
– Мой человек дважды перепроверил их.
– Хорошо, – медленно проговорил Ваха. – Отец уже забил тревогу?
– Да. Уже сейчас за информацию о мальчике он предложил крупное вознаграждение.
– Именно?
– Десятую модель «Жигулей».
Оба, переглянувшись, улыбнулись.
– Интересное предложение, – так же медленно произнес Бараев. Он ненадолго задумался или сделал вид. – Давно он у тебя?
– Пару дней. Тебе придется забрать мальчика.
– Почему? – Ваха вопросительно поднял бровь и повел неповоротливой шеей на собеседника. И только после этих действий его глаза медленно, лениво моргнув, встретились с глазами Марковцева.
– Случилось так, что мальчик или его отец каким-то образом связаны с бывшим спецназовцем.
– Кто такой?
– Майор, отряд «Черные беркуты», с полгода или около этого уволился из подразделения.
– Что из этого? – Ваха надменно поджал губы и хмыкнул. Поднеся к губам бокал с вином, сделал пару мелких глотков.
Марк цокнул языком и недовольно скривился.
– У меня нехорошие предчувствия.
– Убери этого майора, и твои сомнения исчезнут. Мне ли учить тебя, Сергей… А проблема эта в общем-то твоя: ты и в этот раз действовал, не посоветовавшись со мной. У нас с тобой договор, помнишь? – твоя инициатива – ты несешь всю ответственность.
– Но дело у нас с тобой общее, – напомнил Марковцев. – А наш с тобой договор ни к чему не обязывает. Если хочешь, просто договор о намерениях. А проблемы мы должны решать сообща. Если мне будет плохо, тебе – тоже.
– Не надо угрожать мне, Сергей, – не меняя прежнего выражения лица, тихо сказал Ваха.
Он снова на некоторое время умолк. Напротив остановился бармен, снял с полки бутылку вина, положил ее в холодильник с прозрачной дверкой. Совсем необязательно провел салфеткой по стеклу, бросив мимолетный взгляд в зал, где несколько человек играли в боулинг. Проводив его глазами, Ваха возобновил беседу.
– Я знаю тебя как инициативного человека и просто не пойму, к чему ты завел этот разговор. Если сомневаешься, то поступи так, как я тебе посоветовал: убери препятствие со своего пути. Или же поступись своим принципом: уступи сомнениям, отпусти мальчика. Если, конечно, уверен, что вскоре на тебя не выйдут силовые структуры. Но впредь будешь еще больше сомневаться, но уже в собственных силах.
– Мне до балды твоя восточная мудрость, – некорректно перебил его Марк. Ноздри настоятеля монастыря затрепетали, его начал раздражать этот человек, с которым вот уже на протяжении нескольких лет его связывало тесное сотрудничество. – Я сам могу тебя поучить. Меня не устраивает тон, который ты взял: ты хозяин, я – хозяйка. Если я говорю, что заложника нужно вывезти из области, это означает только одно: заложника нужно вывезти. А воспользоваться твоими советами я не могу. Мальчика отпускать поздно, убирать майора – рано. Я еще не знаю, каким боком он пришит к этому делу. Пойми, Ваха, – в голосе Марка прозвучали примирительные ноты, – вся эта история с мальчиком кажется мне большой игрой против меня. Если поначалу я думал, что мальчик оказался у меня чисто случайно, то сейчас вижу довольно грамотно разработанную операцию.
– Кем?
– Не знаю… – Сергей покачал головой. – Сплошная показуха. Словно пацана действительно долго инструктировали, что и как делать, как вести себя со мной. Такое чувство, что он меня довольно хорошо знает. Дерзкий пацан, не успеешь спросить о чем-то, у него уже готов ответ. Все в нем присутствует: смелость, бесшабашность. Но вот его глаза… В них какая-то настороженность, осмысленность, словно они принадлежат взрослому человеку.
– Сколько ему лет?
– Девять.
– Его чеченские ровесники в этом возрасте уже берут в руки оружие.
Марк бросил на собеседника пренебрежительный взгляд: «Че Гевара долбаный!.. Дикий революционер». Сколько таких же революционеров не работают, продолжая творить революцию. Причем предпочитают делать это на чужой территории – а нашу (всего-то четыре тысячи квадратных километров) не тронь. А тронешь – в каждый российский дом войдет по одному и больше курчавобородых революционеров. Для дураков отмазка, для трусов, но действует сногсшибательно.
Марк помнил, как пацанами они любили собираться в соседнем подъезде, играли на гитаре, пели. На третьем этаже жил старик-туберкулезник, он на дух не переносил шума, ненавидел молодежь, вообще не понимал и не принимал их интересов, словно сам никогда не был в их возрасте. Так вот, этот старик, когда его «доставали» песни под гитару, выходил на площадку и только одной фразой заставлял ребят убраться из подъезда. «Сейчас плюну!» – кричал он со своего этажа. И действительно, смачно, громко подхаркивал носом, набирая в рот отравленную слизь, и готов был харкнуть. Вот так он держал в страхе весь подъезд. И для взрослых один и тот же ответ: «Сейчас плюну!» Больной человек, что поделаешь.
И неожиданно в упор спросил:
– Ты гордишься ими?
– Кем? – не понял Ваха. Но через секунду добавил: – Чеченскими мальчиками?
– Да.
– Так же, как и ты своим русским пленником. Твоя ошибка в том, что ты продолжаешь играть в разведчика. Вот даже в мальчике заподозрил опытного диверсанта.
Сергей ничего не ответил. Хотя Ваха долго вопрошал его взглядом, он снова сосредоточился на своих мыслях. Даже вспомнил, как звали соседа: Михал Михалыч. В сущности, неплохой был старик, если вот именно сейчас поставить себя на его место, то понять его можно, и только по одной причине: он, страдая неизлечимым недугом, только искал покоя, грозил, чтобы остаться в тишине, которая ему, наверное, была необходима, но никогда в жизни не плюнул бы. Никогда.