Груша на ночь
Шрифт:
– Понял, хотя странно как-то… Ну хорошо. На столе у нас будет семь видов салатов.
– Ишь ты! Дальше!
– На горячее будут баклажаны печеные, кабачки тушеные, пельмени соевые, котлеты картофельные.
– Стой, стой! Это же все из травы. А что у тебя будет настоящего? Чтобы укусить, угрызть, хрящиками похрустеть?
– Вы имеете в виду мясное? Нет, этого ничего не будет. Видите ли, мы вегетарианцы.
– Ну, подвезло мне с соседом! А выпить что у тебя будет, ты, травоядное!
– Шампанское, пиво. Но все безалкагольное.
– Тьфу ты! А покрепче
– Извините, но мы трезвенники.
– Та-а-ак! Слушай, Антошка, в рот тебе горошку! А как ты в наш-то дом попал?
– Да вот из-за таких же соседей, как вы, господин Колян, поменялся. Теперь вижу, что ошибся. Про вас мне почему-то никто не говорил.
– Ну да, я же сидел. Откинулся вот перед самым новым годом.
– А за что вас посадили?
– Да так, морду одному набил. Знаешь что, Антошка, нос лукошком, если тебе сегодня будут звонить в дверь после двенадцати, стучать там сильно, орать, что из милиции или налоговой инспекции, или что пожар начался, ни за что не открывай, понял?
Уколоть жену
– Что-то шея болит, – сказала жена Василия Яськова Люся. – Продуло, наверное. Схожу в поликлинику, проверюсь.
Из больницы она пришла с диагнозом «шейный остеохондроз».
– Хотели положить, – пожаловалась вечером вернувшемся с работы мужу Люся. – Но я отказалась, сам же знаешь, мне отчет на работе надо готовить. Лягу, подведу шефа…
– Не ложись, не подводи шефа, – согласился Яськов. – Но лечиться-то надо.
– Ну, так я и буду, – сказала Люся. – Мне назначили физиопроцедуры. И еще пять уколов.
– Пять – это еще ничего, – поежился Яськов, ненавидящий уколы.
– Конечно, совсем ничего, – подтвердила Люся. – Один я уже сегодня же и сделала. Там же, в процедурной поликлиники. Осталось всего четыре. И сделаешь их мне ты.
– Что я сделаю? – с недоумением спросил Яськов. – Повтори, пожалуйста, что я должен тебе сделать?
– Это не страшно, милый, ты не бойся, – убежденно заявила Люся. – По большому счету, это я должна бояться. Но я не боюсь. Ты ведь все сделаешь как надо, да, милый?
– Какие уколы? – возопил Яськов. – Ты что, с ума сошла? Как это я тебя буду колоть? Я тебя вообще хоть пальцем тронул, сколько мы живем.
Я тебя порой обнять-то боюсь как следует, вон ты у меня какая хрупенькая. А тут – колоть тебя иглой. Да не в жисть! И вообще, почему это я тебя должен колоть? Иди вон опять в процедурную. Им за это, между прочим, зарплату платят.
– Да мне двадцать минут только туда добираться надо, потом с полчаса ждать своей очереди – знаешь, сколько там народу? – запальчиво сказала Люся. – А потом еще на работу выбираться оттуда. Это я минимум час-полтора потеряю. А у нас сейчас каждая минута дорога, сам же знаешь.
– Ничего я не знаю! – не сдавался Василий. – Это же надо придумать такое…
– Неблагодарный! – вспылила Люся. – А кто тебя колол, когда тебя радикулит прихватил, а?
– Так ты же сама говорила, что вас в институте этому учили, как медсестер запаса. А нас в университете учили только строем ходить, деревянные гранаты кидать да автомат разбирать-собирать.
– Но это же просто, как… как чихнуть! – продолжала настаивать на своем Люся. – Вот где у нас Прошкин резиновый мячик? Проша, Проша!
Откуда-то из-под стола выскочил семейный любимец Яськовых – полупородистый щенок Проша, уже с детства выдающий себя за немецкую овчарку. Хотя даже невооруженным глазом было видно, что в свое время кто-то из его родни по женской линии легкомысленно закрутил роман с одним (а может, и не одним) из дворовых «джентльменов», и это проявилось на Прошиной внешности: при овчарочьем экстерьере хвост он мог жизнерадостно закручивать в кольцо, да и ушки у него не торчали острыми клинышками, как полагается любой уважающей себя овчарке, а были полуопущенными. И еще его компрометировало белое продолговатое пятно на брюшке. Но Проша ничуть не комплексовал по этому поводу. Вот и сейчас он радостно рычал сквозь зубы, в которых была зажата его любимая и потому неоднократно прокушенная им игрушка – резиновый мячик.
– Проша, дай мне его на минуту, а? – попросила Люся и довольно бесцеремонно вытянула из пасти щенка мяч. – Вот смотри, как это делается, Васенька.
Она взяла фломастер и нарисовала на поверхности мячика крест. Потом распаковала одноразовый шприц и прикрепила иглу.
– Да выключи ты этот дурацкий телевизор, и смотри сюда…
– Ничего я не буду выключать, – пробурчал Василий, боязливо косясь на зловеще поблескивающую иглу. – Черт, какая длинная! Подожди, а почему бы нам «скорую» не вызвать, а? Пусть приедут и уколют тебя.
– Да ну что мы по таким пустякам людей будем отрывать от важных дел. Может, в это время где-то кому-то по-настоящему плохо, а «скорая», вместо того чтобы его спасать, по какому-то пустяку поедет к нам. Тебе не совестно, а? И потом, этот опыт всегда может пригодиться в жизни, согласись.
– Нет, не совестно. И не соглашусь. Мне… страшно, – честно признался Василий.
– Ну что ты за мужик, а? – пожурила его Люся. – Что же тут страшного? Вот смотри: я разделила мячик на четыре части. Так же и ты мысленно разделишь… это… ну, одну мою половинку на четыре части. И колоть будешь в верхнюю четвертушку, которая ближе к краю.
– Мысленно. Как это мысленно? А если я промажу и уколю не в ту четвертушку? – обреченно спросил Яськов. – Можно, я хотя бы так же расчерчу и твою попку?
– Ладно, можно, – чуть подумав, согласилась Люся. – Теперь смотри сюда. Берешь шприц и вот, так легким шлепком, вгоняешь иглу в тело, до упора.
Люся протерла ваткой резиновую поверхность мячика, легко и быстро взмахнула кистью руки и игла шприца, тускло сверкнув, юркнула в глубину мяча.
– Вот, а теперь я осторожно и медленно выдавливаю лекарство. Все! Быстрым движением извлекаем иглу и тут же обрабатываем ранку спиртовым тампоном. Понял? А ну, повтори!