Грустный клоун
Шрифт:
– Здравствуй, Максим, – Покровский пожал руку клоуну, – спасибо, что смог приехать. Через пару минут все дети будут в сборе.
– Хорошо. Кто «ушёл»?
– Паша из четвёртой.
– Космонавт, – задумчиво сказал клоун Максим.
– Кто? – удивлённо переспросил директор.
– Космонавт. Я всегда запоминаю, кем они мечтают стать, когда вырастут. Если бы выросли. – Быстро поправил себя Максим.
– Да? Я не знал, – смущённо пробормотал Сергей Константинович, которому вдруг стало стыдно за то, что он мало уделяет внимания общению со своими пациентами.
– Не корите себя, – клоун словно прочитал мысли директора, – вы и так делаете всё, что в ваших силах.
– Спасибо, Максим, – в этот момент из двери игровой показалась старшая медсестра,
– Хорошо, – клоун коротко кивнул, и они направились в комнату для игр.
Покровский, оставшись стоять в дверях, в который раз поразился, как быстро с детьми происходят перемены, когда приходит Максим. Всего час назад они были в своём обычном состоянии: грустные, апатичные и молчаливые. Но стоило им увидеть клоуна, как разразилась настоящая буря смеха, криков радости и аплодисментов. В глазах пациентов хосписа появился редкий гость – слабый огонёк жизни, который во время выступления Максима будет разгораться всё сильнее и сильнее и не угаснет ещё несколько дней. И это касалось не только настроения детей. Физическое состояние пациентов также магическим образом улучшалось на некоторое время после посещения клоуна. И сколько Покровский не проводил анализов и исследований, он так и не смог найти этому ни одного объяснения с точки зрения науки и медицины. Временами это его тревожило и пугало, но потом он говорил себе, что для продления жизни детей все способы хороши, и успокаивался до следующего прихода Максима.
Тем временем выступление клоуна набирало силу, и после зрелищных трюков с жонглированием настал черёд каверзных загадок, после которых каждый ребёнок без исключения получил приз за правильный ответ. Дети беззаботно хохотали над весёлыми ужимками клоуна и охотно нажимали на его красный нос, чтобы услышать смешной гудок. А затем настала очередь магических фокусов, посмотреть которые собрался весь свободный персонал хосписа. А посмотреть действительно было на что. Из чёрного цилиндра за уши извлекался живой кролик, из рукавов клоуна вылетали голуби, игральные карты взлетали из одной ладони клоуна и исчезали в другой, обычная лампочка парила в воздухе и как по волшебству светилась. Дети, затаив дыхание следили за каждым движением клоуна, а взрослые восторженно цокали языками и шёпотом делились друг с другом догадками, в чём секрет каждого фокуса.
Выступление каждый раз заканчивалось одинаково. Клоун подходил к каждому ребёнку и около минуты о чем-то с ним беседовал. Сергей Константинович понятия не имел, о чём Максим разговаривает с детьми, но был уверен, что именно в этом разговоре кроется ответ на загадку с временным улучшением состояния его подопечных. Съедаемый любопытством директор на цыпочках прокрался вдоль стены, стараясь подобраться поближе, но у клоуна словно были глаза на затылке. Он быстро повернул голову и с укором посмотрел на Покровского, которому тут же стало стыдно за свою ребяческую затею. Единственное, что директор успел заметить, были странные глаза Максима. Обычно серые и безжизненные сейчас они излучали мягкий волшебный свет, который медленно угасал, пока он смотрел на директора. Наконец, Максим вернулся к общению с детьми, и Покровский облегчённо вздохнул. «И чего меня чёрт дёрнул подслушать? Какая, в конце концов, разница, как он это делает? Главное что детям становится лучше. Не хватало ещё поссориться из-за такой ерунды».
Спустя полчаса клоун обошёл всех детей и вышел в центр комнаты, чтобы совершить последний обязательный ритуал. Он низко поклонился всем присутствующим, попрощался, схватил свой саквояж и под оглушительные аплодисменты быстро покинул помещение. Максим никогда не задерживался в хосписе даже на минуту, как бы дети и сам Покровский его не уговаривали. Вот и сейчас директору пришлось почти бежать за ним, чтобы проводить до двери. Пересекая фойе, они застали удручающую картину в виде рыдающей женщины и утешающего её мужчину. Родители Паши, догадался Покровский и с обречённостью подумал о будущей процедуре прощания, в которой больше всего он не любил общение с родителями. Эти люди сдают своих детей в хоспис, прикрываясь неспособностью поддерживать их жизнь на должном уровне дома, но истинная причина кроется в другом. В том, в чём им стыдно признаться не только друг другу, но даже самим себе. Неизлечимо больные дети становится для них каждодневным напоминанием о собственной беспомощности и страхе перед смертью, что раз и навсегда нарушает их привычный образ жизни, вгоняет в депрессию и тоску. И не в силах это терпеть, они отправляют ребёнка в хоспис, чтобы поплакать, когда всё, наконец, закончится. И Покровский не был уверен, что это не слёзы облегчения.
– Максим, спасибо тебе за выступление, – запыхавшись, поблагодарил клоуна Сергей Константинович, когда они, наконец, остановились на крыльце.
– Угу, – сухо кивнул тот в ответ, выуживая из бездонного кармана клоунских штанов старинный серебряный портсигар и такую же старую зажигалку.
– Максим, я давно хочу тебя спросить, – директор взял предложенную сигарету и прикурил её массивной Zippo, – как ты это делаешь?
– Делаю что? – спросил клоун и глубоко затянулся, закрыв глаза. Он казался очень уставшим.
– Даже не знаю, с чего начать. – Покровский посмотрел в серое небо, тщательно подбирая слова. – С тех пор, как ты впервые появился в нашем хосписе, продолжительность жизни пациентов существенно увеличилась. К нам недавно даже комиссия приезжала. В минздраве заинтересовались нашими показателями и решили проверить, не занимают ли койки умирающих детей просто больные пациенты.
– Разве это плохо, что дети стали реже «уходить»?
– Нет, нет! Это замечательно! Я сам молился по ночам об этом, а ты знаешь, я человек науки и в молитвы не верю. Но потом появился ты, ты я крепко призадумался, не посланный ли ты нам ангел с небес. – Директор нервно рассмеялся. – Как бы то ни было, никаких разумных объяснений я твоему феномену не нахожу, и это не даёт мне покоя. Может, ты знаешь какой-то способ, который мы могли поставить на поток и помочь не только нашему хоспису, а всем больным детям?
– Нет, – серые и усталые глаза клоуна посмотрели на собеседника. – Я просто делаю, что могу. Как и вы, Сергей Константинович. Не надо всё усложнять.
– Понятно, – разочарованно вздохнул Покровский. – В любом случае, мы все очень признательны тебе за это.
В этот момент раздался автомобильный сигнал, и в ворота въехал белый пассажирский микроавтобус с эмблемой хосписа на борту. Он описал широкую дугу по двору и, скрипя тормозами, остановился возле крыльца. Из кабины быстро выбралась молодая энергичная женщина с увесистой папкой в руках. Плавным движением она открыла боковую дверь, и помогла спуститься маленькому худенькому и абсолютно лысому мальчику лет пяти-шести, одетому не по погоде в шорты и лёгкую кофточку. Мальчик с любопытством вертел головой по сторонам и крепко прижимал к груди какую-то старую мягкую игрушку неопределённого цвета. Женщина захватила из микроавтобуса такой же потрёпанный школьный рюкзак, взяла мальчика за руку и подошла к стоящим на крыльце мужчинам.
– Здравствуйте, Сергей Константинович, – поздоровалась женщина, передавая директору папку с бумагами. – Знакомьтесь, наш новый постоялец, Женечка. Женя, это наш директор, поздоровайся. Дальше о тебе будет заботиться он.
– А ты уже уходишь? – Вместо этого повернулся мальчик к Максиму.
– Да, – ответил тот, не спуская глаз с его игрушки.
– А ещё вернёшься? – с надеждой спросил Женя.
– Обязательно!
– А как тебя зовут?
– Максим.
– Клоуна не могут звать Максимом, – не поверил ему мальчик и показал свою игрушку. – Вот моего клоуна, например, зовут Биба.
Когда Максим увидел игрушку в малейших деталях, он неожиданно застонал и, пошатнувшись, едва не свалился с крыльца. Казалось, он на миг потерял сознание, но Покровский в последний момент сумел подхватить его под локоть и удержать на ногах. Директор хотел позвать медсестру и предложил Максиму пройти обследование, но тот слабо отмахнулся.
Конец ознакомительного фрагмента.