Грядущие боги. Книга 1: Спасённая ведьма
Шрифт:
– Голубчик, позволь красотке Ильхе развлечь тебя. Ильха знает, что делает, когда промышляет по утрам. Один час – и ты на весь день избавлен от дурных мыслей! Идём же, голубчик…
***
Дом Хорсы отделяли от Ликен пять дней пути, но с Алайей они могли превратиться в неделю. Девушка выздоравливала на глазах и тяготы дороги выносила с изумительной стойкостью, и всё же она не могла потягаться с бывалым охотником. Горные тропы нелегки, а Хорса шёл напрямик, срезая изгибы дороги и обходя человеческое жильё. Слежки он больше не замечал, но рисковать не хотел.
Вечером третьего
С высоты хребта крепкостенные Ликены казались брошкой, скреплявшей лоскутный плащ Пар-Ликеи, окроплённой озерцами и рощами, расчерченной квадратами полей и виноградников. Выше зияла горловина Ликейских Врат – единственного прохода через Гипарейские горы, которыми великий Ордон разделил Колхидор и северные земли.
На юге терялась в дымке Сет-Ликея, преддверие необъятного Колхидора. А на западе темнела Мигенская долина, охваченная полукольцом неприступных скал Западного кряжа.
– Нам туда? – спросила Алайя. – Угрюмое место. Много дичи и мало людей… В самый раз для тебя, правда?
– Правда. Надеюсь, и тебе понравится.
– А если не понравится?
– Дам тебе еду, одежду и провожу до южного выхода из Миген.
Она промолчала, и Хорса двинулся дальше, подыскивая место для ночлега. Вскоре на глаза ему попалась пещера, укрытая от ветра выступом скалы.
– Остановимся здесь.
Из ветвей мёртвого дерева он сложил костёр. Предоставив заботу об ужине Алайе, Хорса обошёл окрестности. Собрал ещё сухих ветвей, но воды не отыскал. Придётся пока обойтись запасом из баклаги.
Взобравшись на скалу, Хорса разглядел чуть севернее дорогу, которой пользовался обычно вместе с Тершей. Дорога была, конечно, пуста, но он провёл некоторое время, наблюдая за ней. К собственному удивлению, он обнаружил, что по-прежнему ожидает погони.
Происходящее плохо укладывалось у него в голове. Перед схваткой с Белайхой Хорса молился, прося души предков не дать совершиться несправедливости. Для него это значило невиновность Алайи, но она сама назвала себя ведьмой. Можно пытаться убедить себя в том, что она не творила зла, но что в таком случае пробудило столь глубокую ненависть горожан?
Какой-то парень повесился из-за неё – это объясняет чувства отца и друга, но что двигало остальными? Что побудило не только простых ликенцев, но и гипарея-копьеносца страстно желать смерти Алайи?
Да, горожан иной раз трудно понять, особенно когда они собираются в толпу. Толпа способна сделать такое, чего никогда не сделал бы каждый отдельный человек.
И всё же – что, если Алайя виновна, если она творила чары, несущие зло? Как могли тогда души предков даровать Хорсе победу?
Если случившееся – знак, то знак неясный, и ему не удавалось его истолковать. Загадка мучила несказанно, рождая чувство, близкое к панике, какую испытывает солдат в строю, когда на него надвигается тьма врагов.
Хорса заставил себя успокоиться. Какой бы сложной ни казалась проблема, суть её проста: либо он отвержен, либо нет. И пока воля предков неясна, он, как бы ни было тяжело, должен жить, не расставаясь с надеждой, стремясь к добру и избегая зла.
Он так и не посоветовался со жрецом своей веры – быть может, дело в этом? В Ликены теперь лучше не показываться – что ж, есть ещё время сходить в Мигарту. Этот городок не столь терпим к народным верованиям, однако вокруг него теснятся несколько ардских посёлков, в них есть старинные храмы. Мудрый наставник поможет ему разобраться, истолкует волю пращуров…
Из пещеры уже тянуло вкусным запахом. Хорса стал спускаться со скалы. Размышления помогли, но, к сожалению, не слишком. Он так запутался в жизни, что мечтал лишь о ясном ответе. Пусть бы пращуры даже сказали: ты пропащий человек, мы отвергает тебя, – он и то бы испытал облегчение.
Так ему, во всяком случае, казалось.
Семя ненависти
Апилохен принадлежал к той немногочисленной и по-своему счастливой породе бродяг, которые крепко приживаются в каком-то месте и в глазах окружающих становятся чем-то вроде местной достопримечательности. У него не было ни дома, ни родных; друзьями он называл едва не половину Ликен, но по большому счёту, друзей у него тоже не было. Он появлялся ниоткуда и исчезал в никуда, чтобы спустя несколько дней вновь объявиться в какой-нибудь харчевне, зачастую с неплохими деньгами, а порою без гроша за душой.
Нигде и никем не любимый, он всюду умел найти приют. Видывали его и в притонах наихудшего пошиба, и в порядочных заведениях – как в этот вечер, когда он забрёл в харчевню, в которой отдыхали после смены стражи порядка…
Кости простучали по столу, и Карис глухо выругался. Сидевший напротив него пухлый Перин добродушно рассмеялся, придвигая к себе кучку медяков:
– Ну, дружище, когда-нибудь удача должна улыбнуться и коренному ликеянину. Не всё же гипареям как сыр в масле кататься.
– Чума тебя забери, ликеянин! Мало того, что нам задержали жалование, так ещё ты со своей удачей норовишь обобрать честного стражника!
– Зато сегодня ты можешь выпить за мой счёт! – предложил Перин и, подозвав трактирщика, велел принести две бутыли вина, заплатив из выигрыша.
Карис проводил взглядом деньги и сказал:
– Сыграем ещё? У меня осталось полдрахмы.
– Вот и пусть остаются. Никогда не ставь на кон последнее, что имеешь.
– Вольно тебе говорить, когда угощаешь меня на мои же деньги! Давай кости, чувствую, мне должно повезти.
На самом деле ничего он не чувствовал, кроме глухого раздражения. Полдрахмы в мгновение ока перешли к Перину. Карис выпил вина.
– Везёт тебе сегодня. Собери ещё игроков – разбогатеешь.
– Удача переменчива, полагаться на неё нельзя, – рассудительно ответил Перин. – Да и не хочу я внезапного богатства. Я человек простой, мастеровой, по мне – лишь бы работа была. Ну, а если уж милицию сделают городской стражей…
– Чушь! – рассердился Карис. – Не бывать такому никогда! Вашу милицию вообще разогнать надо. Народные силы правопорядка, как же! Только и делаете, что ворьё укрываете.