Грязные деньги
Шрифт:
— Ну, знаете, — возмутился Ли. — Мне лично об этом ничего не известно!
Ли был просто ошеломлен. Он знал, что агенты из Управления по борьбе с наркотиками следят за ним, но быть объектом расследования большого жюри— это уж слишком. Но даже если бы это было и так, Вуд все равно не должен был разглашать эти сведения в ходе открытого судебного заседания, и поэтому его поступок был возмутителен.
Судья сказал, что "часов восемь или десять" читал показания Джерри Эдвина Джонсона большому жюри в 1976 году. По всей видимости, Вуд спутал показания большому жюри с тайными показаниями Джерри, запись которых занимала полсотни страниц. И с формальной, и с юридической точки зрения запись показаний, данных без принятия присяги, не должна была фигурировать
— Ваша честь, — обратился Ли к судье. — Я никогда не видел этих показаний. К тому же я уверен, что замечания, только что сделанные судом, появятся уже в вечерних газетах и у всех сложится впечатление, будто проводится еще какое-то расследование. Я никогда не слышал ни от Джерри Джонсона, ни от кого-либо другого, что мое имя когда-либо упоминалось…
Вуд посмотрел на Керра. Тот, однако, выжидал и пока не хотел вступать в перепалку.
— Я полагаю, — сказал судья, — что, учитывая обстоятельства, мне, возможно, и следовало бы ознакомить вас с ними. Может быть, я заблуждался. Мне казалось, что вы достаточно четко отдавали себе отчет, что в какой-то мере тоже были объектом расследования.
— Ваша честь, это просто невероятно! Я впервые… К тому же вы упомянули еще и фамилию мистера Абрахама?
— А разве он не был объектом расследования?
— Понятия не имею.
Слово "невероятно" было в данном случае слишком мягким. Любой первокурсник, доведись ему быть судьей, воздержался бы от разглашения деталей тайного расследования большим жюри в открытом судебном заседании. Вуд же говорил не только о большом жюри, но и о показаниях, данных заключенным без принятия присяги и по принуждению федеральных агентов. Чагра попытался было переключить внимание на то, из-за чего все они собрались в суде, т. е. на выдвинутые против Джека Стриклина новые обвинения, но у Вуда на уме было что-то другое. Он сказал, что Чагра, видимо, считает, будто судья действует под диктовку Джеймса Керра, будто прокурор проник в суд через заднюю дверь и оказал на судью недозволенное давление.
— Я хочу сразу же пресечь это, — твердо сказал Вуд. — Моя репутация в таких делах хорошо известна, мистер Чагра.
Ли продолжал возражать. Он заявил, что Вуд должен дать себе отвод и отказаться от дальнейшего рассмотрения дела Стриклина.
— Я не могу с вами работать, — сказал он Вуду. — К тому же, как мне кажется, вы вряд ли честно признаетесь, что не можете относиться справедливо ни ко мне, ни к моему клиенту в любом суде.
Теперь уже судье пришлось брать себя в руки, и он решил пойти на попятный.
— Вы не дали мне закончить, — сказал он примирительным тоном. — Ничего предосудительного в материалах расследования большим жюри я не нашел. Вот почему я собираюсь передать их вам для ознакомления… Именно это я и хотел вам сказать. Я не вижу причин, по которым должен отказываться от рассмотрения данного дела.
Судья затем добавил, что он, на его взгляд, оказывает Чагре услугу. Ведь, в конце концов, он дает ему возможность обратиться в апелляционный суд с ходатайством о незаконности его повторного привлечения к суду за одно и то же преступление, хотя в принципе мог бы заставить всех немедленно перейти к рассмотрению данного дела, как он и предполагал ранее.
Дело с Джерри Эдвином Джонсоном на этом, однако, не закончилось. Джонсон, который к этому времени уже был освобожден условно, на другое же утро позвонил Керру и сказал, что Ли Чагра грозил расправиться с ним. Керр тут же внес целую серию ходатайств, в которых утверждал, что "свидетель обвинения" Джерри Джонсон подвергается опасности физического насилия или даже смерти от руки Ли Чагры, и требовал взять его под особую защиту как "федерального свидетеля". Чагра не угрожал Джонсону. Он лишь позвонил ему и спросил, что именно тот рассказал федеральным агентам. Джонсон ответил, что не говорил им Ничего. Предвидя, что Джонсон сообщит обо всем Керру, Чагра записал их разговор на магнитофон. На одном из судебных заседаний в середине декабря Чагра предложил прослушать эту запись. А еще лучше, сказал тогда Чагра, было бы вызвать Джонсона в суд в качестве свидетеля. "Если обвинение решило сослаться на него и на его показания, — сказал Чагра, обращаясь к Вуду, — то в таком случае я прошу, чтобы он повторил все под присягой [в суде]".
Чагра и тогда не знал, что именно Джонсон сказал агентам, но был уверен, что это было сплошное вранье. Вуд отклонил ходатайство Чагры, но заявил, что тому будет позволено ознакомиться с протоколом допроса, после чего его запечатают в конверт и спрячут подальше от любопытных глаз репортеров.
Вуд, должно быть, хорошо понимал, что его распоряжение запечатать протокол допроса было слишком незначительным и запоздалым шагом, потому что к тому времени в газетах уже было полным-полно всевозможных догадок и предположений. Вскоре в суд пришел Сиб Абрахам и попросил Вуда дать себе отвод по другому делу о наркотиках, в котором фигурировали два клиента Сиба. Старший судья Адриан Спирс отклонил ходатайство на том основании, что, хотя судья Вуд и назвал фамилию какого-то "мистера Абрахама" в ходе открытого судебного заседания, это еще не доказывало, что Вуд имел в виду мистера Сиба Абрахама — официального адвоката по указанному делу. В то же время Вуд заверил Абрахама, что злополучный протокол надежно упрятан в сейф делопроизводителем федерального суда.
— Протокол находится в сейфе, — сказал Вуд, — и будет лежать там, как в склепе… Он будет храниться там, словно прах. Он умрет навсегда… Поэтому, если умру я или вы или случится так, что здесь уже никого из нас не будет, протокол все равно останется там…
Несмотря на эту траурную речь судьи Вуда, "прах" все же восстал: не прошло и нескольких месяцев, как почти все местные репортеры имели на руках копию допроса. В большинстве своем показания Джонсона были смехотворны, а порой оказывались и просто клеветой и поэтому обнародованию не подлежали. Однако распространившиеся слухи о том, что в протоколе приводился какой-то большой список людей, причастных к организованной преступности в Эль-Пасо, принесли гораздо больший вред Ли Чагре, чем действительное его содержание. В документе были названы шестьдесят фамилий. Впоследствии один из местных репортеров назвал его списком "шестидесяти подонков Эль-Пасо".
Трудно подсчитать, какой именно урон нанесла эта губительная огласка карьере Сиба Абрахама и его коллег. Несомненным, однако, было то, что грубейшая ошибка Вуда нанесла сокрушительный, а возможно, и смертельный удар по и без того пошатнувшейся репутации Ли Чагры. С тех пор он так и не смог поправить дела своей адвокатской конторы. Весь трагизм ситуации для него заключался в том, что всего этого могло и не произойти: прежде чем апелляционный суд рассмотрел ходатайство о незаконности повторного привлечения к судебной ответственности по одному и тому же обвинению, Джеми Бойд решил прекратить дело Джека Стриклина по обвинению в продолжительной преступной деятельности".
В один из уикендов после фиаско в суде Вуда Ли Чагра сделал то, что делал всегда, когда чувствовал, что все вокруг рушится: он позвонил Кларку Хьюзу и предложил слегать в Лас-Вегас. Хьюз знал, что его друг переживает трудные времена. Чагра и Вуд к этому времени вступили на путь конфронтации, которая неминуемо должна была завершиться трагедией.
Джимми и его новый партнер Генри Уоллес находились в это время во Флориде, дожидаясь первой партии марихуаны из Колумбии. Судя по информации, доходившей до Ли, все предвещало провал и этой операции. Финансовое положение Ли было плачевным, но ему все же удалось одолжить 25 000 долларов — "на развод", как он говорил. К тому же в Лас-Вегасе у него был большой кредит, и теперь уже никакая сила в мире не могла остановить его. "Они еще напишут об этом в газете, — сказал он Хьюзу. — Я разнесу казино в пух и прах".