Грязные деньги
Шрифт:
Поняв, очевидно, что Уоррену Бернетту удалось вызвать у присяжных симпатию к подзащитной, Джан приберег для Лиз Чагра самые едкие замечания. Хотя адвокат представил ее эдакой глупой и забитой "серой мышкой", сказал Джан, лично ему, после того как он прослушал ту часть магнитофонной записи, где она называла мужа "тупицей" и призывала не впадать в панику, стало ясно, что супруг отнюдь не был главной фигурой в их семье. Джан напомнил присяжным еще одно место в записи, где Лиз сказала: "Хорошо, сделай это". Отвернувшись от присяжных, Джан устремил взгляд на подсудимую и сказал: "Обвинителем против Элизабет Чагра выступает она сама. Сколько бы вы ни лгали,
Затем обвинитель нанес последний удар. Частично он апеллировал к широко разрекламированному обращению Лиз Чагра к богу, частично — к чувству долга и гражданской ответственности присяжных. Обвинитель заявил, что в своем письме вдове Вуда подсудимая говорит о "новой" и "прежней" Лиз. "Она должна взять на себя ответственность за содеянное прежней Лиз, — сказал Джан. — Если она поняла теперь, что Христос любит ее, то она должна также понимать, что Христос любил и судью Вуда, и миссис Вуд, и всех нас".
В субботу 10 декабря, после десяти недель допроса свидетелей, которые давали запутанные, эмоциональные, а порой и просто скучные показания, сопровождавшиеся нудной юридической казуистикой, присяжные приступили к вынесению вердикта. В 9.50 во вторник они дали знать, что пришли к решению. В зале воцарилась мертвая тишина, когда из боковой комнаты стали один за другим выходить присяжные. Некоторые из них готовы были вот-вот разрыдаться. Они в последний раз заняли свои места, и судья Сешнс велел клерку зачитать вердикты.
Чарлз Харрелсон… виновен.
Джо-Энн Харрелсон… виновна.
Элизабет Чагра… За какое-то мгновение до того, как клерк произнес слово "виновна", со стороны присяжных донеслось громкое всхлипывание, перешедшее потом в сдавленные рыдания. Пораженные юристы и публика с удивлением посмотрели на одну из присяжных — Патрицию Шульц-Ормонд, которая рыдала теперь в открытую. Сначала к ней присоединилась старшина присяжных Мэри Кэтлин Миллс, а через несколько секунд плакали уже все девять женщин и один мужчина. Ни один из юристов, равно как и ни один из видавших виды представителей средств массовой информации, такого взрыва эмоций еще не видел. Уоррен Бернетт, защищавший, а еще раньше обвинявший и даже отправлявший на электрический стул самых жестоких и отпетых бандитов на американском Юго-Западе, сказал потом: "Я многое повидал на своем веку, но такой реакции присяжных я все же не ожидал". На лице у Чарлза Харрелсона была привычная презрительная ухмылка, но в глазах его жены Джо-Энн стояли слезы. Лиз Чагра заставила себя улыбнуться и, посмотрев в сторону присяжных, одними губами показала: "Все в порядке". "Она еще не осознавала, что произошло", — заметил впоследствии Бернетт. Когда судья Сешнс стал по очереди опрашивать присяжных, которые должны были лично подтвердить вынесенный вердикт, Патриция Шульц-Ормонд и несколько других женщин все еще плакали. В слезах была и старшина присяжных Мэри Кэтлин Миллс, но, когда наступила ее очередь подтвердить решение, она высоко подняла голову и, повернувшись к подсудимым, три раза сказала: "Да, ваша честь".
Рэй Джан, выглядевший скорее уставшим, чем довольным одержанной победой, отказался комментировать вердикт, напомнив, что предстоит еще судебный процесс по делу Джимми Чагры. Так и не объяснив почему, судья Сешнс решил перенести этот процесс в другое место, отказавшись рассматривать дело не только в Сан-Антонио, но и вообще в Техасе. Слушание должно было начаться в январе в Джэксонвилле (штат Флорида). Сешнс объявил, что вынесение приговоров он откладывает до марта 1983 года, когда завершится процесс по делу Джимми Чагры.
А в Эль-Пасо в это время царила мертвая тишина. Никто из семьи Чагры не хотел обсуждать случившееся в Сан-Антонио. Единственным человеком, согласившимся встретиться с репортерами, была старая мать, по-прежнему обитавшая в крохотной квартирке по другую сторону дома своей дочери Пэтси. Дверь репортеру открыла женщина с опухшим от слез лицом. Увидев его, она снова заплакала. Был канун рождества, и чистенькие и опрятные кирпичные домики на Санта-Анита-стрит (там обитал "средний класс") были украшены ангелочками и венками из сосновых веточек. Вместо автомобилей и моторных лодок у домов теперь появились украшенные игрушками елки.
Уже через несколько секунд репортеру стало ясно, что слезы матери были вызваны не только и не столько вердиктом присяжных в Сан-Антонио. Прошло уже почти четыре года со дня гибели ее старшего сына Ли Чагры. "Эти четыре года были сплошным кошмаром", — проговорила она.
В официальных кругах уже почти никто не называл убийство Вуда "преступлением века", хотя в тот момент это как никогда соответствовало действительности. Одно было все же несомненно: убийство судьи вылилось в "расследование века", самое широкомасштабное и дорогостоящее за всю историю США, затмившее даже расследование обстоятельств убийства президента Кеннеди. После вынесения присяжными вердикта в Сан-Антонио руководство министерства юстиции в Вашингтоне ликовало. Результаты процесса, казалось, оправдали затраченные усилия и расходы.
Но обвинитель Рей Джан, служивший в Вашинтоне до перевода в Сан-Антонио в 1972 году, опасался, как бы радость не оказалась преждевременной. Ведь предстояло еще доказать виновность человека, которого власти считали главной фигурой во всем этом деле. Пока целая тонна папок, схем, графиков, макетов, звукозаписывающей аппаратуры и динамиков перевозилась через несколько штатов в здание федерального суда в Джэксонвилле — в то самое здание, где за два месяца до своей гибели Джон Вуд слушал дела в качестве присланного на время судьи, — Джан и его коллеги работали по пятнадцать часов в сутки, готовясь к самому важному процессу — процессу по делу Джимми Чагры.
Судебное разбирательство в Джэксонвилле должно было стать укороченной версией суда в Сан-Антонио, но с одной весьма существенной разницей: вместо Джо Чагры, главным свидетелем обвинения предстояло стать Джерри Рею Джеймсу. Джан, конечно, понимал, что без участия Джо Чагры вердикт в Сан-Антонио мог бы быть совершенно иным. Его показания, а в еще большей мере его опрятная и приятная внешность, прямота, честность и искреннее раскаяние оказались незаменимым оружием для обвинения. Но Джерри Рей Джеймс заставлял прокурора нервничать: если и жил на земле человек более подлый и бесчестный, чем Чарлз Харрелсон, то таким человеком был главный свидетель обвинения на суде в Джэксонвилле.
Что касается Оскара Гудмена, адвоката Джимми Чагры, то он относился к Джерри Рею Джеймсу весьма положительно, учитывая, что какое-то время тот был лучшим другом его клиента в Ливенуортской тюрьме. Джимми Чагра был буквально потрясен, узнав, что Джеймс оказался стукачом. Пожалуй, впервые в жизни он по-настоящему испугался. Его обращение к богу, хотя и не такое глубокое, как у Лиз, не было всего лишь позой. Оно было реальным ровно настолько, насколько вообще могли быть реальными его представления и шкала вольностей.