Гудериан
Шрифт:
«Вы будете ползти в десяти милях от фланга линии Мажино, осуществляя свой прорыв, и надеяться, что французы будут безучастно наблюдать за вами! Вы собираетесь запрудить массой танков узкие дороги Арденн так, будто угрозы с воздуха не существует вообще. А затем надеетесь дойти до побережья, имея открытый южный фланг на протяжении в 200 миль против основной массы французской армии!»
Здесь Бок ошибался, ибо информация о намерениях союзников, собранная за зиму, позволяла сделать вывод, что основная масса союзных армий в случае вторжения немцев в Голландию и Бельгию выступит на территорию Бельгии и, таким образом, создаст вакуум, который заполнит танковая группа Клейста. И все же однажды Гудериан назвал наступление через Амьен на Абвиль рейдом. Возможно, это слово он употребил чисто случайно; однако не исключено, что в данном случае имела место неуверенность в конечном исходе, и Гудериан был готов, если потребуется, отступить. Здесь проявилась гибкость мышления полководца, уделявшего внимание действиям танковых войск не только в наступлении, но и в отступлении, в чем верховное главнокомандование германской армии будет иметь возможность убедиться в будущем.
Штаб Гудериана готовился сниматься с места, а Гудерианом овладело состояние задумчивости,
«Твоя догадка оказалась верной. Теперь я прощаюсь с тобой. Нам предстоят напряженные дни, и я не знаю, когда у меня появится шанс написать тебе снова. Мне бы хотелось лично сказать тебе «прощай». Сейчас это приходится делать при помощи безжизненного листка бумаги, и вся моя нежность остается невысказанной и невыраженной. В моей памяти еще свежо прекрасное последнее прощание, и даже недолгое повторение было бы для меня благословением, однако этому не суждено случиться. Благоухающая весной сельская местность кипит деятельностью, гармонирующей с всеобщим цветением, и поэтому, несмотря на всю уверенность, сердце наполняется нежной грустью. Теперь ты будешь своими мыслями стремиться к нашим мальчикам, и я желаю и надеюсь вместе с тобой, что после победоносной кампании ты сможешь прижать их к своей груди целыми и невредимыми. А теперь мы должны думать, как лучше выполнить поставленную задачу. Все прочее должно отойти на задний план… Я покидаю свое жилье, где разместился с комфортом, и сегодня вечером двинусь вперед… Любые неудобства не в счет, если на горизонте появится призрак большого успеха».
Растянувшись в колонну длиной миль в сто, 15-й, 41-й и 19-й корпуса вышли из своих лесных укрытий и пересекли границу, сметая заставы противника, оказавшего слабое, спонтанное сопротивление. В некоторых местах обороняющиеся были застигнуты в буквальном смысле спящими. Диверсанты в гражданской одежде заблаговременно проникли в эту зону под видом туристов и смогли разминировать многие мосты и проходы, обеспечив продвижение по ним немецкой военной техники. В состав передовых штурмовых групп, помимо танков и пехоты, входили саперы, задачей которых являлось уничтожение заграждений на дорогах. Наступление везде развивалось успешно и по графику. Гальдер назвал его «очень хорошим маршевым достижением». И действительно, непрерывность передвижения обеспечивалась, в основном, благодаря напряженному труду саперов и дорожной службы, устранявших препятствия и дорожные пробки, возникавшие в самые неожиданные моменты и неизбежно затруднявшие продвижение частей Гудериана. Появление кавалерийской дивизии на подступах к реке Семуа, переброшенной частично на грузовиках, частично на танках, вызвало лишь краткую заминку в немецком наступлении, ибо дивизия после короткой стычки была разгромлена. Немецкие танки проникали в оборону французов как нож в масло. Паника, которую они сеяли, многократно преувеличивалась слухами, распространявшимися солдатами, отставшими от своих частей или уцелевшими после боя. Эти слухи подрывали боевой дух частей, еще не принимавших участие в боевых действиях. И все же Клейст, как кавалерист, отдал должное отваге французских конников, заставивших 10-ю танковую дивизию отклониться к левому флангу Гудериана, южнее своей полосы наступления, чтобы противостоять угрозе со стороны французской кавалерии у Лонгви, скорее всего, мифической.
Гудериан выразил резкий протест против «изъятия трети моих сил для устранения этой гипотетической угрозы», но, в конце концов, пошел на компромисс и сдвинул полосу наступления дивизии, чтобы развеять страхи Клейста. Однако, поступив таким образом, Гудериан совершил ошибку, так как теперь подразделения 10-й танковой перемешались с подразделениями 1-й дивизии, в тот момент являвшейся главной ударной силой 19-го корпуса и готовившейся форсировать Семуа. Это привело к тому, что подразделения 1-й танковой дивизии перепутались со 2-й танковой, наступавшей севернее, а та, в свою очередь, вклинилась в полосу наступления 41-го корпуса, замедлив продвижение 6-й танковой дивизии.
К счастью для немцев, французская авиация в те дни практически не появлялась в небе, иначе воздушные налеты усугубили бы хаос, царивший на дорогах. Это было первым, но не последним проявлением несогласованности действий. На различных уровнях командования – что вполне естественно при проведении такой почти беспрецедентной по своему размаху операции – имелись классические примеры «трения».
Исход сражения за Семуа решился еще до прибытия 19-го корпуса, поскольку французы уже начали отступать к Маасу. В ночь с 11 на 12 мая пехота перебралась через реку на подручных средствах, а танки перешли ее вброд на рассвете. Неринг и Гудериан разместили свой штаб в комфортабельном отеле «Панорама» с «великолепным видом на долину Семуа» и поплатились за свою неосторожность, когда французские самолеты нанесли прицельный бомбовый удар. Во-первых, Гудериана засыпало осколками стекла, а во-вторых, он едва увернулся от упавшей на него головы кабана, висевшей над его письменным столом. После этого генералы вели себя с большей осторожностью, выбирая для своего штаба места, не столь бросающиеся в глаза. Возник старый, нерешенный вопрос, требующий четкого ответа, как и когда форсировать Маас. 1-я танковая дивизия уже могла приступить к операции. Ее левый фланг был надежно прикрыт 10-й дивизией, а вот правый немного завис в воздухе, так как 2-я дивизия чуть отстала из-за дорожных проблем. К этому времени Клейст отбросил свои сомнения. Из ситуации на других фронтах явствовало, что основные силы союзников вступили в Бельгию. На подступах в Анну произошел встречный танковый бой между подразделениями 16-го корпуса и французскими легкими механизированными дивизиями, в котором выяснилось техническое превосходство немцев. Хотя французские танки легко выдерживали попадание немецких 37-мм снарядов, их ответный огонь был медленным и неточным из-за неудобной компоновки боевого отсека. Во французских танках командир заряжал орудие и производил выстрел, а в немецких командир только командовал, в то время как другой член экипажа наводил орудие и стрелял. Кроме того, французы растянули свои танки широко по фронту в соответствии с устаревшей тактикой, отчего их боевые порядки оказались неглубокими, а немцы концентрировали силы, чтобы последовательно атаковать ключевые точки в обороне противника, и били его по частям.
Клейст высказался за то, чтобы «атаковать немедленно, не теряя времени». Тут же в соответствии с планом, отработанным на командно-штабных учениях, ОКВ предоставило в его распоряжение два воздушных корпуса. Однако Гудериан возразил, так как 2-я танковая дивизия могла не успеть выйти на исходные позиции для атаки широким фронтом, что, по его мнению, было существенно важно. В любом случае, времени для того, чтобы разослать приказы, осталось очень мало. Клейст отверг возражения Гудериана. Инцидент имел определенное значение, ведь в нем отразилась некоторая нерешительность Гудериана, появившаяся у него, как предположил Алистер Хорн, в результате шока, полученного при налете французской авиации. Словно смерть овеяла его своим дыханием. Это маловероятно, хотя еще в 1918 году Фуллер высказывал мнение, что бомбардировка неприятельского штаба может «нейтрализовать ясность мышления». Данный случай подтверждает – Клейст четко отдавал себе отчет в возможностях танков относительно времени и пространства, несмотря на критику Гудериана, которому было суждено еще не раз попадать в неприятные ситуации. На обратном пути после совещания у Клейста пилот Гудериана потерял ориентировку и чуть было не приземлился в расположении французских войск. Обоих спасла память Гудериана, благодаря которой он быстро определил подлинное местонахождение – в 1915 году Гудериан совершал разведывательные полеты над этой местностью в качестве летчика-наблюдателя.
Планирование форсирования Мааса – классический пример смешения импровизации и предусмотрительности Генерального штаба. Начало операции было намечено на 16.00 13 мая. Этому должна была предшествовать интенсивная артиллерийская и воздушная подготовка вместо поддержки с воздуха в ходе самого форсирования. У армейских и авиационных штабов уже не оставалось времени для координации действий и рассылки детальных письменных приказов, однако Неринг посчитал, что ситуация очень похожа на ход недавних командно-штабных военных учений, и потому вполне достаточно воспроизвести учебные приказы, изменив лишь время с 10.00 на 16.00. Из штаба корпуса эти приказы вышли в 08.15 13 мая, а из штаба 1-й танковой дивизии в 12.00. ВВС, поставленные перед той же проблемой, просто проигнорировали приказы Клейста и действовали в соответствии с планом, ранее согласованным с Гудерианом. Однако летчикам было проще – их базы находились вдали от передовой.
Другими словами, вместо атаки одновременно силами пяти дивизий, как было предусмотрено планом, могла получиться осечка. С уверенностью немцы могли пока рассчитывать лишь на две дивизии. В результате обоим корпусам пришлось преодолевать крупную водную преграду с ходу и при сопротивлении противника. В прошлом такие операции считались нежелательными, а в будущем многие командиры, боясь риска, будут от них отказываться. Гудериану вовсе не нужно было попадать под бомбы, чтобы у него возникли сомнения относительно благополучного исхода этого мероприятия.
Первой в бой за Седан вступила 1-я танковая дивизия, хотя в действительности все дело свелось к ожесточенной артиллерийской перестрелке и схваткам в воздухе. Танки почти не принимали участия в сражении, а пехота пошла вперед, лишь когда немецкая авиация захватила господство в воздухе, и были подавлены французские батареи. Немцы обнаружили, что не в состоянии приступить к форсированию реки, пока работала французская артиллерия, и что их собственные орудия заняли невыгодные позиции на подступах к реке. Гудериан разрешил полевым частям вести огонь с закрытых позиций и в то же время потребовал, чтобы 102-й зенитный полк поддерживал переправу, «для этой цели ему следует выдвинуть свои орудия как можно дальше вперед». На самом деле Гудериан хотел, чтобы мощные 88-мм зенитные орудия (такого типа, которые в будущем будут установлены на его самых тяжелых танках) вели огонь прямой наводкой вместо танков. Суть дела в том, что это высокоточное орудие большого калибра способно поражать точечные цели с куда большим успехом, нежели танковые пушки меньшего калибра той поры. Это был тот момент, когда чрезвычайно пригодились бы тяжелые танки или самоходные штурмовые орудия, но последних к тому времени находилось на вооружении всего 55 штук (большая часть – в корпусе Гудериана), и оснащены они были все теми же низкоточными 75-мм пушками, что и Т-IV.
Французская артиллерия затрудняла развертывание немецких сил, однако вела огонь не в полную силу из соображений экономии снарядов, к тому же французское командование считало, что немцы приступят к форсированию реки не раньше, чем через 4-6 дней. В 16.00 в небе показалась первая волна немецких бомбардировщиков. Тяжелые бомбардировщики предназначались для бомбежки по площадям, а пикирующие – для борьбы с орудиями в укрытиях. В Польше подобный метод оправдал себя лишь частично – поляков было трудно запугать. Под Седаном же резервные французские дивизии второй очереди, необстрелянные и годные лишь для гарнизонной службы, не смогли противостоять панике. Солдаты бросали оружие и прижимались к земле или бежали из траншей в тыл. Некоторые подразделения, получив не совсем ясные приказы, воспользовались этим, чтобы отойти назад. Бомбардировка продолжалась в течение пяти часов. Ответный огонь французов слабел с каждой минутой. На передовой их пехота, оставшись без поддержки артиллерии, дрогнула. Те, кто продолжал вести огонь по скоплениям немецкой пехоты, тащившим к воде лодки и плоты, уничтожались снарядами 88-мм пушек, попадавших прямо в амбразуры дотов противника. С наступлением вечера немецкая пехота захватила плацдарм и начала пробиваться вглубь французской территории. Всю ночь кипела работа по сооружению мостов и паромных переправ для танков, однако первый танк прошел на ту сторону лишь на рассвете. Тем временем, сам Гудериан перебрался в лодке на другой берег, где его встретил ликующий командир 1-го мотопехотного полка, подполковник Герман Балк, старый его товарищ. Бал к в шутку упрекнул Гудериана за «увеселительную лодочную прогулку по Маасу», воспользовавшись его же выражением, и сообщил, что пехота надежно закрепилась на плацдарме. Балку не нужно было напоминать о необходимости не давать неприятелю опомниться и продолжать наступление всю ночь. Об этом знал каждый немецкий солдат. К рассвету 1-й мотопехотный полк и полк «Великая Германия», наступавший левее, значительно расширили плацдарм, теперь составлявший три мили в ширину и шесть в глубину. Это был упрек Гудериану за его предыдущее, едкое замечание, что пехота «…ночью спит вместо того, чтобы наступать».