Шрифт:
Востоков Станислав
Гук - снежный человек
Глава первая В которой Виктор встречается с Гуком и выясняется куда пропадают яблоки.
Виктор был самый обычный человек, который предпочитал футбол во дворе, математике в школе. Иногда слушался старших и дрался на переменах. После долгого учебнгог года и суматохи экзаменов, котроые прошли не лучше и не хуже чем всегда, он уехал на лето к бабушке. Здесь тоже было много интересного. Можно было прыгать со стога, купаться с другими ребятами в речке и даже кататься на лошади у соседей. Какникулы как всегда шли намного быстрее учебного года и особенно Виктор это понимал, вечером, когда он пил чай с бабулей на террасе, выходящей в сад в обрамлении астр и гладиолусов. - А как школа, внучек, как успехи?- спрашивала бабуля. - Да как тебе сказать,- отвечаел Виктор, - Не нужно все это помоему. - Как так,- удивилась бабуля. - Ну зачем, мне знать, сколько побед одержал Суворов? Как будто я его встречу когда нибудь. Уйду я наверное. В моряки. буду родной стране морской капустой помогать. У нас говорят нехватка. - Нет, внучек, не согласная я с тобой. Ученье, как говорил великий древний греческий философий, это луч света в темном царстве. И был категорически прав. Вот приехал к нам как-то знаменитый советско-русский писатель Горький. А. М, тот которй небо бурей кроет, то есть нет, бурей это другой, а этот, который тело жирное в утесах. Вот. Посидел значит с нашим народом в клубе поприобщал своими великолепными стихами к светлому и пркерасному, а потом задал вопрос в тему. - А много ли,- говорит,- граждане товарищи крестьяне вы наубирали хлеба в закрома родины с одного га?
– То есть с одного гектара по научному.
– Ну мы и говорим, как есть, мол, убрали положительно. По тридцать т, то есть тонн, с гаком с одного га. - А что, -говорит этот большой писатель,- Моисей-то поди почище вас хлеба то убрал. А! И улыбается значит в свои писательские усы. Я думала, что Моисей председатель соседнего колхозу. А я тогда была передовой, впередсмотрящей трактористкой с двумя почетными грамотами за плечами. Так сказать флагманом нашей тракторной армады. Ну и захотела ответить ему по существу вопроса. Так чтоб потом второй раз ни у кого таких вопросов не возникало. Ну и ответила. А оказывается. Этот Моисей персонаж из древней мифологии! Как мне потом перед людями стыдно было! Но это мне потом стыдно было. Потому что тогда все, кроме того писателя думали, что это председатель соседнего колхозу. Так что учись и свети малограмотным своей лампочкой среднего образования. Без учебы в моряках тоже делать нечего. Потом еще поговорили про жизнь. Городскую, деревенскую и вообще. - А у нас нечисть появилась, - сказала бабуля.- В саду сначала вроде музыка играет, а потом яблоки пропадают. Я сначала на деда соседского думала. А потом решила, чего это он будет на дудке играть когда яблоки крадет? Не дурак же он, в самом деле. Хоть и старый. И что интресно ведь. Несколько раз думала, как музыку ту услышу, пойду поймаю. А сама только до двери с лопатой доберусь, побегу куда-нибудь и спрячусь. И сижу сама не знаю почему. Будто это не он, а я яблоки ворую. Миллиционера позвала. - Ну и чего? - Чего. Засаду сделали. Музыку услышали. Он маузер свой достал. И в подвал. А я за ним. Сидим зубами стучим. - Чего,- говорю, - делать будем, товарищ участковый.
– А он говорит, Попа вызывайте. - Я передовая советская трактористка с тридцатью годами беспрерывного стажа на доске почета. И вдруг попа. А может и взаправду позвать, попа-то? - Успеешь. Яблоки-то еще остались? - На трех деревьях из тридцати, а что яблочек, яхонтовый, захотелось. - Яблочек,- усмехнулся Виктор,- снимать их надо пока твоя музыка остатки не утащила. - Какжесь, снимать,- ахнула бабуля, - им бы еще соку набрать недельку другую повисеть. - В подвале они соку набирать будут, в валенке. А то эдак совсем без варенья останешься. - Только как же, у нас нынче сбор Пенсионерской Народной партии. Вопросы важные. На выборы, понимаешь, идем. А я там вице-спикером. Не приду, кворума не хватит и прости-прощай "земля-крестьянам", опять буржуи до власти дорвутся. - Ты иди, бабуля, отстаивай наши права, а я яблочки сам соберу. А нечистого я формулами забью. Они, говорят, страсть как науки боятся. Потому что происходят из страхов и пережитков темных необученных народных масс и реальными не являются. А как умные люди за них берутся с фотоаппаратами и микроскопами, так они сразу превращаются в бревна, которых за морских змеев принимли или в следы снежного человека, которые любители купания в проруби в Гималаях оставили. - Говори не говори, а домовые бывают. Вот, давече, купила я баллон молока, на стол поставила и за картошкой ушла. Прихожу ни стола ни молока. О! Ну стол я, правда у деда соседского потом нашла, но молока-то нет! А ты говоришь бревно! Постепенно вечерело. Бабушка заторопилась на партийное собрание, а Виктор еще посидел на террасе за чашкой чая, глядя, как огромное летнее солнце постепенно закатывается за полосу леса, чернеющего за полями. В фиолетовые сумерки уже выплыли звезды на другом конце огромной голубой чаши неба. Скоро станет совсем темно. Сейчас Виктор уже начинал по другому относиться к своим доводам насчет нечисти. Честно сказать многие из них он поменял на противоположные. Привидения стали ему казаться куда реальнее бабушки, которая ушла десять минут назад. Тени становились какими-то пугающими. Стволы яблонь подозрительно корявились в полумраке. Собирать яблоки в саду из кооторого в любой момент может выскочить оборотень, было неблагоразумно, но давши слово, как говориться, крепись. А Виктор от своих слов отступать не собирался. Выходить невооруженным он посчитал неумным. Засунув за пояс скалку, он храбро двинулся во враждебную тьму сада. Ветер раскачивал стволы яблонь. В ветвях свистели не то лешие, не то кикиморы. Между яблоками чудились русалки. Сорвав первое яблоко Виктор с обмиранием сообразил, что класть их не во что, но за сумкой не пошел. Он опасался, что если он сейчас выйдет из сада, обратно его уже простой русской пословицей не загонишь. И он начал рвать яблоки. Гораздо быстрее, чем это было необходимо. Стараясь не смотреть вокруг, чтобы не встретиться взглядом с оборотнем и рвать сразу по два яблока. И в этот жуткий момент раздался голос. - Эй, ты, не трогай мои яблоки! Виктор вздрогнул от испуга и схватился рукой за ветку. Яблоки посыпались, сквозь листву вниз. Виктор подтянулся поближе к стволу, чтобы не упасть и поглядел вниз. На освещенной луной короткой траве сада стояло существо. Но это был не оборотень. Для оборотня оно было слишком сипатичным. Пожалуй больше всего оно было похоже на небольшшого человечка, но было покрыто короткой шерстью. Уши у него стояли торчком, как у лисицы и еще у него был хвост. Очень похожий на хвост деревенских дворняг. Но главное были ступни! Огромные, размеров на пять больше чем нужно! Вцелом же его вид слагался в удивительно
– спросил он с вызовом. - Потому что я ими меняюсь, - ответило существо. - На что?
– удивился Виктор. - На малину. - А где малина?
– огляделся Виктор. - Нету,- ответил незнакомец. - Так не пойдет, - возмутился Виктор,- меняют что-то на что-то. А ничего на яблоки это не мена. - А что это?- поинтересовался незнакомец. - Кража! - Значит твоя бабушка украла у меня два куста отличной малины, а я у нее за это выменял яблоки с тридцати деревьев. За ней еще три. Существо подошло к дереву, на котром сидел Виктор и собрало упавшие яблоки. Виктор спустился и озадаченно смотрел на незванного гостя. Собрав все в плетеную циновку, тот подошел и забрал у оторопевшего Виктора из рук два оставшихся яблока. Затем взвалил все на спину. - За ней еще две яблони, - сказал он. Он сделал несколько шагов потом подумал и повернулся. - Да, яблоки можно не собирать,- сказал он.
– Сам как-нибудь. - И это всего за два куста малины!
– вскричал негодуя Виктор. - За два куста отличной малины,- поправил его незнакомец.
– Два куста отличной лесной малины за несколько мешков кислых яблок это недорого. Он задумчиво посмотрел на Виктора. - Даже, думаю, как бы я не остался внакладе. Незнакомец подпрыгнул и растворился в сумраке ночи. Послышалась завораживающая мелодия дудки и поплыла., огибая деревья к лесу, который теперь выдавало лишь отсутствие звезд на его фоне. Бабушка вернулась домой бодрая. Она распевала песню "Наш паровоз вперед летит..." . И даже новая пропажа яблок ее не расстроила. Главное, что буржуям придется несладко.
Виктор бабушке про существо в саду рассказывать не стал. Не солидно както, после того как он всячески отстаивал научно обоснованное отсутствие нечисти. Но сам он решил дождаться прихода незнакомца за новой порцией яблок и теперь каждый вечер хоронился в саду в сарае. Но существа все не было. Зато три дня лил дождь как из ведра и Виктор сначала промок, потом продрог, а затем лег под компрессы и банки, которыми бабушка сбивала с внука температуру. В тот вечер, когда градусник показывал у Виктора тридцать восемь, а погода стояла ясная, бабушка ушла к пасечнику за медом. И тут помио грохота собственной крови в ушах, Виктор уловил ту самую ззавораживающую мелодию. Он вскочил с кровати и бросился, на ходу разматывая шарф с компрессом, на улицу. В свете медной луны стоял незнакомец и деловито обтрясывал яблоню. - И чего мы три дня яблоки не забирали?
– спросил хриплым голосом Виктор. - Что я, дурак, из-за яблок под дождем мокнуть?
– ответил незнакомец необорачиваясь. - М-м-мда, - почесал за ухом Виктор, вспоминая, чо он- то точно как дурак сидел три дня под дождем. - Тем более из-за кислых. - Кислых?- переспросил Виктор. В горле саднило и есть, собственно говоря не хотелось, но он сорвал и попробовал одно яблоко. Оно было кислое. - Они же зеленые!
– сказал он. - Конечно,- кивнул незнакомец,- они же специально из-за меня зреть не будут. - Так чего же ты их ешь? - Незнакомец удивленно посмотрел на Виктора. - Ты что не соображаешь, да? Сколько ты сразу яблок съешь? - Ну четыре. Нет, пять. - Я - десять. А их, когда созреют, будет тысяча. А куда девятьсот восемдесят девать? Виктор, потрясенный таким открытием, застыл с открытым ртом. Незнакомец отвернулся и сорвал последнее яблоко. Потом он завернул зеленую кучу в циновку и вскинул на спину. Затем внимательно посмотрел на откушенное яблоко у Виктора вруке. Виктор тоже перевел взгляд на яблоко. Незнакомец цыкнул и повернулся, чтоб уйти. - Кхм, кхм,- неуверенно покашлялся Виктор. Существо остановилось, не оборачиваясь. - Можно в холодильник, - сказал Виктор. - Куда?
– обернулся незнакомец. - В холодильник. - Это кто? - Ну как,- замялся Виктор,- обычный холодильник. - А ему плохо не станет ? Я уж сам как - нибудь управлюсь. Тут осталосьто. - Да он железный. И не будет он их есть. Он их заморозит. - Ты что! Думаешь, что говоришь? До зимы еще вся осень. - Это у тебя до зимы вся осень, а у нас она круглый год в одном ящике. - В погребе что ли?
– недоверчиво спросил незнакомец. - Лучше, пойдем покажу. - А бабушка? - Чего? Удивился Витя. - Ничего. Отберет у меня яблоки. А мне что-то драться сейчас не хочется. - Не отберет,. Нет ее. Ушла за медом . Кстати, она тоже по части драк не очень.. - Это хорошо. Хотя в лесу бе з этого... М-м-м,- он покачал головой.Наверное она копытное. Хотя по виду не похожа. Копытное ? - Пенсионер она. - А они не нападают ? - Если не доводить. - Чего ж ты мне голову морочишь? Я ж говорю копытное! Вот взять бы тебя со мной в лес, живо бы научился отличать копытное от хищника. - Ну что, идешь погреб с зимой круглый год смотреть, - Пойдем,- кивнул незнакомец,- А вдруг не соврал. Они направились к дому. Незнакомец все осматрривал и обнюхивал. У калитки он потер об забор плечо. - Чешется?- поинтересовался Витя. Незнакомец в нимательно осмотрел Витю. - Нет, дикий ты какой-то. Ты что дорогу домой не отмечаешь? - Нет, я если заблужусь, спрошу у кого-нибудь. - Отличная мысль!- восхитился незнакомец,- вот заблудись у нас и спроси дорогу у кабана. Живо до дома добежишь, - Незнакомец широко зевнул,- если успеешь. Ну, где твой выдуманный ящик с морозом? Они подошли к дому. Незнакомец ступал осторожно, уши торчком, нос по ветру, глаза все осматривают. - Тебя, кстати, как зовут?
– спросил Виктор. - Гук,- ответил незнакомец не отрываясь от распахивающйся двери дома. Это потому что я гукаю. - Ну-ка гукни,- предложил Виктор и включил свет. Яблоки тяжело упали на пол и раскатились по прихожей. Виктор огляделся. Гука нигде не было. - Ты где?- удивился Виктор. Но никто не ответил. - Ты куда делся? Гук не отозвался. - Да где же ты ?- оглянулся Виктор. - Тут!- наконец раздался шепот из рукава пальто висящего на вешалке среди прочей одежды. - Ты чег о спрятался? - Солнце слишком быстро взошло. А вокруг хищники. А я тут как на ладони. Я думал до восхода еще часов восемь. Совсем с тобой заболтался. - Да это свет электрический. Лампочка. - Какая разница какой, если съесть могут. - Ну, давай я свечку зажгу. - Зажги, только тряпочки на улицу задерни. - Занавески ? - Занавески. Всему тебя учить надо. Как ты еще цел до сих пор? Не понятно. Виктор потушил лампочку и зажег свечу. Затем задернул занавески. Когда Гук убедился, что все сделано, он осторожно вылез из пальто и стал собирать яблоки. Когда он их снова сложил в циновку. Виктор позвал его на кухню. Там стоял старый, овальной формы, холодильник бабушки. - Вот это холодильник, - сказал Виктор и открыл дверцу. В холодильнике зажглась лампочка. Гук уставился на свет. - Там, что, день?- наконец спросил он. - Ну-у, - задумался Виктор,- вроде того. Гук поставил мешок на пол. - И сосульки висят. Он протянул руку и потрогал стенку морозильника, покрытую инием. - Да-а,- сказал Гук,- а я думал врал. - Это что, бывает и больше ! - Зачем вам больше? Вы что там, в снежки играете? - Ну, нам, конечно незачем, а вот промышленности очень нужно ! - Понятно, значит там промышленность в снежки играет. А ночь там бывает? - Да, вот дверь сейчас закрою и будет темно. - Как там жить? Уму не постижимо! - Ну это все сложно,- ответил Виктор. - Да уж не просто - ни солнца ни тепла! - Можешь сюда положить свои яблоки. - Еще чего! Ищи дураков! - А потом заберешь. - Нет я туда не пойду. Окажешься там посреди ночи. Дорожки заметет и поминай как звали. Нет дураков нет. Я лучше кислые яблоки есть буду. - Ну, смотри.,- и Виктор. Закрыл дверцу. - Вообще это все интересно. Но мне домой пора. У нас там день когда хочешь не наступает. А пока ночь еще соломы свежей натаскать надо. Пока. - Стой, может тебе еще чего из продуктов надо? - Да вообще у меня все есть. - Ну, там картошки жареной. А? - Картошку можно и сырую. - Ну ладно я тогда достану. Ты придешь ? - Посмотрим, ответил Гук, - вышел на улицу подпрыгнул и исчез. А над землей, улетая, поплыла чудесная мелодия.
Глава вторая В которой Гук и Виктор спасают Храпатуна, слушают дрозда и, наконец, участвуют в изгнании Грымзы.
Два дня Виктор мучил сырую картошку на улице. Гук не появлялся . На третий Витя решил отнести картошку сам. Он сложил ее в большое лукошко, с которым бабушка ходила за грибами и отправился в лес. Он знал что, наверное, почти точно, он никого не найдет, но снова увидеть необычное существо из леса так хотелось, что терпеть не было никаких сил. Тем более что Виктор почти умел ориентироваться по солнцу, если не считать того, что не твердо знал садится солнце на востоке, или встает, а также где-то слышал, что мох на деревьях растет с севера, что сильно могло помочь в лесу и думал, что умеет пользоваться компасом. Он вышел за калитку и направился по душистому клеверному полю к кромке леса, встающей стеной за лугами. Небо было чистое легкие облака лишь собирались где-то у горизонта. В вышине пел жаворонок. Виктор неторопливо брел по тропинке между полевых цветов и щурился солнцу. Где искать Гука он не представлял, но надеялся, что случай, на который полагался довольно часто у доски в школе, подгоняя премены донося подсказки, поможет ему и на этот раз. Пройдя два луга и чистый ручей, Виктор зашел под прохладную зеленую крону леса. Солнца сюда попадало вдвое меньше. Было влажно и заметно прохладнее. Высматривая по дороге грибы, Виктор направился в самую густую часть леса. Грибов не было. "Наверное дачники уже все собрали" - подумал Виктор. Постепенно тропинка растворилась в зеленом ковре невысокой травы. Стали попадаться пучки резного папоротника. На листьях деревьев висели большие тяжелые капли в которых отражались кусочки солнца, проглядывающего в изумудный сумрак скозь кружево листьев и ветвей, гдето высоко-высоко. Вдруг, впереди, деревья стали реже. Посветлело. Через несолько шагов Виктор вышел на поляну и остановился как вкопанный. Н а полянке, под лапой гигантской ели стояла маленькая соломенная хижина на которой кривовато висела жестянная вывеска "Союзпечать". Виктор оторопело подошел к хижине и, нагнувшись, заглянул под крышу. В окошке он увидел субъект, похожий на лопоухою собаку с пости человеческим лицом, которая внимательно читала газету сквозь оправу старинных очков без стекол. На прилавке было выложено немного пожелтевшей от времени периодики. Появление Виктора постепенно привлекло внимание существа. - Вам что?- поинтересовалось оно, взглянув на пришельца поверх пустых очков. - "Мурзилка" есть?
– выдавил из себя Виктор понимая, что нужно что-то спрашивать. - Так, "мурзилка", "мурзилка",- пробормотало лопоухое существо, складывая газету и зарываясь с шелестом куда-то под прилавок, - есть м-м, две страницы от декабрьского новогоднего номера позапршлого года и...- опять послышался шелест,окончание рассказа про подвиг разведчика из номера шестьдесят восьмого года, но я посоветую новогодний, в рассказе дырка на самом интересном месте. Так и не ясно добыл разведчик "языка" или нет и вообще наш он или не наш. Это в начале говорится. А то не знаешь за кого переживать, то ли за "языка" то ли за разведчика, хотя некоторым все равно. Есть и такие,- он хмыкнул,- любители. Без должного уровня сознательности. Так что брать будете, новогодний? - Угу,- выдавил из себя Виктор. Сколько с меня? - Это смотря чем платить будете. - Ну, деньгами, наверое. - Что я с ними делать буду,- возмутился киоскер,- есть? Или носить? Вы мне что-нибудь посущественнее пожалуйста. - Картошку. Можно? - Картошку давай. Половину. Виктор достал картофелину из лукошка и повертел, соображая, как бы ее можно отполовинить. - Вот тут...- начал было неуверенно он - Ладно, сакзал киоскер давай целую. На тебе за это еще " подвиг разведчика". Наслаждайся. Киоскер огляделся и сунул картошку под прилавок.. - Я все-таки думаю что разведчик наш был,- добавил он. - Спасибо,- обалдело сказал Виктор, глядя на желтые листки с порядочной, обгорелой дырой. - На здоровье,- ответил киоскер и снова углубился в чтени е прессы. Виктор отошел, переваривая только что происшедшее. Затем он вернулся снова . Киоскер уже погрузился в газетные сообщения. : - Извините,- сказал Виктор. - М- да,- оторвался еще раз от чтения киоскер. - Вы не подскажете, как мне найти Гука? - Гука? Не подскажу. Пойми меня правильно, народу много вокруг, ходят встречные -поперечные. - Ну, я тут ему картошечки собрал. - Давай ее сюда, я передам, он частенько за "Литературной газетой" приходит. - За чем ? - З а Л и т е р а т у р н о й г а з е т о й,- медленно с расстановкой проговорил киоскер вимательно глядя на Виктора, чтобы понять доходит ли смысл слов до Виктора.,- стихи почитать любит. Виктор промычал что-то, потом перевел взгляд на лукошко, снял его с руки и поставил на прилавок. - От кого, сказать, картошечка?- спросил киоскер пряча лукошко вниз. - М.-м, от Виктора. - Хорошо, передадим. Можете не сомневаться. Виктор как во сне медленно отошел от киоска. Потом повернулся, вспомив, что забыл попрощаться и сказал: - До свидания.. - До свиданья,- сказал киоскер, снова углубившись в газету. Виктор в растерянности побрел обратно.
Виктор засыпал. В тот вечер он лег поздно. Помогал бабушке рисовать транспоранты для предстоящей демострации. Он погружался в сон, а перед глазами проплывали надписи на красном кумаче: "Пенсионеры - цвет общества"., "Укрепим буржуями ряды наших рудокопов!" и "Правительство-шпион Запада". Сквозь сон он слышал как бабушка убрала лозунги за печь, что-то сказала насчет скорого будущего всех буржуев и, пару раз охнув, легла в кровать в соседней комнате. Свет там погорел еще с полчаса, но скоро погас и он. Дом погрузился во мрак. Старинные часы, которые бабушка получила еще в первой битве за урожай, собрав хлеба на сколько-то больше, чем тот кто собрал хлеба боьше всего в соседнем колхозе, прокуковали полночь. Проснулся Виктор от какого-то цыканья. Цыканье было негромким, но равомерным и сон прогоняло положительно. Через минуту он пробудился окончательно и открыл глаза. Посреди комнаты стоял Гук и цыкал. Сон с Виктора сняло как рукой. Он сел в постели. - Привет! - Вот твое лукошко,- сказал Гук, и поставил корзину на пол,- еще пригодится. Он поглядел на Виктора. - Хочешь пойти со мной в лес? - Еще бы!
– ответил Виктор.
– А чего делать? - Слушать дрозда. Да и вообще,- добавил он после паузы,- посмотреть Виктор наспех оделся в майку брюки и рубашку. Затем подумал и добавил свитер. На улице было свежо. Гук молча следил за Виктором. - Фонарик брать?- спросил Виктор, одевшись. - А это что?
– сросил Гук в ответ. Виктор нырнул на кухню и принес продолговатый железный китайский фонарик на двух батарейках. - Вот,- сказал Виктор и включил лампочку. Гук моментально исчез, слившись с тенью печки. - Извиняюсь,- сказал Виктор и выключил фонарь. - Гук осторожно вышел из-за печки. - Ну как, берем?- спросил Виктор. - Ты им весь лес перепугаешь. - Так я же ничего не увижу. - Ничего, пойдем по слуху, как все нормальные люди. - И ногу сломаю, как все нормальные люди. - А это как тебе болше нравится,- сказал Гук. На это Виктор не нашел что ответить. Чернота благоухала ночными цветами. Легкий ветерок шевелил в свете Луны листья и травы на лугах. Ветер доносил чей-то отдаленый смех, звучание музыки и топот маленьких ног. Виктор и Гук шли по узенькой тропинке. Над головой сияла Большая Медведица. Лес вставал черным контуром на фоне чернильно-сливового неба со звездной россыпью у горизонта. Гук уверенно шел вперед. Виктор старался следовать точно за ним, что бы не попасть ногой в какую- нибудь колдобину. Вскоре Большая Медведица у них над головой исчезла . Они вошли в лес. Деревья вставали вокруг темными колоннами. Если снаружи, хоть что-то можно было разглядеть с помощью лунного света, то здесь была сплошная тьма. Виктор прижался теснее к Гуку, который двигался не сбавляя скорости. Виктор уже пару раз получил ветками по лицу и теперь старался в точности повторять все движения своего проводника, очертания которого еле различал в метре от себя. Скоро стало светлее. В черноте леса заиграли сине, зеленые искорки, по мере приближения становясь все ярче и ярче. Они вспыхивали на листьях и стволах деревьев, кружили вокруг, то потухая, то загораясь вновь, словно новогодние блестки. Постепенно весь лес, заполнился ими,. Он утопал в мягком сиянии,. Свод леса таинственно отсвечивал, преливаясь и меняясь, словно нависал над морем освещенным луной.. Все преобразилось, теперь Виктору казалось, что они переходят из залы в залу, какого-то неведомого, волшебного дворца. Они прошли поляну с сияющими колокольчиками и мерцающей травой, над которой вспыхивали и гасли двигающиеся огоньки. Поляну пересекал холодный ручей, приносящий из неведомых глубин темного леса и уносящий туда вновь свои серябряно-золотые воды. Гук и Виктор приостановились, чтобы перейти ручей по скользким камням, вокруг которых весело плясали искристые бурунчики и тут до них доесся странный звук похожитй не то на вой, не то на чмоканье грустного болота.. Гук, который уже было поставил ногу на поверхность блестящего камня замер и навострил уши. - Это слева, - сказал он и поверул к источнику звука. Гук шел осторожно скрываясь за невысокими синеватыми кустиками, обрамляющими берега ручья, поминутно потягивая носом и пытаясь вновь уловить направление звука. Виктора едва поспевающего за гуком больно хлестнула по лицу какая-то встречная камышина, а нога угодила в трясинку, возможно однуединстенную на всей поляне и ботинок набрал грязной воды до краев. Ноги у Виктора корячились, он размахивал локтями и старался не упасть. А силуэт Гука между тем, несся вперед ровно и плавно, словно вовсе не касаясь земли. Через минуту они вышли к зияющему провалу у берега. Кусты по краю ямы были примяты и лежали по направлению от провала, словно кто-то наступил в нее огромной ногой. Нпряженно и осторожно ступая на самых кончиках лап, Гук подобрался к яме и заглянул в нее, только глазами, вытянув шею как можно дальше. - Это тут,- наконец сказал он. - Ауа-а!- леденящее душу донеслось из глубин дыры. Земля глушила звук, но все равно он пробирал до мозга костей своею непостижимой трагичностью. - Ау-а! У-у-у! Гук принюхался. - Храпатун, это ты?- вдруг спросил он. - Я-а-а-а!- разлилось оттуда так, что Викто, чуть не прыгнул обратнол в кусты. - Ты почему здесь? - Повали-и-и-ился! А-а-а1 - Ты что здесь, первый раз ходишь что-ли,- не знаешь, что тут яма? - Знаю-ю-у-у-у! Я же бежал! - Ты что, сума сошел, здесь бегать. Так и шею свернуть не долго. - А мне бежать было больше некуда, я же от Грымзы бежа-ал, вот и провалии-ился-а-а-а! И голос из ямы зарыдал. - От Грымзы!- вскрикнул Гук,- Грымза здесь! Чего же ты молчал!!! - Я не молча-а-ал!!! Я пла-а-а-кал! - Так, - сказал Гук,- бежишь за мной, очень быстро. Старайся наступать в мои следы. Понял? Виктор ничего не ответил, он почти не видел самого Гука, поэтому про следы просто промолчал. Гук спустился к ручью и, по щиколотку в воде переправился на тот берег. Один ботинок у Виктора был уже с водой, так что терять было уже почти нечего. Холодная вода закружилась вокруг его ног. Штанина прилипла мокрой тряпкой. Гук на секунду , оглянулся на силуэт Виктора, машущий руками в холодном свете ручья и припустил через лес. Теперь Виктор уже не мог уклоняться от ветвей и еловых лап из опасения поерять Гука из виду. ЕгПод ногами попадались бревна и грибы, из-за чего он несколько раз чуть не упал,. Скоро они вылетели на знакомую поляну, где накануне Виктор покупал журнал.. Гук уже тарабанил в закрытое окно лавки - Хмырь, хмырь, вствавай! - Совсем уже сума сошел, со своей "Литературной Газетой",- донеслось изнутри. И ночью от тебя покоя нет!. - Я тебе дам покой,- рассверепел Гук,- вставай Грымза здесь! - Что?
– донеслось изнутри, - Грымза? Хмырь выскочил из лавки кутаясь в одеяло. В руке он держал, какую-то штуку, похожую на рог коровы. Ежась и оступаясь он залез по березовой лесенке на крышу лавки. Протер одеялом узкий край рупора. Пжевал губами и приставил его ко рту. Высокие звуки понеслись к самым дальним уголкам леса. Что тут началось! На поляне появились самые невероятные, самые жуткие и смешные существа, которых только можно было себе представить, все вплоть до фей и корявых леших, вылезших из старых сырых нор. Здесь были белки, волки, зайцы, тащившие зачем-то огромное бревно, отряд ежей и еще многие-многие. - Слушайте все!- крикнул Гук ,- у нас снова появилась Грымза! По поляне разошлось взволнованное шевеление. - Кто ее найдет первый, пусть немедленно сообщит на главную поляну. Часть народа с поляны тут-же исчезла. Вторая, по-видимому не самая торопливая, а может просто не любившая погонь за грымзами, осталась у лавки, оживленно обсуждая последние события и где и как лучше ловить Грымз. - Стой здесь- скомандовал Гук Виктору и мгновенно исчез. - Виктор с интересом смотрел как какой-то молодой заяц доказывал, старой ежихе, что Грымзу лучше изводить сырой крапивой. Вдруг рядом возник Гук. В руке он держал ветку сельдерея. - Лучшее средство от Грымзы,- сказал он.
– Держи. Тут две ночных синички принесли сообщение, что Грымзу обнаружили на окраине леса, у плотины, где Грымза, по-видимому с голоду, напала на поселение лягушек. Все, затаив дыхание, ждали последних известий. - Грымзу нашли у плотины!- выкрикнул Хмырь. Весь лес, казалось, мгновенно взорвался! Все похватали кто-что мог. Группа зайцев вытащила откуда-то огромное бревно, белки похватали метелки из полыни, волки, молодые березовые палки. У многих оказались в руках пучки сельдерея и вся толпа, крича и вопя, бросилась к плотине. Не уклонился никто! Даже последняя мышь сочла нужным принять участие в погоне за Гымзой. Ведь от нее доставалось решительно всем. Какой-то старый барсук пребольно хватил Виктора по спине, вскидывая с эханьем осиновую рогатину на плечо. Между его ног муравьи, тащили тлю, которой намеревалисьобстреливать врага. Видимо от Грымзы всем крепко доставалось. Лес сотрясался от дикого крика и топота множества ног. Огромная вооруженная до зубов меховая лавина вылилась на берег ручья, который на этом конце леса был значительно больше и остановилась в недоумении. Вожделенной Грымзы не было. У берега стоял хмурый бобер с осиновой дубиной в лапах. Он сердито осмотрел прибывших. - Чего шумите? - Где Грымза?!- дико вытаращив глаза прохрипел Хмырь. - Убежала ваша Грымза, - сказал бобр и внимательно посмотрел на прядь полосатых серых волосков в своей лапы и сдул их в ручей. Волоски покружились и скрылись затерялись среди отражений растений и мерцания воды. - Даже треснуть толком не успел. На ту сторону ушла. Э-эх. Он махнкл рукой, вззвалаил дубину на плечо и ушел домой. Все ошарашенно опустили оружие. Еще растерянно потолклись у ручья и, тихо переговариваясь, разошлись по лесу. От ручья Виктор с Гуком брели вдвоем. - Грымза ушла. Это плохо. - Чего ж плохо,- удивился Виктор Радоваться надо. - Интересно,- остановился Гук,- а ты думаешь она кушать захочет, - - Ну наверное захочет. - А захочет кушать куда пойдет, - - Ну, в магазин, конечно нет. - - Молодец, делаешь успехи., Так кда, - - Может в село, а может? - - Правильно. - И что ты думаешь она ест? - Ну, наверное не ягоды, Да, - - Молодец, зверски соображаешь. Вот тебе на всякий случай сельдерей. Тут Виктор окнчательно понял что может съесть Грымза. - А,а,- заикнулся Виктор,- это поможет, с сомнением рассматривая жидкую зеленую веточку. - Если свежая,- сказал Гук,- а так нет. Луна стояла прмо над лесом ее свет, пробиваясь листву, причудливой мозаикой ложился на серебристую траву. Виктор думал о Грымзе. Еще о сельдерее и о том насколько он может быть свежим. Влажные ботинки Виктра сбивали с невысокой травы крупные капли росы. - А куда мы идем?
– вдруг спросил он. - Как куда?
– удивился Гук..- Дрозда слушать конечно. - А!
– кивнул Виктор. Гук некоторое время шел молча. Явно о чем-то думал. - Ты меня извини,- наконец сказал он,- но как ты с такой наблюдательностью еще живой ? - Как так?
– удивился Виктор. - Ну вот что ты ешь? - Ну, кашу манную, варенники, суп. - А как ты этот суп находишь? Нюхать не умеешь, видишь как слепой крот, передвигаешься...- он остановился и поглядел назад. Виктор тоже обернулся. За ним тянулась глубокая темная линия вытоптанной тавы. Свисали поломаные ветки деревьев. За Гуком лес смыкался невридимый, не сохраняя никаких следов. - Я конечно не индеец...
– начал было Виктор. - Честно говоря, я тоже, - абсолютно серьезно сказал Гук. - Но ведь я же не в лесу живу, - оправдывался Виктор. - Ну и что? - Как ну и что?
– удивился Виктор.- Зачем мне заметать следы, если я иду в школу? А что там у вас врагов нету? - Ну почему, завуч у нас вредный. - А как он тебя находит? - Он? По телефону. - Вот видишь. Если б ты не оставил ему телефона и был повнимательнее, он бы тебя не нашел. - Ничего, нашел бы по адресу. - И адреса не надо было оставлять. Элементарных вещей не знаешь. - Или через милицию. - А что это? - Ну как тебе сказать. Если дорогу в непооженом месте перешел или взял у кого-нибудь что-нибудь без спроса, то она тебя накажет. - А она сильно мучает? - Иногда, гворят, сильно. - М-м, - задумался Гук,- это мы совестью называем. Если что-то нехорошо сделаешь, она потом насмерть замучить может. - Ну-у это не совсем то, но вообще... Они еще побрели молча. Где-то звучал оркестр кузнечиков. - Интересно,- сказал Гук, - а у Грымзы есть совесть?. Виктор пожал плечами. - Наверное есть,- продолжал Гук,- но она ее не чувствует. Как бывает когда ногу отсидишь, знаешь? Виктор кивнул. - Значит она, что, совесть отсидела? - Вроде того,- согласился Гук. Хор кузнечиков стал громче. Деревья расступились и Виктор с Гуком вышли на поляну, окруженную со всех сторон жасмином. На холмике, впереди, на инструментахиграл сводный оркестр кузнечиков и сверчков. На нависающих над холмом ветвях расселись светлячки, освещая пространство вокруг холмика. На бревнах лежащих поперек поляны расселась разнообразная лесная публика., часть которой Виктор видел при походе на Грымзу. Виктор с Гуком уселись среди группы веселых усатых водяных опутаных тиной и белыми речными цветами. Вольный наигрыш оркестрантов прекратился, крупный кузнечик постучал дирижерской палочкой по пеньку с которого управлял оркестром и зазвучала красивая, немного грустная мелодия. Светлячки снялись со своих мест и поднялись в ночной воздух над площадкой. Они кружилисьб согласно музыке и сливались в удивительные узоры, навевавшие почему-то одновременно тоску и радость. Узоры то складывались, то распадались и, казалось, что это часть звезд сорвалась со своих мест и теперь в танцах соеденялась в новые, доселе невиданные созвездия, мерцая голубым, желтым и зеленым светом, который искрами отражался в глазах взволнованных зрителей. Вдруг раздался шелест крыльев и на сук березы над холмом спустился черный дрозд. Музыка разом прекратилась. Светлячки остановили свое движение. Все замерло. И тут, в абсолютной тишине, запел дрозд. Он пел и его голос все усиливаясь и усиливаясь, летел с жасминовой поляны. Виктору казалось , что он перестал существовать. Что он растворился в сумерках и стал большим, большим. Ему чудилось огромное синее море, над которым вставало солнце. Летний теплый ветер. Запах осенних листьев и река, медленно текущая в тумане. Когда дрозд прекратил пение и улетел, Виктор не сразу пришел в себя. Он все еще видел перед собой синие отблески моря. Потом оркестр заиграл танцевальную музыку и светлячки закружились в стремительном хороводе . Часть слушателей повскакивала и пустилась в пляс. Особенно выделялся один старый пень, прыгавший и выкидывавший коленца и сыпавший желтой трухой. Водяные встав в кольцо, лихо прыгали и трясли бородами из тины. Вдруг на площадку серой молнией метнулось что-то мохнатое и полосатое. - А-а-а! Грымза!
– заерещал чей-то пронзительный голос. Поднялся жуткий переполох. Народ, никак не ожидавший вторичного появления Грымзы, хлынул во все стороны. Два ежа сернулись прямо посреди площадки. Третий никак не мог, потому что был с барабаном. Голодная Грымза, не имея выбора, схватила еже за лапу и кинулась в сторону окаменевшего от такой стремительной смены событий. Видимо она приняла его за валун от неподвижности. В Этот решительный момент Виктор вспомнил про сельдерей и взял его на изготовку. Примерившись, он попытался хлестнуть по хищнику, но удар пришелся по старому пню, который был глуховат и все еще продолжал танцевать на краю поляны. Грымза, шарахнувшись от запаха сельдерея в сторону, пронеслась мимо. Лесной народ никак не мог организовать оборону. Грымза, ослепленная светляками, боялась нырнуть в лес, чтобы в темноте не врезаться в дерево. Обезуммевшая, она мееталась по поляне. Еж орал. А его барабан весело постукивал по кочкам. Пень, видимо принявший стук барабана за осередную мелодию, тщетно пытался попасть в такт. Тут над поляной пронеслась мелодия флейты. Нагнав Грымзу, она влетела ей в кши и оттуда загремела "Барыня". При первых аккордах народной песни Грымза встала на задние лапы, поставила передние на бока, сделе шаг влево, потом вправо и лихо пошла отплясывать "Барыню" под аккомпанемент лившейся из ее ушей музыки. Народ остолбенело смотрел на это странное представление. Грымзе вовсе не хотелось танцевать, ей хотелось уьежать, а еще больше плакать. Но подлать она ничего не могла. И лихо вертелась в народном танце. Пень тоже скакал лошадью. В конце концов Грымза ухитрилась подтанцевать к краю площадки и упласала со страшной скоростью куда-то в темные степи и поля. Ооткуда ей уже никогда было не вернуться в их этот лес. Площадка постепенно опустела. Оживленно обсуждая последние события, водяные и кикиморы позалазили в свои темные лужи и болота. Остальные разбрелись по норам и гнездам, думая о том, что неинтересным сегодняшний день уже никак не назовешь и довольные ложились спать. Виктор устало уселся на бревно в центре опустевшей площадки. Светало. Гдето запел первый соловей. Дневная жизнь сменяла ночную. Виктор незаметил, как подошел Гук. - Ну что? Домой идешь? - А где Грымза? Далеко?-спросил Виктор. - Порядочно. Назад ей уже не вернуться. Она же дороги не видела. - Бабушка скоро проснется. - Успеешь. Тут Гук остановился как вкопаный. - Пень с ушами!
– сказал он. Виктор с удивлением посмотрел на него. - Кто? - Я!
– ответил Гук, - Я пень с ушами! Про Храпатуна с этой Грымзой забыл! Виктор схватился за голову. - Он же там всю ночь просидел! - Беги за мной!
– крикнул Гук и, превретившись в мелодию полетел к яме у ручья. Виктор старался изо всех сил не потерять доносившиеся впереди звуки флейты. Но вскоре они сменились, пронзительным воплями вырывающимисяя из глубокой дыры прямо в небеса. Тут уже трудно было сбиться с курса. Когда Виктор подбегал, Гук уже нагибал молодую иву над ямой. Виктор тоже схватился за гибкие ветви и повис на дереве. Ива, треща и сопротивляясь, изогнулась. - Хватайся за ветки!
– крикнул Гук в дыру. Сквозь вой они услышали, как кто-то там в низу зашелестел листьями. - Схватился?
– спросил Гук. - Да-а-а!
– завыл кто-то в ответ. - Отпускай!
– скомандовал Гук. Виктор разжал руки. Ива разогнулась, словно мощный лук. Над их головами в свете луны просвистела крупная морская свинка и рухнула в заросли можжевельника. Минуту, все оставалось как-было, затем послышались всхлипы, можжевельник затрещал и Храпатун, с образом, печальнее которого не могло быть во всем свете, засеменил в лес подвывая и причитая. Виктор с Гуком отряхнулись от земли, вышли из леса и направились через просыпающиеся луга к поселку. Прокричал Петух. Гук в поселок не пошел. Домой Виктор пришел один. Бабушка, кряхтя, делалая зарядку. - Уже проснулся?- кивнула она, доставая пальцами до кончиков носок.Хорошо поспали, теперь хорошо поработаем. Виктор устало посмотрел на бодрую бабушку. Она весело кивнула. - Сейчас пойдем на демонстацию!
Глава третяя В которой появляется Филлипп Филлипович, а Гук и Виктор смотрят на одуванчики.
Какникулы шли своим чередом. Виктор время от времени помогал бабушке по части огорода и политинформации. Купался с другими ребятами на речке, читал, но больше скучал по Гуку. С той самой ночи, когда они гонялись за Грымзой прошло больше недели. Виктор знал, что Гук не станет просто так приходить. В этом был весь Гук. После встречи с Гуком все, что происходило теперь, казалось каким-то не таким, не столь интересным и нужным. Настоящие приключения начинались, когда приходил Гук. Но того все не было. И неизвестно, что должно было призойти, чтоб он появился. Но однажды вечером Виктор сидел на террассе выходящей в яблоневый сад и читал. Книга была старая, из бабушкиного собрания, составленного еще в ее бытность передовой трактористкой, но интересная, с прекрасными черно-белыми графическими иллюстрачциями, какие теперь почти не делают. В семь вечера пришла телефонистка с переговорного пункта и сказала, что бабушке звонок по междугородней связи. Бабушка всплеснула руками, отложила том по основам социалистической экономики, посредством овладения которой намеревалась биться с буржуями и, не допив чаю, побежала с телефонисткой на станцию. Виктор удобно устроился в старинном плетеном кресле поудобнее и налил себе новую чашку чая. Вдруг он услышал знакомую мелодию. Да, совершенно верно, это был Гук. Виктр замерев от радости, наблюдал за полетом музыки. Залетев на террасу из вечернего сада, дудочный наигрыш покружил вокруг стола, заглянул в соседние комнаты и уже потом превратился в Гука. Настоящего, великоленого Гука. - .Вот здорово, что ты пришел, - почти закричал Сеня. Гук поставил на стол коробочку из бересты с земляникой. - В чай очень хорошо,- сказал он, глядя на землянику,- запах сильный. - Садись!- вскочил Виктор,- тебе налить? - Можно,- согласился Гук. Виктр достал вторую чашку и направил в нее из самовара исходящую паром струю черного чая. Гук кинул в чашку три ягоды земляники. - Тебе сколько ложек?- спросил Виктор залезая ложкой в сахарницу. - Чего?
– не понял Гук, внимательно смотря на пар, поднимающийся белыми завихрениями к освещенному кружевной люстрой, деревянному потолку.. - Сахара. Ты что, сахара не знаешь? Гук перевел взгляд на сахарницу в руках Виктора, встал, осторожно обмакнул в нее палец и лизнул. Он с удивлением посмотрел на Виктора. - А зачем это?
– спросил он. - Как зачем?- удивился Виктор.- Для сладости. Гук пожал плечами. - Ерунда какая-то, во рту тает. А есть хочется по прежнему. Есть нужно не для сладости, а для сытости. Понял? - Ну-у, понял, а как насчет блинов? Бабушка блинов нажарила. - Блины это серьезнее. Давай. - Вскоре Гук и Виктор уже уплетали еще горячие блины. Румяная стопка на лучшем бабушкином китайском блюде с цветами постепенно уменьшалась. - Вот что тебе нужно попробовать, это корни дикой репы или кашу из дикого овса. - А у меня есть,- обрадовался Виктор, кинулся на кухню к шкафчику и принес коробку "Геркулеса" с рисунком крестьянина на лицевой стороне. - Это что?
– удивился Гук. - Овсяные хлопья. - Ты что? С ума сошел?
– удивился Гук.- Овес - трава, а это бревно какоето. - Да нет,- Виктор распаковал коробку.- Он внутри Виктор зачерпнул горсть овса и высыпал перед Гуком. - А почему на нем нет кожуры?-спросил Гук. - Ну, это чтоб здоровее было, понимаешь. Его очищают. - Вы что,- изумился Гук,- каждое семечко чистите? - Нет, мы не чистим, машины чистят. - Какая разница, все равно же кто-то это сидит и чистит. - Да нет, машины это неживые штуки. Им поступает поступает элестричество... - А элект ричество откуда? - Есть такие специальные установки, там сжигают уголь, бензин, Получается много дыма и электричество. Гук задумчиво посмотрел на Виктора. - То есть вы нюхаете много дыма, чтобы есть здоровые хлопья? Вы дураки, да? Виктор подумал, что как-то опять все не так как надо получается. - Нет, ребята,- почеса за ухом Гук, что-то у вас не то творится. Гук налил себе еще чаю и положил малину. Он подумал. - Сегодня полнолуние будет. - Полнолуние?- переспросил Виктор.. Гук кивнул. - Если яблоко кунул ты Будет в яблоке дыра. И таким оно, куснутым, Остается навсегда. Но другая почему-то Кленожелтая луна Коль вчера она куснута, Завтра сызнова полна.
Виктор помолчал. - Здорово, - затем сказал он. - Да, - кивнул Гук.
– В стихах здорово говорить о природе. - Почему?
– спросил Виктор, глядя на ночную бабочку, залетевшую на свет и теперь трепыхающуюся в желтом кругуге света падающего от лампы. - Потому что они такие же складные. Гук взял себе еще сушку. Вдруг хлопнула калитка. Гук на мгновение застыл, прислушиваясь. Навострил уши И исчез. Мелодия флейты покружила по террасе, выбирая укромное место, и нырнула за газовую плиту в углу. Виктор повернулся на звук шагов. Скрипнула дверь и вошла бабушка. - Ты что, радио слушаешь?- спросила она.- Новости не передавали? А то сегодня про наш съезд говорить должны. - Нет, бабуля, радио выключено. - Да, а мне показалось...- она обвела взглядом комнату. - Ну кто звонил?
– спросил Виктор чтоб отвлечь бабушку. - А!
– оживилась бабуля.
– Слышь, это, Филипп приезжает. - Ну да! - Ага. Прямо с этого, с симпозивума. Они там обсуждали существует этот, снежный человек, или не существует. - Ну и как? Существует. - А кто его знает,- махнула рукой бабушка, - Говорят нужно экспедиции делать, выяснять, потому что фактов мало. А я как думаю, существует, не существует, вам-то какая разница? Что тебе от этого, прибудет или убудет?
– Бабушка снизила голос до шепота, словно боялась, что ученые ее услышат.
– Зря народные деньги тратят! Лучше бы новые сорта хлеба выращивали повышеной продуктивности, как знаменитый ученый Вавилов. Баловство одно, а не наука. Ладно, - вздохнула она,- пойду за телефон доплачу. А то мне тридцать копеек не хватило. Бабушка накинула на плечи пуховый платок. - Что-то прохладовать стало. Опять осень скоро. И бабушка вышла. Снова хлопнула калитка. Из-за плиты вылетела музыка и возник Гук. - Кто не существует ?
– спросил он. - Снежный человек, - сказал Виктор,- есть такой миф, что в Гималаях живет снежный человек. Он ходит по горам и оставляет полуметровые следы. Считают, что он с руками до колен и трехметрового роста. - Это почему?- спросил Гук. - Что почему?- не понял Виктор. - Почему трехметрового роста. - Как почему? Ну раз следы такие,- он развел руки, чтоб показать какие следы и тут взгляд его упал на огромные ноги Гука. - Да, - покачал головой Гук,- с такой логикой они далеко не уйдут. Гук был на голву меньше Виктора. - Ну ладно,- сказал Гук,- пока, мне еще сухого сена где-то найти надо. - Пока,- кивнул Виктор. Гук легкой мелодией полетел над селом. Залаяли собаки. Виктор поближе придвинул чашку и налил новую порцию горячего чая. Глаза его глядели в никуда. Он думал о снежном человеке. А за окном поднималась новая, полная луна.
Следующим утром к дому бабушки Виктора, качиваясь на колдобинах проселка, подкатила запыленная машина. Оттуда вылез очень представительный гражданин в пиджачном костюме с галстуком. Это и был Филлип Филлипович.. Выдя их машины, он глубоко вдздохнул и огляделся. Затем достал из машины объемистый портфель и, нагнувшись к двери, сказал кому-то внутри: - Спасибо вам, любезный. Так значит я вас к следующей пятнице ожидаю? Этот вопрос прозвучал в такой утвердительной форме, что тому, кто находился внутри ничего не оставалось, как покорно кивнуть. Нельзя же отвечать на приказ! - Ну тогда всего хорошего,- сказал Филлипп Филлиппович и так хлопнул дверью, что машина вылетела в обратном направлении намного быстрее, чем приехала. Филлип Филлипович еще постоял вдыхая свежий сельский воздух. Снисходительно пощурился солнцу. Огляделся. И, что-то насвистывая, направился к калитке. Он шел так авторитетно и солидно, что калитка, будь она живая, непременно распахнулась бы перед дорогим гостем с низким поклоном. Снисходительн о простив калитку, Филлипп Филлиппович помог ей в этом маленьком затруднении и, улыбаясь зашагал к дому. У порога он постучал. Потом приоткрыл дверь и спросил: "Гостей принимаете?" таким тоном, что тот у кого бы хватило духу ответить: "Нет", немедленно почувствовал бы себя предателем, дезертиром и ушел бы в леса. - Филя!- всплеснула руками бабушка и бросилась к сыночку.- Наконец-то. Совсем уработался ты со своими симпозивумами. Голве отдыху не не даешь. А голова - инструмент хрупкий, ей тоже время от времени покой нужен. Не Энгельс же ты! Филлиппу Филлиповичу быть "Филей" явно приходилось не по вкусу, но поморщившись, он проглотил эту горькую пилюлю и озарил террасу высокопоствавленной улыбкой, показывая, что некоторых неловкостей со стороны других он может и не замечать. - Как здоровье, мама? - Есть еще порох в пороховницах! Вот-вот и буржуев свалим. Поднимем трудящиеся массы и установим народную власть самых честных и способных людей пенсионеров! - А вы буржуев спросили?
– хохотнул Филлипп Филлиппович..- У нас же теперь, почитай весь мир -буржуи ! - Ничего, нашего трудящегося народу тоже везде хватает, просто их угнели. - Ну- ну, - кивнул Филлипп Филлиппович, ставя портфель к вешалке,- долго бороться придется. Бабушка с вызовом подняла подбородок - А мы не ради сейчас. Мы ради светлого завтра. Как говорил великий писатель угнетенный царизмом: "Из искры возгорится пламя и на нем напишут наши имена!" Филлипп Филипович расхохотался и сел завтракать. Филлипп Филлипович умел поглощать огромные количества пищи. Это умение он закалил в длитльных походах и экспедициях. Когда он доедал седьмой бутерброд , запивая его ароматным чаем со смородиновым листом, на террасу, щурясь спросонья, вышел Виктор. - О! Наша будущая гордость и надежда!
– воскликнул Филлипп Филлиппович. Виктор послушно подошел к дяде и пожал его широченную руку. С Филлипп Филлиповичем он всегда себя чувствовал, как словно на вызове к директору школы. .- Ну как у нас успехи?
– спросил дядя. Под успехами Филлипп Филлипович всегда подразхумевал только постижение школьных дисциплин и прочтенния всяческих невыносимых вещей в объемных томах, которые называются "классикой". А до действительно стоящих вещей, как например то что, Виктор без всякой лестницы спрыгнул со второго этажа и простоял на руках до счета сто, ему дела не было. Он ценил лишь то, что вело к званиям, солидности и признвнию заслуг. У Виктора из заслуг на сегодняшний день, было три тройки в году, о чем он особенно не беспокоился, но дяде об этом говорить совсем не собирался. - Да так,- неопределенно ответил Виктор,- посмотрев на яблони за окошком,Учимся. - М-м-да!
– со вкусом протянул Филлипп Филлиппович,- А при Ломоносове, помнится, брали розгу и выбивали из учеников всю лень!
– Он с легкой усмешкой глядел на Виктора.- Нынче родителей вызывают., уговаривают, учиться просят, условия создают. И что мы имеем в результате? А?
– Было такое впечатление, что Филлипп Филлиппович читает лекцию.- Что? Промышленность стоит. Мощности не работают. Когда в последний раз международные премии получали забыли.
– Э-эх!- он в сердцах махнул рукой.
– Какие могут быть Ломоносовы и Жуковские, когда у них в голове только вон, какую куртку купить да где ролики достать. Как книжка выглядит уже забыли. А! Да что там! И Филлипп Филлиппович горестно сделел огромный глоток чая, так что лимон в чашке переплыл с одного конца на другой. - Каклое может быть образование!
– вдруг вскричал он так, что бабушка с Виктором вздрогнули, - Когда им лишь бы на стадионе покричать, да на улицах потолкаться. Нет, не та теперь молодежь. Не та! Он замолк. Виктор и бабушка медленно переваривали сказанное. - А вас тоже розгами пороли?
– осторожно спросил Виктор. - Нет, мой милый, не повезло,- прогремел дядя,- если бы пороли, может я уже акдемиком был бы. Вот так! Филлипп Филлиппович вылил в себя остатки чая и ушел устраиваться в отведенной ему комнате. Виктор остался наедине с бабушкой. - Во!
– поучительно сказала она внуку,- Гигант мысли! Настоящий ученый! Такие нынче повывелись уже, - она помолчала и добавиля - А все буржуи виноваты! Они прислушались. Филлипп Филлиппович разбирал свои бумаги и напевал звучным басом: " Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он...".
Дядя постоянно был загружен диссертациями, научными статьями для журналов, отзывами на научные статьи других и критическими анализами на статьи третьих, которые сами не могли написать приличную научную статью.. Этих тртьих Филлипп Филлиппович разил своими отзывами наповал, преграждая путь недорослям и прочей посредственности в науку, которая прежде всего требует многочисленных доказательств и соблюдения методик. - Даже если я беру в магазине булочку,- говаривал он,- у них должно быть доказательство того, что это действительно булочка, с соблюдением всех методик. После короткой прогулки с Виктором на реку, в ходе которой Филлипп Филлиппович объяснил Виктору, почему Нил был так важен в жизни древнего Египта. Возвратившись, дядя немедленно принялся за работу. Ему предстояло написать разгромную статью на возмутительныое выступление некоего Пиорниса М. на симпозиуме по снежному человеку в защиту существования последнего. - Несут всякий бред,- свирепствовал Филлипп Филлиппович, стуча на машинке.-Видят все что хотят, слышат, все что захочется, еще мелодии какие-то таинственные к этому снежному вымыслу приплетают. Мало им лохнессей и птеродактилей, они еще хотят науку в эту гималайскую эпопею втравить. Оттянуть лучшие силы на исследование этой призрачной идеи провокаторов. Не выйдет! вскрикнул он и хлопнул кулаком по столу.
– Не дадим нас завернуть в антинаучное русло. Это пусть они на своем Западе создают общества любителей морского змея! А тут они не пройдут! И что-то бурча, он продолжал сердито стучать на машинке. Целый день Виктор слушал, как дядя метал за стеной и постепенно понимал, что Гуку начинает угрожать серьезная опасность. Виктор понимал, что если Гуку случится встретится с дядей, то тот как истинный ученый захочет заполучить Гука и разложить по полочкам и его и его лес и неведомого продавца из ларька, чтобы доказать всем, что они существуют и приобщить к музейным экспонатам, снабдив бирочками и систематизировав. А, возможно, и присвоить Гуку свое имя. Виктор понял, что должен во чтобы то ни стало воспрепятствовать такой встрече. Но к Гуку он идти не решился, поскольку сам бы низачто его не нашел, в лесу бы ему никто, где Гук не сказал. Оставалось только ждать и надеятся, что Гук, как всегда, прояаит всю осторожность, прежде чем снова явится у них дома. Виктор не ошибся. Гук появился на следующий вечер после прибытия дяди. Он влетел легкой мелодией и, спокойный и внимательный, появился перед Виктором. - Сегодня одуванчики облетают.
– просто сказал он.
– Хочешь посмотреть? - Конечно,- вскочил Викор с кровати,- только оденусь. Гук кивнул и молча молча глядел как Виктор натягивает штаны и майку. - Пойдем через окно,- прошептал он,- на террасе мои чай пьют. - Гук еще раз кивнул и вылетел в окно.. Виктор вылез следом, прикрыл ставни и пробрался по темному полисаднику к калитке.Пару раз за штаны зацепили кусты роз и пионы обдали ноги виктора вечерней росой. У калитки ждал Гук. Они вместе двинулись по дорожке освещенной лунным серпом к таинственному и такому чудесному лесу Гука. - Это бывает только однажды в год,- сказал Гук,- облетает одуванчиковое поле. Это так красиво!- тихо сказал он. Потайными тропами Гука они пробрались через ручей и ходы проделанные остальными обитателями леса к одуванчиковой поляне и уселись на бревно на краю опушки. Перед ними, мерно колыхаясь подвижным ковром, словно покрытым инеем, волновалось одуванчиковое поле. Они тихо смотрели, а одуванчики колыхались словно холодное пламя костра и воображение Гука и Виктора улетало все дальше и дальше, рисуя волнующие картины безграничного спокойствия и необъятности. Им казалось, что они стали одним целым со всем миром, космомом, всеми звездами и планетами, мчавшимся там в вышине, высоко над их головами. Вдруг повеяло ветром. Раз. Два. Ветер дунул посильнее и, казалось, все поле взмыло вверх. Словно огромная стая диковинных ночных бабочек. Ветерок усиливался и в небо поднимались все новые и новые пушинки, затмевая все вокруг. Виктор в восхищении следил за полетом одуванчикови не мог вымолвить ни слова. Сердце его билось часто и тревожно. Облако пушинок поднялось над над теперь уже облетевшей поляной и поплыло на восток. . Казалось будто между небои и землей движется таинственная река, в которой, дрожа, отражается Млечный Путь. Вскоре ветер унес одуванчиковую тучу вдаль, за темные деревья, откуда ей уже никогда не суждено вернуться. А Гук и Виктор все еще сидели и чего-то ждали, словно надеясь, что действо повторится вновь. Вдруг заухала ночная птица. Гук пришел в себя, Виктор также постепенно возвращался к происходящему. - Теперь до следующего года, сказал Гук и весело сбил лапой крупную каплю с березового листа. И проговорил:
Запушушились инием Колкие листочки. Замигали синие Бусинки и точки. Вся округа далеко Инием сверкает. Лишь на солнце нет его, Потому что тает.
Тут Виктор вспомнил о чем он думал весь день. - Тебе надо быть осторожным. К нам приехал дядя. Он ученый. Всю жизнь животныъх изучает и если доберется до тебя, могут быть неприятности. - Почему?
– удивился Гук. - А потому что, если он узнает, что существует новый вид животного. То есть ты. Ему потребуются доказательства. - Какие? - А такие, шкура, череп и кости. - А зачем?
– с интересом спросил Гук. - Другие доказательства ему будут неубедительны. Он вообще считает что животные думать не могут и что они вроде машин. - Значит придется найти такие, которые будут убедительными. - Что ты имеешь ввиду?
– не на шутку встревожился Виктор. - Доказательства,- ответил Гук,-убедительные доказательства,- от которых он не отвертится. - Но...- хотел было возразить Виктор. - Не волнуйся, мои шкура и кости останутся при мне, они мне еще пригодятся. Гук повернулся и уставился на Луну. Виктор тяжело вздохнул. Все это было слишком опасно.
Глава четвертая В которой Филлипп Филлипович учит Виктора, а Гук Филлиппа Филлипповича.
Теперь жизнь Виктора и его бабушки начиналась и заканчивалась каждый день со стуком печатной машинки. Который прерывался только на завтрак, обед и ужин и возгласы вроде : - Бред какой! Или - Это балаган! Он думает, что ему методику учета оленей в тундре и к вирусам применять можно! Дом наполнился наукой до самого потолка. Теперь Филлипп Филлиппович ежедневно при любой возможности изливал на домочадцев такое количество научных сведений, что им стало казаться что они гораздо глупее последнего таракана. Авторитет Филлиппа Филлипповича так давлел над ними, что жизнь им была уже не в радость. При дяде теперь они опасались открывать рот, чтобы не узнать еще чегоибудь нового. Так однажды просьба к дяде подать хлеб, вылилась в историю развития хлебопроизхводства на Руси с полной биографией знаменитого ученого Вавилова. Бабуля с Виктором становились все мрачнее, а Филлиппп Филлипович все веселее и енергичнее оттого, что мог озарить еще чье-то безграмотное сознание всепобеждающим светом науки. Сам дядя абсолютно не замечал удрученности своих соседей, будучи слишком захваченным вихрем статей, диссертаций и очерков, которые ожидали его письма, правки и критики. Скоро бабушке и Виктору стало казаться, что они лично знакомы со всей академией наук, а также Омом, Герцем и другими учеными деятелями. Они знали недостатки ведущих светил настолько хорошо, что удивлялись, как при таких отрицательных качествах, они умудрялись совершать мировые открытия. Ученые вторгались в их сны. Исаак Ньютон норовил уронить яблоко на голову Архимеду, который купался в ванной вместе с Левенгуком и его первым микроскопом. Все они кричали нечеловеческим голосом: "Эврика!" и измученный Виктор просыпался в холодном поту. Бабушка не знала куда деваться от Менделеева, который являлся к ней не только ночью, но и днем. Менделеев умолял ее включить в таблицу химический элемент Пифагорий, который они вместе с одноименным ученым зарыли под старой яблоней в саду на следующий день после изобретения радио. Теперь у бабушки осталась последняя радость в жизни - партийные собрания, на которой она боролась с буржуями с удвоенной энергией, а у Виктора - уйти подальше в лес и снова окунутся в тихий таинственный мир, полный неведомых запахов и красок, где не было ни телескопов, ни формул, ни научных авторитетов, которые все рвали, кололи и испытывали, а только безграничное спокойствие и ощущение, что ты часть этого безграничного необъяснимого мира, полного секретов и удивления. Мира, который всегда будет ласков к тебе, потому что ты и есть маленькая крупица его. Гук подарил Вмктору дудочку из речного тростника. Теперрь, подув в нее, Виктор мог вызвать Гука откуда угодно. А надобность в Гуке Виктор ощущал постоянно, но к дудочке он решил прибегать, только когда станет совсем невмочь. Хотя раньше, как-будто бы, Виктор жил без Гука и на жизнь не жаловался, но то было раньше! После последнего разговора Виктор о дяде Гуку не напоминал, словно нудных наставлений Филлипп Филлипповича и не существовало вовсе. Но Гук ничего не забыл, но по своей привычке заговорил, только когда план борьбы с просветительской деятельностью дяди был готов окончательно и продуман до мельчайших деталей. Для этого вездесущий Гук собирался привлечь значительные силы, как в границах леса, так и за его пределами. В утро, на день которого был назначен первый этап плана, Виктор, проснувшись, почувствовал сильное волнение. Хотя главное участие в сегодняшней операции пбыло отведено Гуку, без отличной игры Виктора, об успехе нечего было и мечтать. После того, что наука опротивела Виктору до приступов головной боли, он должен будет изображать глубокую в ней заинтересованность, а также в постижении основ научного подхода и даже попросить продемонстрировать их на примере. То есть провести самые, что ни на есть настоящие опыты, в успехе которых он, не смотря на все уникальные способности Гука, все-таки сомневался. Уж слишком сильно в него вдолбили в школе веру в науку. Виктор пднялся с кровати, вздохнул как можно глубже, попытался найти в себе хоть какую-то заинтересованность в науке, чтобы было легче играть и, убедившись, что дядя все добил окончательно, вздохнул еще раз и побрел к завтраку, который как всегда проводился под огнем научных сведений. На террасе расположилась так необычно угрюмая бабушка и как обычно веселый и пыщущий интиллектом Филлипп Филлиппович, который, закончив намазывать вареньем бутерброд, наливал себе горячего чаю из золотого тульского самовара в центре стола. Виктор сел за стол взял кусок хлеба и ложку, чтобы намазать шоколад. - Да-с,- сказал дядя, закрывая краник на носике самовара,- а вы, кстати, знаете откуда пошли самовары? Никто этого не знал и, честно говоря, знать не хотел. Но Виктор, поборов в себе невольное желание вскочить и убежать подальше, укусил бутерброд, вкуса которого не почуствовал и отдавшись на волю судьбы, спросил: - Откуда? Филлип Филлиппович этому как-будто не удивился, но бабушка посмотрела на внука, как на последнего предателя. - Ну все,- подумал Виктор, уловив ее взгляд, - теперь она меня причислит к буржуям. Бабушка отвела взор и безразлично уставилась на савмовар. Что она еще могла сделать, если кольцо ее политических врагов так ужасающе сомкнулось? - Да, самовар!
– со вкусом повторил Филлипп Филлиппович,- как вам должно быть известно, - он сделал ударение на слове "должно",- первые образзцы самоваров появились еще при Петре Великом. Тогда рудное дело у нас только начиналось, а из-за границы стали привозить железные печки, так называемые "буржуйки"... Бабушка метнула в дядю пронзающий взгляд и пожевала губами. - ...печки топили хорошо,- продолжал Филлипп Филлиппович, - быстро разошлись по России. Но вот однажда русский мастер железного дела Демидов, придумал на нее чайник ставить, чтоб тепло впустую не пропадало. А потом взял, да и припаял его к печке. Вот так был изобретен первый самовар, правда чтоб чаю попить всю печку наклонять приходилосб, но что ведь важно? - Что?
– выдавил из себя Виктор. - А то что основополагающий шаг, так сказать, самоваростроения был сделан, что и отразилось в определенном смысле на всей жизни нашего народа. Вот так-то. И, наслаждаясь очевидным вниманием, Филлипп Филлиппович гордо посмотрел на слушателей и хитро улыбнувшись, поднес чашку ко рту. Виктор облизал пересохшие губы. проглотил холодный ком, который провалился куда-то в область желудка, обдав его морозом и спросил. - А в чем отличие человека от животных? Для бабушки это было слишком., она сделала попытку встать и уйти, но наткнувшись на благожелательный взгляд дяди, словно на стену, безвольно опустилась и уже до конца разговора никаких попыток к бегству не проявляла и только смотрела бессмысленным взглядом сквозь золотой тульский самовар. Куда-то далеко далеко. Туда где нет дяди, ученых и власть давно уже взяли в свои руки пенсионеры. - Я даже думаю,- медленно произнес Виктор, что вам будет лучше показхать мне эту разницу на опыте. На это заявление бабушка лишь мелко дернулась, видимо где-то внутри она еще продолжала оказывать ожесточенное сопротивление. - Ну что ж,- сказал польщеный дядя,- я конечно сейчас завален работой, но если кто-то стремится к постижению науке, мы ему обязательно протянем руку просвящения. Есть у меня кое-что в запасе. Конечно сложные эксперименты, которым требуются лабораторные условия провести будет затруднительно, но они ведь нам и не нужны. Тут понадобится что-нибудь из классики. Что-нибудь простое и результативное. Филлип Филлипович для большей убедительности поднял палец и допил чай. - А начнем мы с, м-м-м, самого нагядного. С голубей. - С голубей?
– удивился Виктор. - Да, видишь ли, их умственные способности, настолько незначительны, что показать пропасть, отделяющую разум этих птиц человека, не составит никакого труда. Филлип Филлипович поиграл пальцами на подтяжках и хлопнул ими о свою внушительную грудь. - Пошу, коллега, - сказал он и, что-то напевая, встал и проследовал на кухню. Сердце у Виктора колотилось. Мысленно он перебирал весь план сформулированный Гуком. Тут Виктор вскочил, забежал в свою комнату и плотно прикрыл дверь. Он достал дудочку и подул. Через окно влетел Гук. - Сейчас голубей на ум проверять будем,- запыхавшись сказал Виктор. Гук молча кивнул. Мелодия сделала вираж и вылетела на улицу. Виктор бросился к дяде. Филлипп Филлиппович завершал приготовления к эксперименту. На подоконнике он раскрошил кусок черствого хлеба. - Сюда же каждое утро голуби прилетают? А вот мы окно закроем, а форточку оставим и будем глядеть, как такое изменение окажется непреодолимым препядствием на пути к еде. Дядя сделал все что нужно и они опустились на стулья, глядеть на позор голубей. Вскоре захлопали крылья и прилетел первый эксперементируемый. Голубь послушно заходил по полоконнику, тыкаясь грудью, в закрытое окно, не замечая форточки и явно пытаясь показать, что он - сама глупость. Дядя, словно кинорежиссер, демонстрировал происходящее Виктору, наслождаясь, тем что заранее знает все что будетдальше. Тут он повернулся к террасе и его удовлетворенное выражение лица, превратилось в маску ужаса. Виктор повернулся следом. На столе террасы, из-за которого уже улизнула бабушка, голуби доедали остатки нетронутого бутерброда Филлиппа Филлиповича. Промедлив еще мгновение, тот с воплем пронесся по коридору и с треском врезался в застекленную дверь, отделяющую террасу от отального дома. Конечно дядя, не глупый голубь, но не заметить большого стекла так легко! Побившись о дверь, дядя лихорадочно задергал ручку и, наконец, с истошным воплем: "Кы-ыш!", вылетел на террасу. Но голуби уже скрылись в небе, унося с собой кроме бутерброда еще чайник и банку с вареньем. Нет. Они, конечно глупы, но не настолько, чтобы есть бутерброд всухомятку. В расстроенных чувствах дядя стоял на террасе, обдуваемый свежим ветерком и постепено приходя к мысли, что, может быть разница между ним и голубями не так уж велика, а если и есть то не в его пользу. Голуби лишились всего линь крошек черствого хлеба, а он прекрасного бутерброда, чайника прекрасного грузинского чая и отличного клубничного варенья этого года. Но тут дядя опомнился, потряс головой, выкидывая из нее все эти антинаучные мысли и собрав свое методичное мышление в умственный кулак, сказал: - Глупости, какие-то дурные голуби с их антинаучным поведением не могут ничего доказать. Это случайность. И он полный решимости постоять за себя и науку в целом начал приготовления к следующему эксперименту. - Как известно,- сказал он Виктору, снимая свой лучший костюм- тройку ( ради научной истины не жалко ничего ),- ворны пугаются одного вида человека и, в то же время, не способны отличить человека от чего-либо на человека похожего. Это ли не убедительное доказательство их умственной глупости. Уж с человеком-то такого никогда не случится! - Оставшись в одной голубой рубашке с красными подтяжками и пижамных брюках, он решительно напялил костюм-тройку на швабру и направился в сад. Виктор еле поспевал за ним. Теперь это был уже не рядовой эксперемент. На карту была поставлена честь всей науки. Дядя водрузил чучело в углу сада заросшем подсолнухами, где обычно бандитствовали вороны, затем заставил Виктора пригнуться и пригнувшись, вернулись в дом. Где-то тихо звучала мелодия флейты. - Идем в мою комнату,- почему-то шепотом сказал дядя.- Оттуда лучше видно. Быстро открыв дверь он закричал, попятился и привалился к стене, освободив обзор Виктору. В центре дядиной комнаты, в свете окна, стоял дядя, во всяком случае так казалось с первого взгляда. Он был одет в костюм-тройку, это было видно, но изза падающего из за его спины света, кто именно находится в костюме, разглядеть было решительно невозможно. Виктор сделал несколько шагов вперед и сообразил,что это чучело, которое они отнесли только что к подсолнухам. Постепенно Филлипп Филлиппович это тоже понял. Когда он отдышался, медленно в сопровождении сочувственного взгляда Виктора добрался до террасы. Ему требовалось, после такого сокрушительного удара по научным позицияи человеку, как разумному существу вообще, многое переосмыслить. Чай унесли голуби, так что дядю пришлось отпаивать шиповником из термоса. Дядя долго сидел погруженный в свои мысли. - Неужели вся наука не могла зафиксировать этого столько лет?
– бормотал он.
– Нет это слишком очевидно! Такого не может быть!
– вскричал он.
– Сегодня же вечером идем в лес На луг! Я докажу! Наука не могла этого не увидеть! Проведем эксперимент на насекомых! Уж у них то мозгов не хватит! Я покажу им кто они есть на самом деле! И он удалился к себе. До вечера Филлипп Филлиппович бродил по своей комнате, то бормоча, то что-то выкрикивая. Когда опустилась темнота, дядя решительно кликнул Виктора и направился на луг. В руке его покачивался масляный бабушкин старинный фонарь. - Насекомые настолько глупы, - говорил он,- что часто путают Луну, по которой они ориентируются в темноте, с электрическим светом лампочек и на этом попадаются. Ну что? Это ли не подтверждение степени их ума. Ха-ха! На одну доску с человеком! Не выйдет! Слабо! По тени ароматного в этот час луга, носились ночные феи. Вихри мотыльков вплетались в ночные дороги майских жуков, спешащих по свом делам. Тихим фоном служил стрекот сверчков, льющийся с их потайных танцплощадок, где они играли для остального лугового народа, бодрствующего в это время суток. Огромные бабочки ленточницы, медленно порхали, словно ночные совы, иногда взлетая почти к самому месяцу и сбивая мягким серым крылом звездную пыль с его желтого рога. Только дядя не замечал всего этого и спешил по росистому лугу, чтобы доказать то, что никому не было нужно. Виктор захваченный предшествующей развязкой едва поспевал за дядей Где-то в вышине звучала мелодия флейты. Гук готовил финал. Вдруг Виктор почувствовал, что Гук рядом. - Ну как?
– только и спросил он. - Еще держится, - ответил едва переводя дыхание Виктор. - Будем добивать, - вынес свое решение Гук и исчез среди звуков ночи. Наконец дядя выбежал на самую середину огромного сумеречного луга, чьи границы терялись в сине-фиолетовой тьме. - Вот тут, - обратился разпалившийся Филлип Филлиппович к Гуку именно тут ты увидишь всю мощь научного интеллекта и всю ничтожность этих беспозвоночных! Дядя поднял свою маленькую масляную лампу. - Сейчас эти микроскопические комки материи с мизерными проблесками ума слетятся на свет, как им кажется, луны. Это ж надо быть такими безмозглыми, чтобы спутать масляный фонарь...,- он покачал лампой, - с луной! Ха-ха-ха! Как я мог сомневаться в величии человека?! Это непокоримая скала! Он засмеялся и с вызовом уставился во тьму. Виктор ожидал что произойдет. Вокруг стрекотали многочиленные оркестры насекомых и никто из них не думал отрываться от своих захватывающих еженощнызх плясок, чтобы разуверить дядю в его мнении. А тот стоял под ветром в поле, словно семафор с железнодорожных путей, и потоки ночного воздуха мерно, со скрипом, качали в его руке фонарь, заставляя тень дяди и Виктора, то удлиняться почти до самого конца луга, то возвращаться вновь. - Как это все захватывает!
– думал Виктор, довольный, что попал в такое волнующее приключение. Быть может, если б обитатели ночных лугов знали, что кто-то ради них мерзнет на середине луга, они бы и поспешили к Филлиппу Филлипповичу, оставив свои чашечки из листков клевера полных цветочного нектара. Но им об этом было ничего неизвестно и поэтому продолжали таинственное действо своим чередом. Вскоре дядя почувствовал кроме холода страшную усталость. Но мысль о том, что он - последняя надежда всей науки, придавала ему силы и он стойко держал фонарь, похожий издалека на старую деревянную вешалку. Постепенно все большее отчаяние охватывало его. Он ослзнавал, что по всем умственным статьям проигрывает проигрывает и этим ничтожным комкам материи. И в этот момент у края луга появился огненый шар. Он переливался и сверкал. Прыгал живым пламенем и играл в ночной тьме, на фоне черной кромки леса, совершая таинственные и странные движения над лунным полем . Виктор был прикован взглядом к чудному танцу шара не меньше дяди, который от удивления тихо опустил фонарь. Перед ним было абсолютно неизвестное явление. Его долгом было поймать этот шар, чтобы установить его природу и обогатить науку новыми данными. Дядя тихо поставил фонарь на землю и бросился за таинственным шаром, а масляный фонарь продолжал лить теплый свет посреди поля. Шар то поднимался вверх, то опускался вновь, не прекращая движения странного скопления сияющих точек, а бедный дядя носился за ним по лугу, словно за огромной бабочкой, наступая в грязь и и проваливаясь в кроличьи норы. Неуемное желание открыть новое явление и, может быть, продвинуть науку на огромный шаг, гнало Филлипа Филлиповича вперед. А шар, потаскав дядю достаточно по рытвинам и ухабам, весело полетел в лес, гле игриво замигал между темными стволами деревьев., уносясь все дальше и дальше в неведомые глубины леса. Виктор присел у одинокого фонаря. За дядю он не беспокоился, ведь с ним был Гук. Виктор просто решил чуть-чуть подождать и разобраться в том что произошло. Ветерок легонько обдувал его лицо. Было легко и спокойно. За соседни кустом плясали божьи коровки, которым по-едее давно полагалось спать, гремел маленький барабанчик из куска коры, на котором лихо наигрывал желтый и тонкий палочник, а дядя все еще несся по лесу, через ручьи, колючки и болта, в погоне за славой, которая могла обессмертить его имя. Так и не дождавшись дядю, Виктор встал и отправился домой. К огда бабушкины часы пробили одиннадцать, на пороге появилось жалкое, изодранное существо. Бабушка, с трудом узнав в нем дядю, охнула, и побежала топить баню. Филлипп Филлипович с усилием доковылял до стола и рухнул в кресло, осыпав пол комьями подсохшей грязи. Он неподвижно уставился перед собой. Виктор в испуге молчал, озирая увитые вьюнами и репьями лохмотья бывшей дядиной тройки. - Светлячки,- наконец сказал он,- это были обычные светлячки. Они протаскали меня за собой по всему лесу. Они провели меня, как жалкую букашку летящую на свет лампы. К чему тогда наука? К чему эксперименты?
– глухо проговорил он.
– Но... На мгновение он впал в задумчивость. - Собаки!
– вдруг вскрикнул он так громко, что Виктор вздрогнул от ипуга.
– Да, да, собаки! На них поставлены тысячи экспериментов! О них -то все известно! Сам Павлов... Не договорив, дядя кинулся с террасы в ночную тьму. Виктор в ужасе бросился за ним Дядя вылетел на улицу и дико огляделся.. Под забором что-то выкапывала, припозднившаяся рыжая дворняга. Филлипп Филлиппович рухнул перед ней на четвереньки и и повилял задней частью тела. Собака перестала копать и уставилась на дядю. В ее глазах казалось, читалось неоторое удивление. Дядя зарычал. Собака теперь уже с явным интересом следила за действиями Филлиппа Филлипповича. Дядя оскалился и залаял. Собака покачала головой, выхваила из-под забора черствую корку хлеба, которую зарыла про запас и сунула Филлиппу Филлипповичу. Затем похлопала его по плечу, еще раз сокрушенно покачала головой и убежала в ночь. Дядя повернулся, взял черствый хлеб и на четвереньках пошел к дому.