Гулливер у арийцев
Шрифт:
— Ты прав, — сказал Зигфрид, — но можешь ли ты сюда позвать одного младшего вождя, чтобы другие его не закололи? А чужеземец один, он даже не сможет никому ничего сказать, так как ему запрещено говорить. Так говорит закон.
— Довольно, братья-вожди, — раздался голос старика с посохом. — Пусть чужеземец остается, за него отвечает брат Зигфрид. Мы должны заменить сегодня ушедшего в Валгаллу брата Эрнста кем-либо из числа младших вождей.
Герман поднялся и закричал:
— Я предлагаю Гагена — чистокровного арийца.
Я заметил,
— Вождь вождей, пусть раньше брат Герман объяснит, почему у брата Эрнста, упавшего со скалы, череп расколот топором?
У Германа на губах показалась пена, он вскочил и, размахивая кулаком, прокричал:
— Эрнст разбился об острый камень, кроме того, он был развратник и предатель. Он нарушил закон расы.
После этого заявления обстановка начала раскаляться. Раздались угрожающие крики, замелькали кулаки. Вождь вождей, однако, ударил посохом и закричал:
— Кто заменит брата Эрнста?
— Гаген, — раздался голос Германа.
— Гаральд, — закричали хором Зигфрид и сидевшие вокруг него вожди.
В этот момент Зигфрид обратился к восседавшему на троне:
— Раньше, чем решать, нужно выполнить то, чего требует старый закон. Пусть Герман подойдет к брату Эрнсту и тронет рукой его грудь.
Вождь вождей подумал и сказал:
— Это верно, так говорит закон.
Герман с явной неохотой приблизился к носилкам, поднял покрывало и положил руку на грудь убитого. Не успел он этого сделать, как несколько вождей закричало:
— Видите, показалась кровь, это убийца! Другие в то же время кричали:
— Ложь! Крови нет!
Я видел, как в руках вождей заблестели мечи, и понял, что в такой обстановке я очень легко могу попасть под удар. Мне показалось даже, что один из приятелей Германа пристально на меня поглядывал, поэтому я счел благоразумным отправиться восвояси.
Часа через два в пещеру вернулся Зигфрид. У него по кисти правой руки стекали капли крови, лицо было в кровоподтеках. Я предложил ему свои услуги, промыл водой неглубокую рану в плече и забинтовал ее лоскутом материи. Воспользовавшись случаем, я спросил Зигфрида, что случилось. Он мне буркнул, что, кроме Эрнста, завтра будут сжигать еще одного вождя.
— Хуже всего, что проклятый Герман уцелел.
Я решил пока больше не расспрашивать, убедившись, что Зигфрид настроен не особенно разговорчиво.
Вечером, однако, когда мы уже легли, старик сказал мне:
— Расскажи, откуда ты прилетел и как у вас живут?
Я постарался описать Зигфриду в самых простых выражениях нашу жизнь, обстановку, людей, завоевания науки и техники, общий расцвет человечества. Я увлекся и забыл, с кем имею дело. Опомнившись, я посмотрел на Зигфрида и убедился, что он ничего не понял и смотрит на меня с недоумением, смешанным с презрением.
— Есть ли у вас вожди, рабы и самцы? — спросил он. Я ответил отрицательно.
Тогда Зигфрид пробормотал:
— Выродки и метисы, — повернулся
На следующий день я решил вечером пойти на холм, называвшийся горой испытуемых. Я сообразил уже, что испытуемыми на острове называют детей и подростков. Самому старшему из виденных мною на этой горе можно было дать шестнадцать-семнадцать лет. Мне очень хотелось встретиться с Угольфом и побеседовать с ним. Я поднялся по тропинке и стал бродить по холму, наблюдая жизнь испытуемых. Одни из них жили в дуплах деревьев, другие — в небольших пещерах, третьи — в неглубоких землянках.
Приближался вечер, последние лучи солнца освещали верхушку холма. Я шел очень осторожно, не желая наткнуться на кого-нибудь из вождей, так как даже подросток с дубинкой мог мне доставить неприятности.
Прошло около часу, и я собирался было уже возвращаться, как вдруг услышал за собой шорох, обернулся и увидел Угольфа.
— Я тебя жду уже третью ночь, — сказал он, — и почти не сплю. Идем.
Он схватил меня за руку и потащил в чащу кустарников. Я оцарапал себе руки и лицо. Наконец, мы остановились и сели.
— Слушай, — сказал он, — кто ты такой и как ты попал к нам?
Я, помня опыт с Зигфридом, рассказал Угольфу о себе и о нашей планете так, как говорят с маленькими детьми, но убедился, что Угольф многое понял. У него заблестели глаза и раскраснелись щеки.
— Значит, у вас нет вождей и рабов, у вас не делают людей бесплодными?
Я утвердительно кивнул головой и спросил:
— А кого у вас делают бесплодными?
— Кого? Меня, всех, кто не достоин быть вождями или самцами и самками. Вот меня хотят сделать бесплодным: за то, что я не повинуюсь.
— А женщин тоже делают бесплодными? — спросил я.
— С ними дело обстоит немного иначе. На празднике расы вожди берут себе в пещеру девушек и держат их там, сколько хотят, а потом отдают их Иозефу, и он делает их бесплодными, а вожди берут себе новых.
Угольф сжал кулаки и пробормотал:
— Пусть Иозеф попробует взять в пещеру Геллу!
Я тогда вспомнил девушку-подростка, плакавшую, когда младший вождь избивал Угольфа. По-видимому, это и была Гелла.
— Через несколько дней состоится праздник расы, — сказал Угольф. — Я на нем еще не буду, моя очередь наступит через один урожай.
Я спросил его:
— Чего же, ты будешь спокойно ждать, пока тебя превратят в бесплодного раба?
— Нет, я живым не дамся, пусть мне лучше отрубят голову!
— Нужно бороться, — сказал я.
— Бороться? — с изумлением посмотрел меня Угольф.
— Да, бороться, — повторил я. — Слушай, — и я рассказал Угольфу, как много столетий назад революционеры боролись с поработителями и после кровавых боев свергли их господство.
Угольф внимательно меня слушал и сказал:
— Я понимаю, ты прав, приходи сюда еще, только не скоро, а то нам будет плохо. Сегодня тебя никто не заметил, но в другой раз нас могут проследить.