Гуляйполе
Шрифт:
Но хозяева, похоже, онемели при виде масок и револьвера.
– Так шо? – спросил Махно, помахивая кольтом.
– И быстро! Быстро! Времени нема! – страшно закричала другая маска голосом Федоса.
Хозяева вздрогнули.
– Я всегда… – пробормотал Брук, – и касса взаимопомочи… и когда што… и это… Вот и супруга подтвердит. Роза, подтверди!..
Роза кивала, бессмысленно уставясь на револьвер.
– От ты, Боже мой… Хлопци, пошуруйте! – скомандовал Махно.
Щусь и Калашников стали шарить в столе,
– Позвольте указать, – заговорил Брук, выставляя палец в сторону стопки книг на краю стола. – Там… под Брокгаузом…
– Под яким ще Брогаузом? Де вин?
Следуя указаниям пальца, Нестор догадался. Приподнял книги и увидел пачечку ассигнаций. Тоненькую, но зато она состояла из «широкоформатных» «катек» и «петек» – пятисотрублевых и сторублевых банкнот.
– Так и запишем, – засовывая за пазуху деньги, сказал Махно, – сдача грошей господином Бруком в пользу неимущих людей була произведена добровольно. За шо вам велыке спасибо. Прощевайте. И тыхесенько сидить тут, пока… ну сами знаете, шо може буть в случай чого!..
Они медленно, то и дело оборачиваясь, направились к выходу. И тут Калашник заметил на столике пузатый цветной бочоночек.
– Глянь, копилка! – толкнул он плечом Нестора.
Калашник взял бочонок и начал его трясти, надеясь услышать звон. Но копилка молчала. Заметил маленькую ручку, торчащую из донца бочонка. Крутанул ее: может, копилка откроется? Но она не открывалась, а на вращение рукоятки отозвалась мелодичным звоном.
Калашник стал медленно крутить ручку, и хлопцы услышали незнакомую и чарующую музыку.
На какое-то время они замерли, забыв, зачем пришли сюда и почему нужно торопиться.
– То, панове, дочкина была игрушка, – объяснил Брук, немного пришедший в себя при виде бандитов, увлеченных музыкой. – Дочка уже давно замужем, так что возьмите себе. Може, у кого есть дети…
– Спасыби, – поблагодарил Калашник, все еще прислушиваясь к музыке. А потом, прижимая музыкальный бочонок к груди, как самую ценную добычу, пошел вслед за Нестором и Щусем.
Когда они оказались где-то на своей стороне Гуляйполя, в тени вишневых деревьев, Махно потребовал у Калашника:
– Давай музыку сюда!
Без масок они были просто ватагой украинских хлопцев, которые хоть сейчас готовы колядовать и веселиться, подобно гоголевским героям. В сумраке их лица светились улыбками.
– Я найшов, Нестор! – возразил Калашник. – Моя!
– Дурень. Я соби, чи шо?.. Насте подарым, пускай порадуеться! Та й маски не задаром же шила!
Калашник неохотно отдал бочонок. Щусь при этом сказал Нестору:
– Тилькы скажи, хай сховае де-небудь в садочку. И слухае одна. Шоб до полиции ненароком цей бочонок не докотывся.
– Настя не дурна, – в который раз повторил Нестор.
На следующий день они снова собрались в старой кузне.
Вечерело.
– Куда сьогодни? – спросил пришедший в кузню последним Калашник.
– Никуды не надо, – тихо отозвался Сашко Лепетченко. – Я чув, ночью татко з мамкою говорылы: в сели банда объявилась. З сьогодняшнього дня всю полицию на ноги поставылы. Ночни дежурства…
– Надо б малость переждать, – поддержал брата Иван. – Пока все уляжется.
Наступила долгая пауза. Все смотрели на Нестора. И он наконец решил:
– Гроши нужни. Ще раз сходим – и затихнем. Но надо, шоб без осечки. Туды, де грошей немеряно.
– Знать бы де, – вздохнул Калашник.
– Я знаю, – отозвался Федос Щусь. – У мого хозяина, у Маскуриди. У нього багато грошей. И держит вин их в своей лавке.
– Чого ж раньше мовчав? – удивленно спросил Нестор.
– Раньше!.. Я знав, шо вин тысячами ворочае. А тилькы де их держит – не знав. А тепер знаю…
…Горящий на столбе четырехгранный керосиновый фонарь освещал вывеску: «Винная торговля оптомъ и в розницу М.М. Маскуриди».
Хлопцы негромко переговаривались.
– А шо, если вин гроши додому односе? – спросил Калашник.
– Не. Вин их не тилькы од казны укрывае, но и од жинкы, – уверенно ответил Федос.
– И шо, правда, багато грошей? – не унимался Калашник.
– Не считав, – сказал Федос. – Чув тилькы, як выдирае половицу и шось бормоче… Вин гроши в лавке держит, пид половицей.
– Выходит, мы у вора красты пришлы.
– Не красты, а як це… экспро-при-ировать. Велыка разница, – резко заметил Махно и напомнил приятелю: – Ты, Федос, голос не подавай. Бо вин може по голосу тебе признать.
– Не дурный – понимаю! – ответил Федос.
Похоже, он был горд тем, что смог привести ватагу куда надо, и своего первенства уступать не хотел.
Между тем дверь лавки, прогремев запорами, со скрипом открылась.
– Додому! – басил хозяин. – Додому, Грыцько! И штоф сховай!
– Додому! Це мы понимаем!
В просвете двери громоздилась тяжелая, с отвисшим животом, фигура грека Маскуриди. Он только что продал горилку после отведенного законом времени и был этим доволен.
Дверь закрылась, прогремел запор.
Ватага приблизилась к двери лавки. В окне было видно, как шинкарь, склонясь над конторкой, при свете керосиновой лампы щелкает на счетах.
– А може, не надо, Нестор? – прошептал Иван Лепетченко. – Здоровый же, як кабан!
– Не здоровише револьвера, – отрезал Махно. Он надел маску, затянул на затылке тесемки.
Все последовали его примеру. Вплотную подошли к двери, выстроились за спиной Нестора.
Махно постучал.
– Македон! Македон! – прогнусавил он пьяным голосом только что удалившегося в темноту Грыцька.